Выбери любимый жанр

Звездолет «Иосиф Сталин» - Перемолотов Владимир Васильевич - Страница 15


Изменить размер шрифта:

15

– Не жмет? – он даже кажется, иронизировал.

Дёготь шевельнул плечом.

– Спасибо, нет… Наша мораль различна. Вот вы, мсье Жак, оказали бы медицинскую помощь врагу?

– Разумеется! Я же давал клятву Гиппократа!

– То-то и оно… – В голосе чекиста доктор уловил нотки горького превосходства. – А для меня враг моего класса находится вне моральных норм!

Деготь скомкал окровавленную рубашку и отбросил её в сторону. Кривя лицо в ожидании боли, он начал натягивать чистую сорочку.

– Общество разделено на классы… Вы согласны с этим?

– Разумеется. Я – марксист.

– В таком случае будьте последовательным марксистом. Признайте, что в обществе, где один класс эксплуатирует другой, не может быть одной, общей для всех морали.

– Ну почему же, – возразил месье Жак. – Христианство…

Дёготь попробовал застегнуться, но у него не получилось. На помощь пришел француз. Ловкие пальцы врача занялись пуговицами.

– Буржуазия и христианство придумали множество норм, которые помогают им держать мой класс в повиновении. «Не убий», «не укради»…

– Вполне здравые мысли. Если б не они, то неизвестно что стало бы с человечеством.

– Согласен. Мысли верные. Только почему-то сама буржуазия их не соблюдает и крадет прибавочную стоимость и убивает нас непосильной работой.

Коминтерновец неудачно шевельнулся. Боль ударила в плечо острой иглой. Он зашипел и уже сердито сказал:

– Неужели вы не видите двуличия? Эти нормы принимают неколебимость только там, где кто-то покушается на собственность сильных мира сего?

Дёготь осторожно опустил раненую руку в рукав пиджака, попробовал пошевелить её. Больно! Только терпеть боль куда как лучше, чем лежать во французском морге. Эта мысль добавила ему оптимизма.

– Так что, мсье Жак мой вам совет – пересмотрите свои нравственные нормы. Если выгодно вашему классу – убейте, если выгодно – украдите. И пусть замороченная буржуями совесть не терзает вас. Объясните ей – у трудящегося человека и буржуя не может быть одной морали.

Год 1928. Февраль

Восточная Африка

…Хоть и считалось что вокруг зима, а на зимний лес это никак не походило. Все-таки восточная Африка, а не Херсонская губерния.

С какой стороны не смотри. Ни на лес не походило, ни на степь. Уж этого-то добра Гриша Бунзен, когда служил в Частях Особого Назначения, навидался.

Деревья тут, конечно имелись, но лес не мог быть таким редким, а степь – такой заросшей. Потому и называлось это место и не так и не эдак, а совсем иначе – саванна.

Чем-то пряным пахло от этого слова, чем-то необычным…

Кучки то ли кустов, то ли деревьев негусто стояли посреди заросшей высокой – кое-где по пояс – жухловатой, тронутой зноем травой, покрывавшей землю до самого горизонта.

И уж совсем редко посреди этого зелено-желтого великолепия, поднимались настоящие деревья – баобабы. Гриша как ни считал кубические сажени всегда сбивался – такое срубить – и всю родную деревню можно на зиму дровами обеспечить!

У одного из них они и выбрали место отдыха.

Солнце поднялось так высоко, что уже не грело – жгло.

Для Гриши, сотрудника ОГПУ с пятилетним стажем это была первая настоящая загранкомандировка. Формально, конечно, он уже покидал пределы СССР, когда в составе спецгрупп громил лагеря душманов в Иране и Афганистане, но то было как-то не по настоящему – верхом, а то и пёхом…

А теперь все иначе – пароход, паспорта, почти три недели плавания…

Может быть это и было нескромно с его стороны, но он считал свою командировку вполне заслуженной, так как был уверен, что лучше других подходит для этого дела. Во-первых, он читал Майнрида и Жокколио, а во-вторых, ему искренне хотелось освободить негров, угнетенных всяческими Себастьянами Перейрами и Альвецами. Прочитанные в гимназической юности книги прорастали радикальными мыслями.

Правда сразу, еще в Москве сказано было, что в этот раз освобождать никого не придется, что это только рекогносцировка, но это был безусловный намек на будущее. Мировая революция потому и называется мировой, что ареной классовых битв станет весь мир, а значит и этот кусок саванны. Будет! Будет у негров своя советская республика, только вот когда…

Товарищ Гриши, боец Федор Угольник на деревянных ногах дошел до огромного ствола и присел прислонившись. Гриша проводил его взглядом. Тяжело товарищу…

Да не только ему – всем тяжело.

Их маленький отряд без особенного шума и без дипломатических околичностей (ну какая, скажите, в Африке дипломатия?!) высадился на африканский берег с парохода «Спартак» месяц назад.

В группе, что отправилась в глубь континента, их было четверо.

Командира, товарища Воейкова пришлось оставить в подвернувшейся по пути деревне еще неделю назад. Заболел командир так, что видно было – дальше везти – потерять товарища. Григорий, взявший командование на себя оставил его в надежде, что-то, что не смогла сделать аптечка, сделает туземная медицина. Жили же тут негры спокон веку и не переводились…

А третьего товарища они своими руками похоронили вчера. Змея, гадина подколодная, и ведь не по земле, а откуда-то сверху, с ветки… Обвила горло, ужалила – и нет человека. Вечная память товарищу.

Смерть, конечно, никому не в радость, но что обиднее всего, так это то, что в целях секретности даже обелиск или фанерную звезду на могиле поставить нельзя. Раз тут они по секретному делу, то и следов не должно остаться ни при жизни, ни после смерти. Только камнем привалили, да начертил он, макнув пальцем в воду, пятиконечную звезду на камне. Поднялось солнце – и исчезла звезда, как и не было её.

Он вздохнул и посмотрел на товарища. Кто знает, что после них останется… Может и хоронить будет нечего…

А Федор был плох. В его желтых глазах зрачки смотрелись зернышками черного перца.

– У тебя лихорадка, товарищ. Хинин нужен… Или, на худой конец, джин…

– Джин? – слабо оживился Федор. – Да. Джин это хорошо. Только где ж тут его взять? Вот если только товарищ Воейков нас нагонит, может у него первачом и разживемся. Тогда и полечимся…

Знахарь за лечение командира денег не взял, ни английских, ни советских. Пришлось оставить ему три литра спирта, в котором чернокожий доктор как оказалось, хорошо разбирался. Кто ж знает, может и впрямь поможет?

– Ты вон лучше туда погляди красота какая!

И марева, из дрожащей синевы невозможным образом появилась вершина. Та самая. Они уже второй день видели её. Каменная громада Килиманджаро словно безо всякой опоры висела в воздухе. Темная синева, служившая основанием, постепенно приобретала коричневые оттенки, а вершина сияла ослепительной белизной, словно кто-то там рассыпал сто вагонов рафинада.

– Недалеко уже… – сипло сказал Федор, – дня два три, как думаешь?

– Это как пойдет, – осторожно отозвался Григорий. – Какая дорога будет… Если ничего не помешает, то возможно… Выполним приказ.

Он уселся рядом с товарищем. Солнечный свет лился на саванну потоком расплавленного золота. От этого даже прохлада тени казалась горячей.

«Три дня пути», – подумал он. – «Три дня жары…»

15
Перейти на страницу:
Мир литературы