Хватай Иловайского! - Белянин Андрей Олегович - Страница 8
- Предыдущая
- 8/75
- Следующая
— Ну чё, народ? Чё рты-то пораззявили? Али не видите, что хорунжий друганов своих верных угощением побаловать сподобился, — явно подражая церковной манере речи отца Григория, начал орать Шлёма, он вообще у нас любитель глотку драть. — Вот и отвалите отсель! Нам и троим мало.
— А поделиться по-джентльменски? — жалобно взвыли ведьмы.
— Джентльмены — это в Англии, — значимо напомнил интеллигентный Моня. — Так мы тут, в России, иноземщину не приветствуем.
— Ну хучь пальцев на бульон поотрубайте, жадины! А мы вам за это покажем кой-чего…
— Чё вы нам показать могёте? Чего б мы уже не видали? — резонно отмёл последнюю надежду голых девиц хамоватый упырь. — А ты, казачок, тоже давай не искушай бедных баб без нужды. Волокём трупяка к нам до хаты, там и разделаем.
Я кивнул. Сейчас главное с открытой площади убраться, а с этими двумя комиками уж как-нибудь столкуемся, не в первый раз. Хотя чётко продуманного плана у меня, как всегда, не было, однако же бог не выдаст, свинья не съест, выкручусь уж небось. Мы повернули за Хозяйкин дворец и через квартал свернули налево, потом ещё квартал. Я уже весь взмок, таскать на горбу мёртвое тело не удовольствие ни в коем разе. Моню и Шлёму о помощи не попросишь, эти двое ещё отгрызут чего у царского курьера, а он мне целиком нужен. Принесу хоть чуток обглоданного, меня в полку не поймут, скажут, совсем атаманов племянничек с ума съехал. И ведь на голод не спишешь, кормят у нас хорошо.
— Отвали, собаки горбатые! — рявкал Шлёма, делая страшные глаза каждому, кто только попадался нам по дороге. — Это наш хорунжий, и только нам, по доброй воле, свежее мясо несёт! Делёжке не подлежащее, на халяву не раздаваемое, а за деньги и у Павлушечки требуху зелёную купите. Пошли вон и не сметь тут даже принюхиваться!
Более тихий и интеллигентный Моня ни на кого голос не повышал, но двух стареньких бабок-кровососок пнул в тыл коленом без малейшего пиетету и извинений. А с одним колдуном, набежавшим на запах курьера, сцепился столь отчаянно, что выдрал ему полбороды. Я даже разрешил вытащить из-за голенища свою нагайку во временное пользование, и счастливый упырь оторвался на всю катушку, уже сам задиристым петухом кидаясь на каждого встречного-поперечного. Честно говоря, я даже побоялся на миг, что с таким пылом он об чужие спины мне всю плеть измочалит, но мы вроде уж пришли.
— Заходи, Иловайский, гостем будешь! — Шлёмка приветливо распахнул передо мной железную дверь в подвал разваливающегося кирпичного дома. — Сразу предупреждаю, едят у нас в левом углу, а гадют в правом. Не перепутай, ежели чё…
Мне резко расхотелось туда спускаться. Но сзади вежливо подтолкнул Моня, и я, чтоб не упасть, был вынужден выпустить труп курьера. Несчастный рухнул вниз, сломав пару ступеней и, судя по воплю, попав оставшейся шпорой в филейную часть гостеприимного Шлёмы.
— Сильно порезался? — виновато уточнил я.
— Девственность не потерял, и уже спасибо, — буркнул упырь, выворачивая шею так, чтоб исхитриться осмотреть дыру в штанах. — Монька, чё присматриваешься, как дьяк к попадье, заходи уже! Свечку зажги, чё ли, да дверь прикрой, щас на троих трапезничать будем. А ты, хорунжий, чё пистолет-то достал? Не боись, тут мы в безопасности…
— Он в безопасности, — поправил быстро сообразивший второй упырь, осторожно кладя к моим ногам нагайку, и, подняв руки, отступил к стене.
— То исть чё, делиться не будет?
— Не…
— Сам всё сожрёт?
— Не…
— А чё тогда? Нас, чё ли, до кучи постреляет да мясную лавку, конкуренции ради, откроет здесь же?
— Не, — наконец сумел как-то вставить слово и Моня. — Пусть уж он лучше сам всё скажет. За что ты так с нами, Илюшенька?
Я опустил пистолет. Крыть было нечем: с головы до ног виноват, чужое доверие обманул, ни в чём не повинную нечисть подставил, сам стыд и совесть потерял, как в глаза-то теперь смотреть этим держимордам буду — ума не приложу…
— Простите меня, братцы, Христа ради. Не могу я вам курьера отдать, хотя бы и мёртвого. Он мне наверху нужен. Какое-то дело тайное с ним связано, и позволить съесть такую «улику» мне никак нельзя, хоть режьте…
— Последнее предложение было фигуральным. — Понятливый Моня шлёпнул по руке товарища, резво потянувшегося к ножу на столе. — А что за дело-то, расскажешь?
— Тока покороче, а то чё-то жрать хочется, мочи нет, — поддержал Шлёма, пытаясь втихомолку дотянуться до уха мертвеца. — Ну чё тебе, хрящика жалко? Ай-й…
Я не Моня, я от души врезал. Если не прав, так и извиниться могу, но вроде намекнул уже прямым текстом: курьера не тронь!
— Ладно, рассказываю…
Да чего там особенно расписывать-то, чай, не хохлому на два сервиза, уложился минут в десять. Упыри слушали внимательно. Хотя, по-моему, их заинтересовало всего одно слово во всей этой истории — война…
— И чё? Ну, типа энто, ты хоть в курсе, где бои-то будут?
— Мы имеем в виду, — доступно пояснил позицию друга Моня, — что если война, так вы, казаки, небось там кучу народу саблями понарубаете. То исть закапывать-то где будете? Нам бы адресочек или ориентир какой. Ну чтоб прийти, всплакнуть об усопших, без свидетелей…
— Так я вам и поверил.
— Да мы особо и не надеялись, — дружно повинились оба. — Но попробовать-то не грех, а?
— Хлопцы, а ничего, что нас стопудово в Польшу отправят? Я вас к полку не приписывал, а если дядя узнает, что упыри в похоронную команду набиваются, так такое начнётся…
— Мы представляем.
— Лучше уж не представляйте, — вообразив себе дядюшкину реакцию, вздохнул я. — Фантазия у него богатая, настропалился на моих шутках нервы взвинчивать и за нагайку хватается, как за господи благослови! А с вашим братом вообще разговаривать будет только с пальцем на курке, а палец у него нервный. Моя вина, но вам-то от этого не легче…
— Вот тока на жалость нам коленом не дави. — Шлёма вытер скупую слезу драным рукавом Мони. — Чую я, ты опять на нашем горбу в рай проехался?
Я открыл было рот для гневной отповеди и… подумав, захлопнул пасть. В смысле рот. Самому себе, естественно. Чего ж дожидаться, пока мои лысые собеседники мне его вежливо прикроют, и справедливо, раз уж я, как тут ни выёживайся, а и впрямь собрался их кинуть.
— Иловайский, — Моня осторожно отодвинул дуло моего пистолета в сторону, — тебе ведь по-любому мёртвое тело из Оборотного города не вывезти, так смысл за него держаться?
— Надо мне…
— Чё пристал, Монька, — неожиданно вступился за меня второй упырь. — Сам же знаешь, что у его дядюшки рука тяжёлая, прибьёт же хлопца! Выручать будем хорунжего, а при случае уж он завсегда отблагодарит по совести. Верно я тя нахваливаю, казачок?
Я с надеждой закивал.
— А идея моя вот в чём будет. Монька, скидавай портки да рубаху! Так, а мы покуда трупяка разденем. И чтоб не возбуждаться, мужики!
— Убью, — не своим голосом прохрипел я, вновь вскидывая ствол турецкого пистолета на уровень Шлёминого лба.
— Ну да, да, с мужиками я чёй-то погорячился, ась?
— Не только. За саму идею с раздеванием покойника убью!
Пока мы грозно сопели друг на друга, Моня, не чинясь, без стыда и совести разнагишался целиком и, прикинув на глазок тело несчастного курьера, подтвердил:
— Затея, конечно, рискованная. Думаю, мундирчик мне по росту великоват будет, а в плечах, наоборот, так даже и узок. Однако ж на что не пойдёшь за-ради чести русского казачества?!
До меня начало доходить… Я опустил пистолет, поднялся по шатким ступенькам к дверям и через щёлочку выглянул наружу. Так и есть, на улице, вытянув шеи, принюхиваясь и поскуливая, собралась уже целая толпа нечисти, жаждущей «справедливого дележа».
По совести говоря, свои на своих здесь нападают редко. Меня-то они в каждый приход ловят, да только с однообразным результатом, а посему и умеренным старанием. Но вот провезти в город мёртвое тело контрабандой, вне санитарного контроля хоть того же мясника Павлушечки, — это дело иное, противозаконное. А раз так, то, стало быть, общественное, и каждый сознательный гражданин от него откусить полное право имеет. Если, конечно, наглости или силы хватит. Получается, что упыри правы, в одиночку мне отсюда курьера нипочём не вытащить…
- Предыдущая
- 8/75
- Следующая
