Эпопея любви - Зевако Мишель - Страница 21

• Предыдущая
• 21/82
• Следующая

— Безумец! — прошептала королева. — Бессмысленные грезы мятущегося разума! Похоже, я напрасно пришла сюда.

Непонятно было, расслышал ли Панигарола эти слова, но он продолжал:

— Вот о чем я иногда думаю, Ваше Величество… И тогда моя боль утихает… Я уже перестал бродить вокруг дома любимой женщины и укрылся в этой келье. Жалость переполняет мое сердце, жалость к несчастной, которая заставила меня страдать, но, может быть, страдает еще больше моего…

— Похоже, вы настроены миролюбиво, маркиз, — заметила королева, вставая.

Панигарола низко поклонился, давая понять, что больше ему добавить нечего. Королева направилась было к двери, но внезапно ей в голову пришла одна мысль. Она обернулась и взглянула на монаха, склонившегося в вежливом поклоне. В его позе чувствовалась скорее учтивость кавалера, прощающегося с дамой, чем трепет подданного перед королевой.

— Ну что же, поздравляю вас, — сказала она с хорошо скрытой иронией, — Алиса будет счастлива. Она больше не боится ни вас, ни меня. И есть мужчина, которого она любит, с ним она и разделит это счастье.

— Мужчина, которого она любит! — прошептал побледневший Панигарола.

— Да, это граф де Марильяк, верный друг короля Наваррского. Достойный гугенот женится на Алисе сразу после окончания праздников в честь бракосочетания своего короля Генриха с Маргаритой Французской. Он увезет жену к себе, в Наварру, и, пока мир царит во Французском королевстве, ничто не омрачит счастья влюбленных.

Невозможно передать словами, что испытал в эту минуту Панигарола. С дьявольской хитростью Екатерина пробудила в его душе демонов ревности. Марильяк!.. О нем он совсем забыл. Он столько думал о страданиях Алисы, так тосковал о ней, что в его сердце родилась жалость… Более того, он уже готов был простить ее. Уже в мечтах ему представлялось, что настанет день и он приведет к ней маленького Жака Клемана. И тогда он скажет несчастной: «Вы дорого заплатили за свои преступления, обнимите же вашего сына!»

В этих мечтаниях Панигаролы, в его тщетных поисках успокоения не было места для графа Марильяка. Но слова Екатерины Медичи напомнили графу о счастливом сопернике. Страсть вновь вспыхнула в нем: он был готов простить свою несчастную любовницу, но не собирался осчастливить любящего ее мужчину. В эту минуту в душе Панигаролы ненависть к Марильяку была так же сильна, как и любовь к Алисе.

— Мужчина, которого она любит… — повторил монах.

— Вы испытываете жалость и к нему? — спросила Екатерина. — Клянусь вам, он бы вас не пожалел.

Внезапно монах понял, что готов убить Марильяка: Алиса не должна принадлежать никому, а раз так, Марильяк должен исчезнуть.

— Пусть женщина живет… пусть живет спокойно, если это возможно, — проговорил Панигарола, — но мужчина… нет… ему не жить!

— Помилуйте! — воскликнула королева. — А что же вы можете с ним сделать?

— Ничего! Но вы, Ваше Величество, вы можете все!

— Верно. Но мне-то что до этого? Пусть Марильяк женится на Алисе, пусть они влюблены друг в друга по уши, пусть уезжают в Наварру, меня это не касается.

— А зачем вы явились сюда? — не выдержал монах. — Ведь вы — королева, самая могущественная из всех монархов христианского мира. Святой престол видит в вас повелительницу судеб всех христиан. И с вами, с королевой, я разговариваю без должного почтения! И вам, хранительнице и защитнице истинной веры, я в лицо заявляю, что не верую. А вы не отдаете приказа заточить меня в темницу в назидание всем еретикам! Значит, я вам нужен, мадам, поэтому вы столь благосклонно слушаете меня. Нужен, чтобы моими руками отомстить кому-то, нужен, чтобы осуществить какие-то ваши мрачные замыслы. Ну что же, пусть будет так! Я предаю себя в ваши руки!

— Наконец-то! Теперь я узнаю прежнего Панигаролу, — удовлетворенно произнесла Екатерина. — Будем считать, что я забыла все, что вы тут мне наговорили. Действительно вы нужны королеве, потому я здесь. Я знала, что вы ненавидите Марильяка, это поможет осуществлению моих планов.

— Говорите, говорите же, мадам! Если я смогу утолить мою ревность, я вручу вам душу!

— Я беру вашу душу, — с мрачным спокойствием ответила королева.

Жалость, любовь, страдание — ничего не осталось в душе Панигаролы, только ненависть, неумолимая ненависть терзала его. Екатерина, уверенная теперь в том, что монах выслушает ее, спокойно заговорила о деле. И хладнокровное спокойствие королевы было страшней мрачного отчаяния Панигаролы.

— Итак, что вам нужно? — деловито начала Екатерина. — Вам нужно, чтобы Алиса не стала женой того единственного человека, которого она любит. Вы хотите убить этого человека? Хотите. Но, кроме того, вам желательно, чтобы Алиса никогда не узнала имени убийцы. Ведь вы ее любите и еще не потеряли надежды. Так вот, это сделать нетрудно, если вы поможете мне.

— Я готов! — решительно произнес Панигарола.

— Тогда слушайте. Ваши страстные проповеди прославили вас, вы — тот человек, который способен зажечь сердца. Теперь вы замолчали; так вам захотелось. Но сегодня я прошу вас, маркиз, начните вновь проповедовать, выступайте во всех церквах Парижа, обличайте и призывайте…

— Мне теперь не до проповедей!

— Безумец! Вы забыли, что Марильяк — гугенот! Монах тяжело вздохнул и промолчал.

— Сейчас у нас перемирие, и, надеюсь, оно будет соблюдаться, — продолжала королева. — Но есть среди гугенотов сотня горячих голов, которых ничто не образумит. Вот от них-то и надо избавиться. Слышите, Панигарола? Судебный процесс я начать не могу, это ознаменует начало новой войны. Но, если гнев народный сметет этих людей, допустим, в Париже начнутся беспорядки и их убьют… Конечно, король осудит убийства и накажет виновных. Я тоже выступлю против. Но после этого мир между католиками и гугенотами станет прочным. Как нам добиться таких результатов? Следует разжигать страсти, скажем прямо, подстрекать чернь. Мы откроем клетку зверя и укажем ему на жертву. Вот для этого необходимо ваше страстное красноречие!

Монах молчал, но глаза его горели лихорадочным огнем. В его воспаленном воображении уже звучали проповеди против гугенотов. Панигарола оказался во власти мрачных грез: он представлял себя проповедующим с амвона, призывающим к убийствам и разрушениям. От его речей запылает город, прольются потоки крови, а он тогда придет к Алисе и скажет ей:

— Смотри, Париж горит! Париж умирает! Чтобы убить Марильяка, я уничтожил город!

Панигарола, теряя самообладание, пылая, словно в лихорадке, схватил Екатерину за руку и прошептал:

— Завтра, мадам, завтра я начну проповедовать в церкви Сен-Жермен-Л'Озеруа.

— Об остальном не беспокойтесь, — ответила Екатерина. — И, знаете, маркиз, чудеса все-таки бывают и, я уверена, она вас полюбит.

— Меня? Не может быть… — с невыразимой тоской простонал Панигарола.

— Да! Алиса полюбит вас… Я ее хорошо знаю. Ваши страдания она презирает, но, когда вы явитесь к ней победителем, внушая ужас врагам, она оценит вас… У нас же все будет готово.

— Что значит «готово»?

— Ночью дома ста гугенотов будут отмечены условными знаками. Утром эти дома загорятся… вместе с теми, кто живет в них…

— Вы знаете, где остановился Марильяк?

— Конечно! Он живет во дворце Колиньи, а адмирал должен погибнуть первым. Марильяк последует за ним. Все готово, и уже назначен день.

— Когда это произойдет?

— Воскресенье 24 августа, в день святого Варфоломея.

— Идите с миром, мадам, — сказал монах, — я должен подумать, что мне сказать народу Парижа.

Екатерина взглянула на Панигаролу и поняла, что его уже не понадобится подталкивать: взор монаха затуманился, от него исходило ощущение зловещей силы и неудержимой ненависти. Королева удалилась. Сказав несколько слов настоятелю, стоявшему в коридоре, она вернулась в приемную, где ожидала ее спутница. Обе женщины сели в карету.

Молодая женщина, сопровождавшая Екатерину, хранила молчание.

— Что же ты не спросишь, о чем мы беседовали? — сказала королева притворно небрежным тоном.

• Предыдущая
• 21/82
• Следующая