Филофобия (СИ) - "Старки" - Страница 10
- Предыдущая
- 10/29
- Следующая
— В прошлый раз мы достигли некоторого прогресса. Вы назвали меня на «ты». Хотелось бы закрепить результат.
— Это всё?
— И меня зовут Фил.
— Это всё, Филипп?
— Нет. Расскажите о себе, вы учились в нашей академии?
— Учился в нашей академии.
— На дизайне?
— Нет, на графике.
— Вы были успешным студентом?
— Не жаловались.
— А вы были популярны? Среди сверстников?
— Не понял, к чему этот соцопрос? — Дильс ответил вопросом на вопрос, значит решил уйти от темы. Спрошу в лоб:
— Вы ведь в кавээновской команде участвовали? Я видел фотки в студсовете... — Хотя я их так и не видел, доверился памяти Сала.
— И что?
— Вы там другой. На этих фотках.
— Все меняются.
— Все меняются в сторону свободы, солидности, раскованности, уверенности в себе. А вы... Что–то произошло? Что–то в личной жизни?
— Филипп, моё прошлое с тобой я обсуждать не буду. Тебе чего надо–то от меня? — Дильс раздражался всё больше, но его пыл охладила официантка: нам как раз принесли янтарное пиво и жирные сардельки с капусткой.
— Возможно ли быть вашим другом для начала?
— Другом? Для начала? А что, есть ещё какие–то дальнейшие планы?
— Они пока останутся при мне.
— Как же так, что за конспирология? Выкладывай сразу все свои идейки, — Дильс занервничал, стал заводить себя, злиться. — Мне кажется, что ты не отражаешь ситуацию. Ты — студент. Я — твой преподаватель. Какие, кроме учебных, у нас могут быть отношения? Какое общение? Я не хочу никаких портретов, никаких совместных обедов, я не возьму тебя писать курсовую! Уже сам факт, что я с тобой здесь рассиживаю, пью пиво — это уже ни в какие ворота! Это уже против не только элементарных правил этики, но и моих личных принципов.
— Никак не пойму, что это за принципы. Что за правила игры?
— Очень простые правила: не лезть ни в чью жизнь.
— Отличная игра! Победитель остаётся одиноким, а вокруг пара трупов, несколько унылых свидетелей и всё в блевотине от таблеток, — возвестил я на весь зал и захлопал в ладоши, правда то, что я понёс дальше, было лишнее: — Вот почему вы отфутболили Куликову? Она вам: я хочу быть рядом, я так благодарна, я люблю вас! А вы: ты, сопливая студентка, пшла вон!
— Я... я... никому не давал повода, — Дильс покраснел и тяжело задышал. — И вообще... Что тебе надо от меня? — он стал вытирать салфеткой абсолютно чистые губы, пальцы, ведь к ужину он так и не притронулся. Соскочил, собравшись уходить. — Если ты собрался мстить за кого–то, то…
— Что вы? Это я пытаюсь стены сломать! Сядьте, зачем заводиться? Никто не пытается вам причинить зло. Я просто несколько «подсел» на вас, и я могу помочь, а не добить! — Но Дильс меня не слушал, он стал выбираться из–за стола. «Помощь» подоспела неожиданно.
— Вадим? Неужели это ты? — перед нашим столиком остановился один из мужчин, что ввалились в ресторан деловитой, пахнущей деньгами компанией, очевидно бизнесмены. — Вадя! Нихрена себе! Это ж сколько лет я не видел тебя! Еле узнал!
Мужчина, что подошёл как раз вовремя, был красив: лет тридцать, брюнет, одет в дорогущий костюм, на руке сияли золотые часы. Выражение лица его было узнавательно–восторженное, из синих глаз брызгало любопытство, он с жадностью рассматривал Дильса и даже — как будто не веря — трогал его за плечи, грудь да ещё и шаловливо растрепал ему волосы. Схватил его безвольную руку, затряс ею. Вцепился в плечи, толкнул на себя, похлопал по спине.
— Вадя! Чёрт, я так рад тебя видеть! Ну ты что такой замороженный?
А Вадя побелел как мел. Молчал, и никакого радостного узнавания в остекленевших глазах не было — действительно заморожен. У него никакого восторженного узнавания не наблюдалось. Более того, серые глаза остекленели, а губы стали белыми. Не слишком ли быстрая метаморфоза? От ярости к окаменелости. Дильс молчал. Такое впечатление, что он смотрел сквозь радостного мужика.
— Вадим! Ну ты что? Это же я, Гарик! — знакомец Вадима тряхнул того за плечи и крикнул своей компании: — Here my friend, start without me!*
Гарик (возможно, Игорь) толкнул Дильса так, что тому пришлось опуститься обратно на скамью, мистер везунчик с золотыми часами втиснулся на ту же скамейку, обнял Вадима за плечо.
— Вадя! Блин! Я же искал тебя тогда! Баба Зоя сказала, что тебя в стране нет! Как так? Блин! Я реально рад! Как ты? Где ты? Ну, рассказывай!
— У меня всё нормально. — Робот Вертер** в плохом настроении — вот как ответил другу Дильс. Его голос поразительно поменялся. — Работаю.
— Я надеюсь, тебя таки залучили в науку? Ты в академии работаешь?
— Да.
— Блин, Вадя! Я просто охренел, когда увидел тебя здесь! Ты как тут? — и наконец Гарик разглядел меня. — А это? Вадя, а это твой парень? Эй, Дильс! Нихрена ты каких рыбок ловишь! Познакомь!
— Меня зовут Фил, — громко и отчётливо сказал я. — И да, я его парень!
— Он не мой парень, — голосом автоответчика проговорил Вадим.
— Вадим, прекрати, — включился в игру я, — мы немножко поругались.
— Поругались? С Вадей? Это невозможно! Неужели ты так изменился? — радостно завопил Гарик. — Блин, у меня там партнёры. Надо идти! Но ты теперь от меня не отвертишься! Вадя! Вот! Держи, здесь мой телефон! Позвони! Слышь? Обязательно! Или так, давай свой телефон…
— Он позвонит. Обязательно. Вы же его однокурсник? Вадим много говорил про вас, — я уверенно забрал золотистую визитку.
— Правда? Блин, а я думал… ну всё, друг, я побегу развлекать моих шведов. Звони!
Напоследок он натурально обнял Вадима, излучая теплоту и радость. Мне подмигнул и удалился к своей компании, несколько раз оглянувшись на нас. Сгусток энергии исчез, высосав из Вадима всё: всё раздражение, всю ярость, всю решимость. Дильс ухватился за край стола до белых костяшек. На лбу выступили капли пота. И дыхание: частое, хриплое, страшное. Остекленевшие глаза уставились в шпикачки, развалившиеся румяными бочками на тарелке. Ему плохо. Я вижу. Как бы не упал!
— Эй! — я щёлкнул пальцем, и квёлая официантка лениво погребла к нам. — Счёт! Еду возьмём с собой!
— И пиво?
— И пиво.
Пока девушка копалась там с маленькой кожаной папочкой и с лоточками для еды, я уселся рядом с Вадимом, «на место Гарика», залез к нему в карман, нашёл платок, протёр лоб, виски и даже шею. С трудом отцепил его руки от столешницы, обнял одной рукой, прислонив к себе:
— Тш–ш–ш… Мы сейчас уйдём. Так чтобы он не видел, что тебе плохо. Обопрись на меня, как будто обнимаешь, я помогу.
Мне пришлось нехило заплатить за обе порции пивного ужина. Потом я буквально потащил окаменевшего и всё ещё тяжело дышавшего препода к гардеробу и к выходу. На прощание даже развернул Дильса к столику его друга и показал тому «викторию», хотя почему–то хотелось показать «фак». Тот жизнерадостно махнул в ответ, сверкнул белозубой улыбкой и изобразил жестами «звони».
На улице Дильсу не стало лучше. Он схватился за грудь, я боялся, что он упадёт. Хорошо, что он не высокий, не крепкий — я способен его волочить за собой. Около его подъезда я залез в карман его пальто, вынул связку ключей, пиликнул магнитным замком и потащил Дильса в лифт, где удерживал его, придавив к стене.
— Этаж? — гаркнул я.
— Семь, — прошептал он.
— Квартира?
— Тридцать три…
— Не раскисай! Держись! Ещё пару шагов! Который ключ от двери–то?
Стоило мне открыть дверь, как оттуда выглянула морда собаки. Пёс не обращал на меня никакого внимания, засуетился, задвигал бровями, заскулил, засеменил вглубь квартиры, показывая мне, куда тащить тело. Блин, всё не так: и собака у него есть, и телевизора нет, и обстановка в доме совсем не та, что я представлял, и два грифельных портрета Дильса моего авторства на листах А4 прилеплены поверх какой–то картины на мольберте. Комната наполнена какими–то странными дизайнерскими вещами, в углу, рядом с мольбертом, стоит бочка, раскрашенная каким–то индейским орнаментом, из неё торчат рулоны бумаги. Тут же маленький круглый столик со стеклянной столешницей, внутри банки, тубы с красками, палитры, связки кистей, резцы.
- Предыдущая
- 10/29
- Следующая
