Крещение - Акулов Иван Иванович - Страница 15
- Предыдущая
- 15/168
- Следующая
— Ну, огольцы, гремим на фронт! — обрадовался Глушков и, сунув палец за щеку, так щелкнул, что в вершинах сосен отдалось.
Взвод Филипенко отправили первым. До санчасти километра два, и всю дорогу лейтенант вел своих бойцов броском. Сам он, придерживая одной рукой фуражку, а другой — болтавшийся на бедре наган, налегке бежал стороной, то и дело останавливался, блестя глазами:
— Шире шаг! Подтянись!
После санчасти бойцы должны были сразу идти на ночные учения, поэтому были обвешаны оружием, лопатами, подсумками, болванками, противогазами, вещевыми мешками, бежали шумно, с тяжелым сапом, как запаленные кони. Когда к бараку санчасти подтянулись отставшие, Филипенко построил взвод и пошел докладывать. Вернулся он скоро в сопровождении лысого и сутулого врача в белом халате, в отворотах которого виднелись уголки зеленых петлиц на гимнастерке. Врач шел вразвалку, по-медвежьи загребая ногами. И в походке, и в желтом татарском лице его, и в том жесте, которым он огладил на ходу свой голый череп, чувствовалось великое добродушие.
— Ты их, лейтенант, так вел, что у всех можно признать порок сердца. Ведь у тебя вот, — врач взялся за пуговицу на груди Глушкова, — сердце-то у тебя небось выскочило, а?
— Никак нет, товарищ доктор! Сердце свое я подарил невесте.
Врач насупил свои плоские голые надбровья и смешно построжел. Но Глушков был непроницаем и звероватыми глазами ел доктора.
— Вот она, лейтенант, сила-то, — сказал врач, потрепал Глушкова по плечу и улыбнулся. — Пока давай-ка их в кустики, пусть отойдут немножко, а потом уже по одному… Может, у кого-нибудь, — обратился он к взводу, — может, у кого есть особые жалобы на здоровье — прошу выйти из строя.
— Вот она, силушка-то наша, лейтенант, — опять повторил врач и валкой, загребающей походкой пошел к бараку санчасти.
Охватов долгим взглядом проводил врача, потом поглядел на довольную и потому глупую физиономию Глушкова и все не мог понять, какую вдруг силу обнаружил врач в мешковатом бойце. «По жратве, пожалуй, и верно, тут равных ему нету…»
Малков увидел Ольгу сразу, как только она появилась на крыльце. Такою он и представлял ее: в ловких низеньких сапожках и широкой гимнастерке, которая скрадывала ее полноту. Волосы, как и прежде, были схвачены приколками у висков. Малков смотрел, как она шла вдоль барака, и вспомнил, что он еще раньше подметил, что двигалась Ольга как-то немножко боком. Он торопливо пошел наперерез ей, боясь, что она скорей его дойдет до других дверей барака и скроется за ними. Но Ольга уже увидела его, замедлила шаг и, пока он шел к ней, ни разу не взглянула в его сторону. Только тогда, когда встретились, подняла свои глаза и знакомо, приветливо изумилась:
— Это вы, оказывается!
— Да вот, я. Здравствуйте!
— Здравствуйте!
— Правду говорят, что гора с горой не сходится, а человек с человеком… — чтобы не молчать, сказал Малков и, услышав за спиной требовательную команду: «Строиться!» — заторопился: — Я, Ольга Максимовна, рад, что увидел-то вас…
— Малков!
— Идите-ка, это ведь вас зовут, — тоном старшего напомнила Ольга Максимовна и притаила в своих ресницах что-то строгое и непонятное.
— Ты, боец Охватов, никуда не пойдешь. Заруби себе на носу. Ясно? Ясно, спрашиваю?
— Так точно, товарищ лейтенант!
— А ну-ка иди сюда!
Лейтенант взял под руку Охватова и, отведя в сторонку, совсем не по уставу, как равному, сказал:
— Держись ближе к ребятам. Не отбивайся в сторону. Всем, Охватов, в один кулак надо сжиматься. А теперь иди куда-нибудь со своим письмом за кустики. На полчаса. Но чтобы потом, — Филипенко сжал кулак и тряхнул им, — потом ты мне — пуля в пулю!
— Ясно, товарищ лейтенант!
Охватов вылез из оврага, где со всем своим размашистым хозяйством находилось стрельбище, продрался сквозь ельник, обступивший овраг, и вышел к железной дороге, которая лежала здесь в неглубокой выемке. От шпал и травы на откосе густо пахло мазутом, шлаком, холодным дымом. Он сел на старую полусгнившую лесину, достал письмо и начал его читать. Прочитав две первые строчки, нетерпеливо перебросился в самый конец и сразу наткнулся:
«Умирал он долго и мучительно, потому что ранение его было в живот. Но папка, пишут его товарищи, не стонал, а уж когда, видно, совсем было невмоготу, кусал себе пальцы, и все они у него были тоже забинтованы. Осиротели мы с мамочкой, и никогда нам не выплакать нашего горя…»
Обратно в овраг Охватов спускался с горячечно-возбужденными мыслями, начиная сознавать, что в жизни у него теперь была единственная дорога, которая даст ему и определенность, и успокоение, — это дорога на фронт.
Бойцы, утратившие было интерес к сводке, вдруг насторожились, потому что комиссар начал читать дневниковую запись убитого немца по фамилии Шредер.
«21 августа. Мы лежим в грязных ямах. Весь день русские глушат нас артиллерией. Это страшно действует на нервы. Наша артиллерия почти не стреляет. Говорят, что снарядов мало.
30 августа. Все думали, что нам дадут немного отдохнуть и мы сможем впервые за четыре недели умыться. Оказывается, нет. Сегодня ночью мы должны выступать дальше. Нас гонят на верную смерть».
С этого дня ефрейтор забросил свой дневник. В вещах Шредера найдено недописанное письмо невесте:
«Россия, 13 сентября 1941 года. Дорогая Мэри! Два часа назад погиб Вернер Мейер. В 7 часов мы начали атаку, и Вернер выехал вперед с лейтенантом. Дорога была минирована. Обоих разорвало в клочья. Вигант ранен в голову. Карл Юслорф тоже ранен в голову, видимо, сойдет с ума. Война эта жестока, и еще многие лягут костьми в России…»
Комиссар, читая сводку, видел, как подошел и нерешительно остановился в сторонке дежурный по полку. Все бойцы стали глядеть на него, и на их лицах появилось настороженное внимание. «Вероятно, что-то из дивизии получено», — мельком подумал комиссар и, сознавая, что нельзя комкать беседу, начал торопиться. Когда сводка была дочитана, дежурный командир подошел к комиссару и вполголоса доложил:
— Вас, товарищ батальонный комиссар, просит командир полка. Срочно.
— Что такое?
— Не могу знать.
Заварухин был один в своем кабинете и, кусая карандаш, разглядывал карту, разостланную на столе. Как только вошел комиссар, он сразу же начал говорить ему, волнуясь и не скрывая своего волнения:
— Вот так, Игорь Николаевич, час наш приспел. Приказ. Завтра в два ноль-ноль завершить погрузку. А первого выгрузиться на станции Красный Рог.
— Иван Григорьевич, да Красный Рог уже фигурирует в сегодняшней сводке. За него бои идут.
— А ты полагал, что нас повезут в Ташкент?
— Да не в Ташкент, но… — Комиссар снял фуражку и, повертев ее в руках, снова надел: — А как с вооружением, обмундированием, боеприпасами?
- Предыдущая
- 15/168
- Следующая
