Выбери любимый жанр

Звездолет «Иосиф Сталин» - Перемолотов Владимир Васильевич - Страница 12


Изменить размер шрифта:

12

Год 1928. Январь

СССР. Москва

… Задачу добраться до вершины Монблана перед спецгруппой ОГПУ никто не ставил. Все и так знали, что там находится.

Задача перед ними стояла совсем другая – осмотреться на местности. Товарищи из Французской секции Коминтерна уверили, что никакой конспирации не нужно, достаточно приличной одежды, чтоб не выделяться, и к удивлению руководителя группы товарища Бергера, французы оказались правы. Кругом было столько буржуев, что четверо прилично одетых чекистов затерялись в них совершено без проблем.

Со сдерживаемым пролетарским гневом посланцы Советской Страны поглядывали по сторонам, примечая переполненные людьми добротные рестораны, автомобили и фуникулеры. На двух товарищей, первый раз попавших за границу впечатление это произвело ошеломляющее. Они долго стояли около витрины шоколадной лавки, не решаясь войти вовнутрь, опасаясь не сдержаться.

– Вот живут, капиталисты проклятые, – наконец сумел отвернуться от витрины боец Евстухов. – Пролетарию хлебушка не досыта, а у него, у падлы, все стекло в шоколаде… Натуральный нэпман!

– Ничего. Поправим, – бодро отозвался товарищ Бергер. – Для того мы с вами, товарищи, сюда и прибыли. Придет время – восстановим пролетарскую справедливость!

Коротким движением он расправил усы.

– Задача наша простая – все ж не здешний Зимний брать. Нужно только осмотреться… Прикинуть что к чему… И пусть вам эта мишура глаза не застит.

Он повернул голову и все трое посмотрел вместе с ним на чистенькие улицы городка, на витрины магазинов, на упитанных людей, выходящих из вращающихся стеклянных дверей.

– А шоколад у них и, правда, хороший. Может быть даже и лучший на всем земном шаре. Только благородная горечь это все пот и слезы нашего брата – пролетария…

Он говорил, и глаза товарищей твердели в предчувствии классовых битв.

Год 1928. Февраль

СССР. Ленинград

…Набережная Мойки в феврале месяце не лучшее место для беседы – холодно, ветрено, дождливо, но если встретиться надо не привлекая чужого внимания, то трудно придумать что-нибудь лучше. Двое мужчин неторопливо шли вдоль ограждения, перебрасываясь короткими фразами и глядя на лед в проталинах.

Одеты по-простому, не нэпманы. Один в старомодном габардиновом пальто и дореволюционной еще шляпе с широкими полями – явный никчемный интеллигент «из бывших». Второй – в щегольской бекеше и простоватом черном полушубке и валенках с калошами. Это выглядел бы пролетарием если б не пенсне на носу.

Пряча лицо в воротник пальто, тот, что в бекеше сказал:

– У меня скверные новости…

– ОГПУ? – быстро спросил габардиновый интеллигент.

– Ну, не такие плохие, слава Богу… – блеснул стеклами пенсне его товарищ. – Мне кажется, пришло время посылать к нашему профессору Апполинария Петровича. Надо торопиться… По сведениям наших друзей из Соединенных Штатов, военные там начали работу в этом же направлении.

– Они так далеко продвинулись, что могут помешать нам?

– Похоже на то…

Переждав заряд снега, смешенного с дождем, «бывший» уточнил:

– Где? Детройт? Мичиган?

– Нет. Где-то во Флориде, в районе озера Окичоби.

Первый повернулся лицом к дому Пушкина, не позабыв кинуть взгляд вдоль набережной. Народ вокруг жил своей жизнью, решал свои проблемы, и никому дела не было до двух просто одетых мужчин.

– Будет обидно, если они опередят нас…

– Вы же знаете, князь, что дело не только в том, чтоб подняться над планетой. Есть вторая задача…

– Разумеется, – усмехнулась бекеша. – Разумеется, знаю. Потому я и настоял на нашей встрече.

Он остановился и облокотился на ограждение.

– Позавчера мне стало известно, что большевики сумели решить и её.

Голос прост и обыден, но первый вздрогнул, словно от удара и ухватил товарища за руку.

– Спокойнее, Семен Николаевич. Спокойнее… – оглядываясь по сторонам, сказал князь. – Не ровен час меня за карманника примут…

Он осторожно разжал чужие пальцы на своем запястье.

– Точнее?

Понизив голос и отвернувшись к реке, князь спокойно сказал:

– Особая лаборатория товарища Иоффе за успехи в социалистическом соревновании выдвинута на награждение переходящим Красным знаменем.

Семен Николаевич поморщился, и князь добавил серьезно.

– Зря морщитесь. Мой человек в институте видел установку в действии. Думаю, что месяца за три краснопузые доведут её до нужных кондиций и задумаются, что с ней делать дальше, как употреблять… К этому времени мы должны быть готовы.

– Три месяца? – Семен Николаевич что-то прикинул и покачал головой. – Нам не успеть…

– Надо успеть…

– Или сделать так, чтоб три месяца превратились в шесть… И вы правы… Профессора пора будить.

Год 1928. Февраль

Германия. Геттинген

Сон сгинул. Мир вокруг стал четче, резче, словно кто-то смахнул пыль со стекла, сквозь которое он смотрел на него. Такие сны приходили к нему редко, и казались напоминанием о чьей-то чужой, случайно прожитой жизни. Господи! Присниться же такое… Вместо нормального сна, полагающегося каждому лютеранину…

Хотя, что нормального теперь в Германии? Ничего! Чего уж удивляться таким снам?

После Черного Вторника двадцать третьего года, когда за доллар давали четыре миллиарда двести миллионов марок Германия так и не оправилась… Деньги стали мусором, бумагой не стоившей ничего. А в прошлом году, подгадав как раз под 13 число, и второй раз фатерлянд на ногах не удержался и в туже грязь со всего маху…

Он закряхтел, расправляя затекшие ноги.

Все тут не слава Богу. Нет денег. Ни на что нет денег. Ни на науку, ни на опыты…

А в России сейчас все по-другому…

Хотя где ж та Россия – теперь на территории старой Империи растет новая – Союз Советских Социалистических Республик. И царь новый – Иосиф Первый…

Мысли о России посещали профессора почти месяц. Он думал о ней не как о недавнем враге его Империи, а как о стране, в которой происходит что-то необычное…

Память вернула ему воспоминания двадцатилетней давности, когда он учился в Санкт-Петербурге.

Там тоже зима… Только другая. Здешняя, похабная, какая-то, не похожая на русскую, немецкая зима – сырость, промозглый холод и темнота, ветер треплет ветки лип на Фридлендверг.

Хоть и холодно, а другой тут холод, фальшивый…

Русский холод он как соленый огурчик из дубовой бочки, с хрустом, со льдинкой на зубах… А тут. Хотелось сплюнуть отчаянно, но он только вздохнул. А тут кисель какой-то. Не снег, ни дождь…

Слякоть и бедность…

Что делать? Что?

Не поднимаясь с кресла, профессор Вохербрум протянул руку к серебряному подстаканнику, отхлебнул чайку, поднял старое серебро на уровень глаз и с удовольствием прочитал: «Его превосходительству профессору Санкт-петербургского университета господину В.В. Кравченко от сослуживцев». Подстаканник попал к нему лет пять назад какими-то неведомыми путями. Попал и остался, словно и впрямь что-то значил для него.

«Теперь там, наверное, таких не дарят», – подумал хозяин кабинета. – «Красные знамена, вымпелы… Да не людям. Не личностям, а трудовым коллективам… Как это во вчерашней „Правде“? „Время одиночек прошло“… Что ж. Может быть в этом они не так уж и не правы… Интересы личности – ничто! Интересы коллектива – все!

За прозрачным изогнутым стеклом чайного стакана виднелся желтоватый лист позавчерашней газеты. С тех пор как в Германии стало можно купить „Правду“ он старался не упускать возможности почитать новости с края света.

Как к ним не относись, а в одном они правы. Большое дело в одиночку не поднять. Коллективы, звенья, бригады… В одиночку трудно, а без денег просто невозможно. Он вспомнил, сколько ушло на экспериментальный образец его установки, и с досадой тряхнул головой. Пожалуй, этот подстаканник и впрямь последняя ценность оставшаяся в доме.

12
Перейти на страницу:
Мир литературы