Анж Питу (др. перевод) - Дюма Александр - Страница 6

• Предыдущая
• 6/143
• Следующая

– Что же? – поинтересовался Жильбер.

– Как бог свят, никто на свете не будет любить это бедное дитя больше, чем я.

И, сплетя свои иссохшие руки с протянувшимися к ней руками Питу, она кисло чмокнула племянника в обе щеки, отчего тот содрогнулся от макушки до пяток.

– Я в этом не сомневаюсь, – заверил доктор. – Я уверен в ваших добрых чувствах к нему и хотел, чтобы вы стали его естественной опорой. Но недавние ваши слова, дражайшая мадемуазель Анжелика, убедили меня как в вашей доброй воле, так и в невозможности оказать помощь тому, кто беднее вас, ибо вы сами, как я вижу, крайне бедны.

– Ах, дорогой господин Жильбер, – отвечала старая ханжа, – разве нет на небе всемилостивого господа и разве небо не посылает пищу своим созданиям?

– Вы правы, – согласился Жильбер. – Но дело в том, что оно дает пищу птицам небесным, но вот сирот в учение не определяет. А именно это и нужно сделать для Анжа Питу, однако вы, как я понял, при ваших ничтожных средствах на это не способны.

– Господин доктор, но если вы дадите ту сумму…

– Какую сумму?

– Про которую вы только что упомянули и которая лежит у вас в кармане, – пояснила м-ль Анжелика, указав крючковатым пальцем на полу докторского каштанового кафтана.

– Можете быть спокойны, дражайшая мадемуазель Анжелика, я дам ее, – заверил доктор, – но предупреждаю: при одном условии.

– Каком?

– При условии, что мальчик получит профессию.

– Обещаю вам, господин доктор, он ее получит. Слово Анжелики Питу! – воскликнула старая пустосвятка, не отрывая глаз от кармана.

– Значит, обещаете?

– Обещаю!

– Без обмана?

– Господом истинным клянусь, господин Жильбер!

И мадемуазель Анжелика вытянула костлявую руку.

– Ну что ж, ладно, – сказал доктор и извлек из кармана пузатый, туго набитый мешочек. – Как видите, я готов дать деньги, а вы, со своей стороны, готовы отвечать передо мной за этого мальчика?

– Истинный крест!

– Не стоит, дражайшая, так злоупотреблять клятвами. Лучше мы с вами подпишем договор.

– Подпишу, господин Жильбер.

– У нотариуса?

– У нотариуса.

– Идемте тогда к папаше Ниге.

Ниге, которого доктор, по причине долгого знакомства назвал по-дружески папашей, был, как известно читателям, знакомым с нашей книгой «Жозеф Бальзамо», лучшим здешним нотариусом.

Папаша Ниге был, кстати, и нотариусом м-ль Анжелики, так что она ничего не могла возразить против выбора доктора. И вот они пришли в контору, и там нотариус зарегистрировал на письме данное девицей Розой Анжеликой Питу обещание принять под свою опеку и отдать в учение для получения достойного ремесла племянника Луи Анжа Питу, за что ей ежегодно будет выплачиваться двести ливров. Договор был заключен на пять лет; восемьсот ливров доктор положил у нотариуса, а двести выдал авансом м-ль Анжелике.

На следующий день, уладив кое-какие дела с одним из своих арендаторов, с которым позже нам еще предстоит встретиться, доктор покинул Виллер-Котре. А м-ль Питу, схватившая, подобно коршуну, вышеупомянутые двести полученных авансом ливров, спрятала в своем кресле восемь луидоров.

Что же касается оставшихся восьми ливров, то они еще три недели ждали на фаянсовом блюдечке, куда в течение чуть ли не сорока лет складывались монеты самого разного достоинства, пока от сборов в церкви не накопилась сумма в двадцать четыре ливра, каковая, как мы уже объяснили, была достаточна для обращения в золото, после чего тоже исчезли в сиденье кресла.

Мы видели, сколь мало склонности выказал Анж Питу к длительному проживанию у своей доброй тети Анжелики; несчастный мальчик, одаренный инстинктом, равным, а может, и превосходящим инстинкт лесных зверей, с которыми он вел неустанную войну, заранее предугадал, какие оно сулит ему, нет, вовсе не разочарования – на этот счет, как мы заметили, у него ни на миг не было даже малейших иллюзий, – но огорчения, неприятности и муки.

Надо, правда, сказать, что поначалу, после отъезда доктора Жильбера, вопрос об отдаче в учение даже не возникал, и вовсе не это настраивало его против тетушки. Добрейший нотариус было заикнулся об этом главнейшем условии, но м-ль Анжелика заявила, что племянник слишком мал, а главное, слишком нежного здоровья, чтобы отдавать его в работу, которая, вполне возможно, будет ему не под силу. Услышав такой ответ, нотариус восхитился добрым сердцем м-ль Питу и перенес срок отдачи в учение на следующий год. Время терпит, мальчику исполнилось всего лишь двенадцать лет.

Питу, поселившись у тетушки, пока та ломала голову, как извлечь наибольшую выгоду из племянника, сразу же отправился, можно уже так сказать, к себе в лес и произвел обследование на местности, поскольку намеревался вести в Виллер-Котре ту же жизнь, что и в Арамоне.

Обойдя окрестности, он определил, что наилучшие мочажки располагаются близ дорог в Данпле, в Компьень и Вивьер, а дичью всего богаче так называемые Волчьи вересковища.

Определив это, Питу произвел соответственные приготовления.

Самым простым, не требующим вложения никаких денежных средств, было изготовление клея и ловушек для ловли птиц на клей: он истолок пестом кору остролиста, промыл как следует в большом количестве воды и получил клей, ну, а что касается ловушек, для них годились ветки чуть ли не любого дерева в окрестностях. Питу втайне нарезал с тысячу веток, запасся горшочком первоклассного клея и как-то утром на рассвете, взяв накануне у булочника за тетушкин счет четырехфунтовый хлеб, ушел на весь день и возвратился только вечером, когда уже темнело.

Питу, разумеется, никогда бы не решился на это, не рассчитав результат. Он предвидел: будет гроза. Но, даже, не обладая мудростью Сократа, он изучил характер тети Анжелики не хуже, чем прославленный наставник Алкивиада изучил характер своей супруги Ксантиппы[25].

Питу не ошибся в предвидении, но только он рассчитывал противостоять грозе, представив старой лицемерке плоды своих дневных трудов. Однако он не смог угадать, где и когда поразит его молния…

А она поразила его уже при входе.

Мадемуазель Анжелика, чтобы не прозевать возвращения племянника, затаилась в засаде за дверью, и едва Питу посмел переступить порог, как тут же получил здоровенную затрещину по затылку; ему не потребовалось проводить тщательного расследования, чтобы понять, что затрещину эту нанесла костлявая рука старой пустосвятки. К счастью, у Питу была крепкая голова, и хотя затрещина не причинила ему особых страданий, он, желая умилостивить тетку, гнев которой еще более возрос, потому как, не рассчитав силы удара, она ощутила боль в костлявых пальцах, притворился, будто падает, и растянулся во весь рост на полу; увидев, что тетка направляется к нему с веретеном в руках, он поспешно вытащил из кармана талисман, который, как он надеялся, поможет ему снискать прощение за целодневное отсутствие.

То были дюжины две птиц, в том числе дюжина малиновок и с полдюжины певчих дроздов.

Глаза м-ль Анжелики до невозможности округлились от изумления; не переставая ворчать, она выхватила у племянника его добычу и засеменила с нею к лампе.

– Это что такое? – спросила она.

– Птицы, тетечка, – ответил Питу.

– А есть их можно? – осведомилась старая дева, которая, как большинство святош, была изрядной чревоугодницей.

– Можно ли их есть? – изумился Анж Питу. – Малиновок и дроздов? Еще как можно!

– Где ты украл этих птичек, негодник?

– Я их не украл, я их поймал.

– Где?

– У мочажки, где же еще.

– Что такое мочажка?

Питу с изумлением воззрился на тетку: он не мог поверить, будто существуют люди, чье невежество столь велико, что они не знают, что такое мочажка.

– Мочажка? – переспросил он. – Мочажка – это мочажка и есть.

– Вот как? А вот я, негодяй ты этакий, не знаю, что такое мочажка.

• Предыдущая
• 6/143
• Следующая