Людоедское счастье - Пеннак Даниэль - Страница 4

• Предыдущая
• 4/44
• Следующая

Я рассказываю до тех пор, пока слипающиеся глаза слушателей не возвещают, что настало время отбоя. Закрывая за собой дверь, вижу, как в темноте поблескивает елка. Что ж, все получилось неплохо – они и не подумали броситься на подарки. Только Джулиус вот уже два часа старается развернуть свой пакет так, чтобы не порвать бумажку.

Дальнейшие события возвестили о себе звонком в дверь на следующее утро, двадцать пятого декабря, ровно в восемь. Я хотел было крикнуть: «Входите, не заперто!» – но вовремя удержался. Вот так на прошлой неделе мы с Джулиусом, поленившись встать на звонок, увидели посреди передней сосновый гроб, а вокруг – трех грузчиков с постными рожами. Самый плюгавый из троих объяснил:

– Это для покойника.

Джулиус дал деру и забился под кровать, а я – лохматый, непроспавшийся – ткнул пальцем в свою пижаму и огорченно сказал:

– Извините, я еще не совсем готов. Зайдите лет через пятьдесят.

Итак, двадцать пятого ровно в восемь – звонок. Делать нечего, надо идти открывать. Джулиус – за мной; его хлебом не корми, дай познакомиться с кем-нибудь. На пороге – здоровенный громила с башкой в виде огурца. На нем куртка с меховым воротником, как у летчиков. Он стоит передо мной – ни дать ни взять ирландский парашютист, сброшенный на оккупированную Францию.

– Инспектор-стажер Карегга.

Все ясно: от резиновой дубинки к шариковой ручке – та еще карьера! Едва он втискивается в квартиру, как Джулиус запускает ему морду между ног. Тот поспешно садится, не дав даже пинка моей собаке. Может быть, поэтому я ему говорю:

– Хотите кофе?

– Если будете варить и для себя…

Бегу на кухню.

– Вы никогда не запираете дверь? – спрашивает он.

– Никогда.

А про себя думаю (но не говорю): «Сексуальная свобода моего пса отвергает любые запоры».

– Я должен задать вам несколько вопросов. Так, для порядка.

Именно этого и следовало ожидать. Дорогие коллеги, фирма не забывает вас! Есть примерно с десяток профдеятелей и еще дюжина ребят, которые никому не лижут задницу, – к ним-то полиция и вяжется в первую очередь. Рождественский подарок образцовым служащим от дирекции Магазина.

– Вы женаты?

Подсахаренная вода начинает звенеть в медной джезве.

– Нет.

Я бросаю в воду три чайные ложки молотого турецкого кофе и медленно мешаю, пока поверхность не становится бархатистой, как голос Клары.

– А дети внизу?

Я снова ставлю джезву на огонь и жду, когда кофе начнет подниматься, – в этот момент его надо снять, чтобы он, не дай Бог, не вскипел.

– Сводные братья и сестры. Дети моей матери.

После того как его карандашик добегает до конца странички блокнота и останавливается, инспектор Карегга задает следующий вопрос:

– А где отцы?

– Рассеяны по стране и миру.

Из кухни я вижу через открытую дверь, как инспектор Карегга прилежно записывает, что моя мать рассеивает мужчин по стране и миру. Вхожу в комнату с джезвой и чашками в руках. Наливаю густую бурую жидкость в чашки. Инспектор тотчас же тянет руку, но я его останавливаю:

– Подождите, надо же дать отстояться!

Он послушно дает отстояться.

Джулиус, сидя у его ног, смотрит на него страстным взглядом.

– В чем заключается ваша работа в Магазине?

– Выслушивать, как меня долбают.

Записывает как ни в чем не бывало.

– Ваши прежние занятия?

Мм-да, список получается длинный: разнорабочий, бармен, шофер такси, учитель рисования в частной школе, агент по изучению спроса… Что-то еще, наверно, было? Ну а теперь вот служба технического контроля в Магазине.

– Давно?

– Четыре месяца.

– Нравится вам эта должность?

– Работа как работа. Делаешь на пять кусков, платят десять, зато долбают на все пятнадцать.

(Надо же придать разговору философское звучание!)

Записывает.

– Вчера вы ничего не заметили необычного?

– Заметил. Бомба взорвалась.

Тут он все-таки поднимает голову и смотрит на меня. Но уточняет все тем же невозмутимым тоном:

– Я имею в виду – до взрыва.

– Ничего.

– Вас, кажется, вызывали три раза в бюро претензий!

Ага, вот и дошли до дела. Я ему рассказываю про газовую плиту, пылесос и взбесившийся холодильник. Он лезет во внутренний карман и затем кладет передо мной план Магазина.

– Где находится бюро претензий?

Я показываю.

– Значит, вы прошли по меньшей мере три раза мимо отдела игрушек?

Смотри-ка, соображает!

– Действительно.

– Вы там останавливались?

– В последний раз – да, секунд на десять.

– Не заметили ничего необычного?

– Ничего, если не считать, что в меня целились из танковой пушки АМХ-30.

Молча записывает, закрывает авторучку, одним глотком допивает кофе вместе с гущей, встает и говорит:

– Пока все, не уезжайте из Парижа – могут возникнуть дополнительные вопросы; до свидания, спасибо за кофе.

Вот так. Не только в кино бывает, что люди долго смотрят на закрывающуюся за кем-то дверь. На нас с Джулиусом личность инспектора Карегги произвела неизгладимое впечатление. Этот парень далеко пойдет. Если не остановят. Но главное – я уже знаю, что расскажу сегодня вечером ребятам. Вот это самое. С той лишь разницей, что реплики будут сверкать, как шпаги, отмеченные печатью неотразимого сарказма, собеседники расстанутся со смешанным чувством ненависти и восхищения, а легавых будет двое – два крутых бойца моего изобретения, которых ребята уже хорошо знают: один – маленький, косматый, уродливый, как гиена, а другой – огромный и совершенно лысый, «лицо которого украшено густыми бакенбардами, ниспадающими как восклицательные знаки на мощные челюсти».

– Жиб-Гиена и Бак-Бакен! – закричит Малыш.

– Жиб по имени, Гиена по прозвищу, из-за своей морды, – уточнит Жереми.

– Бак по имени, Бакен по прозвищу, из-за своих бакенбард, – добавит Малыш.

– Кровожаднее, чем Эд Гробаньяр, и еще больший псих, чем Деревянный Чех!

– Они друзья? – спросит Клара.

– Пятнадцать лет не расстаются. А сколько раз они спасли друг другу жизнь, уж и не сосчитать.

– А тачка у них какая? – спросит Жереми, заранее предвкушая ответ.

– Розовый «Пежо-504» с откидным верхом, шесть цилиндров в две линии, проворный, как щука.

– Под каким они знаком родились? – спросит Тереза.

– Оба Скорпионы.

После ухода Карегги спускаюсь вниз, к ребятам. Рождественская елка, как говорится, сияет мириадами огней. Жереми и Малыш кричат, как чайки, посреди океана подарочных оберток. Тереза, профессионально нахмурив брови, перепечатывает мой вчерашний рассказ на новехонькой машинке с «ромашкой». Лауна, пришедшая с праздничным визитом, сидит расставив ноги, как будто она уже по крайней мере на седьмом месяце, и со слезами на глазах созерцает эту семейную идиллию. Лорана нет – что бы это значило? Клара плывет мне навстречу в умопомрачительном трикотажном платье, от которого ее тело кажется языком пламени. В руке у нее старая «лейка», на которую она вот уже три или четыре года глядела с молчаливым вожделением и которую в конце концов я решил ей пожертвовать: раз уж девочка так любит фотографировать… А платье выбрал Тео. В этой области всегда надо доверяться мужчинам, которые предпочитают мужчин (впрочем, может, это и предрассудок).

– Бенжамен, это тебе.

Она протягивает мне что-то очень красиво упакованное. В бумаге со звездочками – картонная коробка, в коробке – пакет из шелковой бумаги, а в пакете – пара домашних туфель, отделанных пушистым белым мехом. Именно такие мне хотелось иметь. Да, Рождество есть Рождество.

• Предыдущая
• 4/44
• Следующая