Выбери любимый жанр

Звездолет «Иосиф Сталин» - Перемолотов Владимир Васильевич - Страница 18


Изменить размер шрифта:

18

Конечно, если СССР будет готов к этому…

Нельзя! Нельзя забывать ленинские слова: «Всякая Революция только тогда чего-нибудь стоит, когда умеет защищаться»!

Шум впереди стал слышнее, показался кусочек сцены. Сталин усмехнулся.

Его враги, враги власти рабочих и крестьян не изучали марксизма, а он изучал и знал, и в этом была его сила.

Потом, после торжественного заседания, в комнате президиума он сказал:

– Что ж, товарищи… Мнения в отношении нашей внутренней экономической политики внутри ЦК разделились. Кто-то…

Сталин выразительно кивнул в сторону Зиновьева и Каменева.

– Кто-то считает, что НЭП следует продолжать, а кто-то считает, что политику следует скорректировать… Только ведь мы с вами знаем, что к истине ведет не сто дорог, а всего одна…

Пол под шагами Генерального секретаря поскрипывал, словно свежевыпавший снег.

– Конечно, все мы не без глаз и видим изобилие товаров, что дал стране НЭП и это правильно. Для этого мы и допустили некоторое оживление часто-капиталистических отношений в стране, но…

Сталин остановился и поднял палец.

– Товарищ Ленин говорил нам, что только та революция чего-то стоит, которая умеет защищаться, а некоторые, похоже, забыли про это… Это не начетничество. Это – здравый смысл Мировой Революции. НЭП дал нам все что мог. И теперь его время прошло. Проходит время мелких лавочек, артелей и ресторанчиков. Настает время огромных заводов и фабрик, колхозов и совхозов!

Он повернулся на каблуках.

– И тут мне, товарищи члены ЦК, становится непонятной позиция товарищей Зиновьева и Каменева…

Сталин посмотрел на них, щурясь, словно прицеливался.

– Близорукость наших товарищей, если это, конечно близорукость, а не что-то другое, может дорого нам обойтись. Я уверен, и многие товарищи разделяют моё мнение, что НЭП себя исчерпал. Пора заканчивать временное отступление. Пора переходить в наступление. Социализм – это контроль и учет! Рыхлые экономические теории не могут заменить целесообразность революционных изменений в нашем хозяйстве. Нужен поворот к крупному социалистическому хозяйству, способному защитить страну от внешнего врага… А что касается конкретных личностей…

Иосиф Виссарионович встал перед политическими оппонентами. Угрозы в его голосе слышно не было, но все поняли, что означали произнесенные им слова.

– Если посмотреть на историю нашей партии, то станет ясным, что всегда при серьезных поворотах нашей партии, известная часть старых лидеров выпадала из тележки большевистской партии, очищая место для новых людей. Поворот – это серьезное дело, товарищи. При повороте не всякий может удержать равновесие. Повернул тележку, глядь – и кое-кто выпал из неё…

Обсуждение не затянулось.

Уже давно каждый из членов ЦК обозначил свою позицию и сегодня только подтвердил его. Глядя на расходящихся товарищей Сталин думал, что и без Пленума все ясно – оппозиция проиграла. Тайная борьба за изменения стратегии развития страны еще не вышла за свои политические формы, но проигравшие её уже наметились. Так бы легко и с ракетами бы все разрешилось. Держат его, держат товарищи советские учёные… А все-таки хорошо. Ракетчики держат, а Ленинградские товарищи хорошо, отлично поработали!

Оставшись один, он толкнул глобус и тот медленно закрутился, показывая мир. Под пальцами Вождя проплывали страны, континенты, океаны, горные массивы…

Внутреннее веселье – редкое для Хозяина чувство плеснуло в нем, просясь наружу. Он как-то ритмично постучал костяшками пальцев по столу и едва слышно шептал что-то. Вождь говорил очень тихо, и только два слова понял вошедший секретарь – «Казбек-разбег».

Поскрёбышев кашлянул. Сталин весело посмотрел на секретаря.

– А что, товарищ Поскребышев, как вы считаете, будут про наши дела песни писать?

– Так уже пишут товарищ Сталин!

Генеральный довольно рассмеялся.

– Так это пишут про те, что знают… Про главные еще никто ничего не написал…

Год 1928. Февраль

Восточная Африка

… Веревки, словно напившиеся крови волосатые пиявки, врезались в тело. Еще утром Гриша чувствовал их, но теперь боль ушла и он только видел, как меж витками вспухла бледная, обескровленная кожа испещренная ручейками дождевой воды. Муть в голове не давала собраться с мыслями. Сколько он стоял так, привязанный к столбу? Пять часов? Семь? Десять? Он не помнил.

Думать он уже не мог и с удивлявшим его самого спокойствием вспоминал когда-то зачитанную до дыр книжку Жюля Верна про пятнадцатилетнего капитана.

Лил дождь, капли неласково долбили по голове, по земле, по крытым листьями крышам хижин, но жизнь в деревне не прекращалась. Не смотря на непогоду, коренные негры степенно переходили из хижины в хижину, а дети и свиньи бегали друг за другом, перемешивая грязь, в которую превратилась земля.

У тех, кто был свободен, настроение было праздничным – все готовились продолжать вчерашнее торжество. Начитавшийся в детстве авантюрных романов, Гриша не знал его названия, зато точно знал, чем это кончится для него. От этого знания иногда он, не стесняясь собственных слез, плакал, зная, что мучители ничего не увидят – дождь все скроет. Глаза единственного человека, кого он мог стыдиться, не мигая, смотрели на него с одного из кольев частокола, окружавшего деревню, куда каннибалы пристроили голову советского чекиста.

Федору Угольнику повезло меньше, чем ему, хотя кто знает…

Его негры съели вчера, оставив только голову, то ли из уважения к смелому белому, то ли испугавшись невиданных тут желтых, звериных, глаз…

Двадцатилетний чекист впал в забытье, а когда очнулся – небо над головой стало голубым. Серая пелена дождя раздернулась, показав солнце, и от земли сразу потянулись вверх струи теплого воздуха. Знойной духоты еще не было, и Гриша попытался вдохнуть полной грудью.

Черт! Это ж надо как не повезло! До горы оставалось всего – ничего и тут засада… Не такая, что белые или зеленые бандиты делали, а какая-то своя, негритянская, с сетями…

Хозяева тоже почувствовали перемену погоды.

В глубине деревни ударил барабан. Сперва негромко, словно пробовал тишину на хрупкость, а потом все громче и громче. То тут, то там двери хижин распахивались, выпуская жителей. Первыми, конечно, оказались вездесущие дети и свиньи. И те и другие с визгом забегали вокруг столба, создавая праздничную суматоху.

Несколько секунд их визг заглушал звук тамтама, а потом все перекрыл грохот далёкого выстрела.

Во влажном воздухе он прозвучал глухо, но узнаваемо.

– Мганга! – прошептал Гриша оставаясь в книжном бреду. – Идет великий Мганга!

Злость на писателя, придумавшего для своих книжных героев такой далекий от реальной жизни счастливый конец, подняла его голову. Он дернулся, попытался повернуться, но сил не хватило.

Откуда-то издалека донесся стук копыт.

Кто-то завопил, но крик оборвался выстрелом. Бабах!

Негры тут ходили пешком. Лошадь – это человек. Белый человек!

Лошадиный скок стал слышнее. Во влажном воздухе прогремело сразу несколько выстрелов.

Бах, бах, бах!

И тут же, не успело эхо смолкнуть, на площадь выскочил всадник. Только не белый, а свой, красный!

Гриша подумал, что бредит.

На его глазах, бросив поводья, комиссар товарищ Воейков болтался в седле грохоча обеими маузерами. Непрерывной чередой стволы плевались горячими пулями, а всадник уворачивался от копий и стрел. Конь под ним был чужой, непривычный к бою, шарахался из стороны в сторону, однако комиссар не промахивался. Пистолеты били без промаха, выкашивая ряды каннибалов, выбравшихся из хижин. Черные тела, белые оскаленные зубы, пестрые накидки…

Вперед, назад, вперед, назад… Чернокожие пришли в себя, сообразив, что комиссар один. Прятались за маленькими загородками и пуская оттуда стрелы они перебегали с места на место. Только что с того?

Комиссар вскочил ногами в седло, став сразу выше на метр, и в шесть выстрелов положил незадачливых лучников.

18
Перейти на страницу:
Мир литературы