Кто не думает о последствиях - Корецкий Данил Аркадьевич - Страница 9

– А давайте, я с ними поговорю, – внезапно предложил майор. – Я специально изучал обычаи…

– Правда?! – просветлел лицом капитан. – Да я… Да мы… Будем должниками!

В сопровождении начальника и заместителя, следователь прошел к воротам. За ними, в свете прожекторов, стояли четыре «Нивы» и толпились полтора десятка суровых, агрессивно настроенных мужчин, которые возбужденно переговаривались между собой по-аварски. Алиев тоже был аварцем. Он поздоровался на родном языке, и тут же со всех сторон на него обрушился шквал вопросов, упреков, обвинений. Смысл их сводился к тому, что если русский начальник не знает вековых обычаев, то уж он, земляк, должен понимать нужды своих единоверцев.

– Кто старший, уважаемые земляки? – очень вежливо, как и положено, поинтересовался майор.

– Вот, Газимагомед. – Ему указали на кряжистого мужчину с седой бородой. Он был в коротком поношенном пальто и в каракулевой папахе. Волевое лицо сковало выражение скорби.

– Уважаемый Газимагомед, что говорят наши адаты о похоронах погибшего? – подчеркнуто почтительно спросил Алиев.

Он знал: очень важно не только ЧТО говоришь, но и КАК говоришь. Он знал, что общая национальность и язык дают ему преимущество, а майорские погоны сглаживают молодость и если не делают его равным с аксакалом, то заметно приближают к нему. И он знал, что от этого разговора многое зависит. В горах неосторожное слово или необдуманный поступок могут вызвать большой пожар…

Вопрос удивил старейшину. Он ожидал ссылок на закон, на интересы следствия, которые в данном случае не имели никакого значения. Но чтобы официальное лицо обратилось к адатам…

– Это все знают! – Он махнул рукой. – Мертвых хоронят в тот же день до захода солнца!

Алиев кивнул:

– Вы правы, уважаемый Газимагомед. Это общее правило. Но из него есть исключения…

Суровые мужчины подошли ближе, сгрудились вокруг и внимательно слушали.

– Что за исключения? Не знаю никаких исключений! – отрезал Газимагомед и обернулся к остальным, будто хотел заручиться поддержкой.

– А исключение состоит в том, что если смерть наступила после трех часов дня, то срок переносится на сутки. А ваши уважаемые родственники убиты после трех, – соврал он. – Так что они должны быть преданы земле до завтрашнего захода солнца!

Мужчины оживленно зашумели.

– Никогда такого не слышал…

– Майор же не с потолка взял…

– Откуда он знает, он что, изучал адаты?

– Наверное, изучал…

– Помню, однажды мулла такое говорил…

– Я изучал адаты, – как можно увереннее сказал Алиев. – И Коран изучал. Если не верите мне, спросите у муллы!

Газимагомед сделал знак и отошел в сторону. Родственники пошли за ним. Алиев остался у ворот и наблюдал, как мужчины что-то оживленно обсуждали, спорили, размахивали руками. Но накал страстей постепенно снижался. Дело явно шло к примирению. Все прекрасно понимали: солнце давно зашло, наступила ночь и время назад не повернуть. Разумные слова майора, его доводы, основанные не на придуманном законе, а на родовых обычаях, позволяли «сохранить лицо» и с честью выйти из ситуации, развитие которой ничего хорошего не сулило.

Наконец, успокоившиеся мужчины вернулись к воротам.

– Мы верим тебе, майор! – сказал Газимагомед. – Мы останемся здесь на всю ночь. А утром заберем тела…

– Не совсем так, уважаемый Газимагомед, – мягко сказал Алиев. – Здесь нет ваших родственников, их отправили в город. Завтра, в Махачкале, в двенадцать часов вы сможете забрать тела…

Мужчины снова возбужденно зашумели. Но Газимагомед поднял руку, и все смолкли.

– Какой шакал лишил жизни наших детей? Мы должны знать его имя!

– Он мертв, – сказал майор. – Кровная месть не нужна. Ваши дети отмщены…

Лицо старейшины просветлело, он воздел руки к ночному небу и повернулся к односельчанам:

– Они убили его! Наши герои отомстили сами за себя, как подобает настоящим мужчинам!

И снова обратился к следователю за подтверждением:

– Наши дети поступили как мужчины? Это правда?

– Правда! – не моргнув глазом, подтвердил майор. – Чистая правда!

Через несколько минут захлопали дверцы машин, взревели старенькие моторы, и площадка перед воротами заставы опустела. Алиев снял фуражку и вытер вспотевший лоб. Этот жест синхронно повторили капитан Еременко и его заместитель. У них как гора с плеч свалилась.

– Молодец, Михайлович! – Начальник от души хлопнул майора по плечу, тот чуть не присел. – Я кое-что разобрал. Ты что, правда адаты изучал?

– Конечно. Современный терроризм часто замешан на религии, зачастую искаженной. Поэтому нам надо знать все обычаи и религиозные нормы. Для профилактики и вообще…

– Молодец! – повторил капитан. – Пойдем ко мне, ты мой гость! Поужинаем, дербентского коньяка выпьем, да и банька у меня стынет…

И тут Алиев ощутил, что ледяное оцепенение, сковывавшее его тело и душу, исчезло. Осталась только смертельная усталость. И потребность в лекарственном коньяке отпала сама собой, а любителем выпить просто так он никогда не был. Однако долг гостя – не менее обязательное бремя, чем долг хозяина, да и помянуть погибших – святое дело…

Но перед тем как окунуться в водоворот кавказского гостеприимства, он закончил сегодняшние дела: связался по рации с Соколовым, приказал с утра вызвать судмедэксперта и закончить процедуры вскрытия к полудню, отдал диктофон на расшифровку усердному штабисту, распорядившись, чтобы протокол был напечатан к рассвету, и попросил заместителя начальника собрать утром пять – семь человек, которых надо допросить в качестве свидетелей. И только сев за стол, следователь расслабился и перевел дух. В принципе, на этом основная часть работы завершалась, и уголовное дело должно было покатиться к прекращению. Но майор ошибся – дело приняло совсем другой оборот.

Вика Воробьева в очередной раз убежала из дома. Коротко стриженная девочка со слабым зрением ушла во вторник, за день до своего семнадцатилетия. Она и раньше уходила, Иван Петрович кружил по всему городу, расспрашивал таксистов, благо, все были знакомыми, и, как правило, находил: то в интернет-кафе, то на вокзале, то в парке у фонтана… Но в последний раз поиски не увенчались успехом: Вику полиция сняла с автобуса уже в Подмосковье… После этого супругов Воробьевых вызвали на комиссию при районной администрации и оштрафовали «за допущенную безнадзорность несовершеннолетнего ребенка»…

Нинка тогда совсем озверела: «Значит, она, сука, гулять будет, а мы за нее денежки платить!» Излупила ремнем до полусмерти да остригла налысо, а Вика схватила нож и на нее кинулась… Хорошо, Иван Петрович рядом оказался, иначе проткнула бы матери живот, сто процентов проткнула бы…

Иван, конечно, жену не одобрил: ну, ремнем ладно, а позорить зачем? Это от жадности все: Нинка каждую копейку считает, за рубль зайца обгонит, а за тыщу удавится… И от глупости: привыкла вначале лезть нахрапом, а потом думать… Чего добилась-то? Девка зверем смотрит, школу забросила – там над ней и раньше насмехались, а теперь и вовсе прохода не дают. Вообще никуда из дома не выходит – сидит в комнате и воет. Как бы совсем крыша не съехала…

И дошло до материнского сердца, что перегнула палку: купила мелированный парик да выпросила у соседского Петьки старый ноутбук – вроде как отступное дала… В парике Вика, конечно, в школу не пошла, но хоть на улицу выходить стала, да теперь все свободное время перед компьютером проводила… Отношения с матерью, потихоньку, вроде и наладились, а может, Ивану только так казалось. Он ведь таксовал с утра до вечера, еле ноги домой приносил, да деньги… Так смятым комком Нинке и отдавал, а пока жена пересчитывала да прятала по углам, он заходил к Вике, проведать. Та сразу крышку ноутбука закрывала, смотрела выжидающе: мол, ну, чё те надо?

– Как дела?

– Нормально.

– Когда в школу пойдешь?

– Волосы отрастут, и пойду…

– Ну, ладно…

О чем еще говорить? Он шел на кухню, где жена гремела посудой – довольно или недовольно, в зависимости от суммы дневной выручки. Садились ужинать, если Нинка была недовольной, она заводила свою обычную пластинку: дескать, надо работать по ночам, тогда транспорта мало, а люди опаздывают – кому на поезд, кому на самолет, кому-то из гостей, вот и переплачивают…