Серебряные коньки (с илл.) - Додж Мери Мейп - Страница 32

• Предыдущая
• 32/60
• Следующая

– Ты ушибся, Якоб? – сказал Бен, заметив, что лицо у его двоюродного брата слегка передернулось, когда ребята помогали ему подняться на ноги.

Якоб снова попытался рассмеяться:

– Да нет… немножко больно стоять, но это пустяки.

В тот день нельзя было осматривать памятник ван дер Верфу в церкви Хоохландске-керк, зато мальчики очень приятно провели время в Стадхейсе, то есть ратуше.

Ратуша – длинное, неправильной формы здание в полуготическом стиле, довольно нелепое в архитектурном отношении, но живописное от старости. Его маленькая колокольня, вся увешанная колоколами, казалось, была снята с какого-то другого здания и наспех приставлена к ратуше, чтобы придать ей законченный вид.

Поднявшись по великолепной лестнице, мальчики очутились в довольно плохо освещенном помещении, где находился шедевр Луки ван Лейдена, иначе Хейгенса, известного голландского художника. Уже в десять лет он хорошо писал красками, в пятнадцать сделался знаменитым. Его картина «Страшный суд» поистине замечательное произведение, хотя написана она была в глубокую старину. Однако мальчики заинтересовались не столько достоинствами картины, сколько тем обстоятельством, что она триптих, то есть написана на трех отдельных досках, причем боковые створки, соединенные шарнирами со средней, могут, если нужно, складываться и закрывать ее.

Мальчикам понравились также исторические картины де Моора и других знаменитых голландских художников, а Бена пришлось чуть не силой оттащить от потускневшего старинного портрета ван дер Верфа.

Ратуша, так же как и Египетский музей, стоит на Брееде-страат, самой длинной и красивой улице Лейдена. На этой улице нет канала, а дома с островерхими фасадами, выкрашенные в разнообразные цвета, чрезвычайно живописны. Некоторые дома очень высоки и покрыты ступенчатыми крышами; другие словно пригибаются к земле, отступая перед общественными зданиями и церквями.

Чистая, просторная, обсаженная тенистыми деревьями и украшенная множеством красивых особняков, эта улица выдерживает сравнение с самыми лучшими улицами Амстердама. Ее содержат в безукоризненной чистоте. Многие сточные канавы здесь покрыты дощатыми крышами, которые открываются, как люки, и снабжены насосами с блестящими медными украшениями – их постоянно протирают и начищают на общественный счет.

Город пересечен множеством водных дорог, образованных дельтой Рейна, но полтораста каменных мостов связывают разъединенные улицы. Рейн, словно утомленный длинным путем, течет здесь очень медленно. Эта всемирно известная река, утратив свое величие, ничуть не похожа на прекрасный, вольно текущий Рейн в его среднем течении, здесь она заменяет ров вокруг вала, окаймляющего Лейден. У массивных ворот, ведущих в город, через реку перекинуты подъемные мосты.

Красивые широкие аллеи с прекрасными деревьями тянутся вдоль каналов и придают стоящим поодаль домам еще более уединенный вид, подчеркивая дух затворничества, который наложил свой отпечаток на весь город.

Осматривая здания на Рапенбургском канале, Бен был слегка разочарован внешним видом славного Лейденского университета. Но потом он вспомнил историю этого университета: вспомнил, как торжественно он был заложен принцем Оранским в награду за мужество, проявленное горожанами во время осады; перебрал в уме великих людей – деятелей просвещения и науки, некогда учившихся здесь, и подумал о сотнях студентов, пользующихся теперь всеми благами его аудиторий и замечательных научных музеев. И Бен решил: не важно, что здание это не очень красиво. Но все же он чувствовал, что украшения не помешали бы такому «храму науки».

Питер и Якоб смотрели на здание с еще более глубоким, более личным интересом, ведь им всего через несколько месяцев предстояло войти сюда уже студентами.

– В этой части света бедному Дон Кихоту все время пришлось бы орудовать копьем, – сказал Бен, когда Ламберт обратил его внимание на своеобразие и красоту лейденских окраин. – Тут ветряные мельницы на каждом шагу. Помнишь, какой яростный поединок произошел у него с одной такой мельницей?

– Нет, не помню, – откровенно сознался Ламберт.

– Я тоже… то есть не совсем точно помню. Но что-то в этом роде с ним приключилось, а если нет, то могло приключиться… Посмотри на эти мельницы – как бешено вертят они своими огромными руками. Они и впрямь могли бы подстрекнуть полоумного рыцаря к борьбе не на жизнь, а на смерть. Смотришь на них и поражаешься. Помоги мне их сосчитать, ван Моунен, – те, которые мы сейчас видим. Я хочу записать крупную цифру в свою записную книжку.

И после тщательного подсчета, проверенного всем отрядом, Бен написал карандашом: «184… год, …декабря. Вблизи Лейдена видел девяносто восемь ветряных мельниц».

Бен хотел было зайти на старую кирпичную мельницу, где родился художник Рембрандт, но раздумал, узнав, что отряду пришлось бы для этого сделать крюк. Не многие мальчики, будь они так голодны, как Бен, стали бы долго колебаться, выбирая между домом Рембрандта, до которого была целая миля, и гостиницей по соседству, где можно было перекусить. Бен избрал гостиницу.

После завтрака мальчики немного отдохнули, потом… спросили еще завтрак, который ради приличия назвали обедом. После обеда ребята сидели в гостинице и грелись – все, кроме Питера, у которого это время ушло на новые бесплодные поиски доктора Букмана.

Когда он вернулся, отряд уже был готов снова надеть коньки и тронуться в путь. Теперь мальчики были в тринадцати милях от Гааги и чувствовали себя такими же бодрыми, как вчера утром, когда выходили из Брука. Настроение у них было хорошее, а лед превосходный.

По пути мальчики видели множество красивых деревенских усадеб, построенных и украшенных в чистейшем голландском вкусе. Большое впечатление производили огромные, величественные дома, изысканно распланированные сады, прямоугольные живые изгороди и широкие канавы, через которые были кое-где перекинуты мосты с калиткой посредине, тщательно запирающейся на ночь. Эти канавы, пересекавшие местность во всех направлениях, давно уже утратили пленку, которая покрывала их воды летом, и теперь сверкали под солнцем, как длинные стеклянные ленты.

Мальчики бодро скользили и в то же время с удивительным проворством то и дело вытаскивали из карманов пряники, тотчас же исчезавшие у них во рту.

Пробежали двенадцать миль. Еще немного – и они очутились бы в Гааге, но ван Моунен предложил изменить курс и войти в город через Босх.

– Согласны! – крикнули все ребята в один голос, и коньки мгновенно слетели у них с ног.

Босх – это великолепный парк, или лес, почти в две мили длиной. В нем находится знаменитый «Дом в лесу», некогда бывший королевской резиденцией.

Снаружи это здание кажется слишком простым для дворца, но оно роскошно обставлено и украшено прекрасными фресками, иначе говоря – росписью: на стенах и потолках красками изображены группы людей и различные орнаменты, написанные по еще сырой штукатурке. Некоторые комнаты обиты китайским шелком с красиво вышитыми узорами.

В одной из комнат собрано множество семейных портретов. Среди них висит портрет королевских детей, которые некогда лишились отца, погибшего под топором палача. Этих детей не раз писал голландский художник ван Дейк, придворный живописец их отца, английского короля Карла I. Это были очень красивые дети… Скольких бед избежал бы английский народ, будь они так же хороши душой и сердцем, как были хороши собой!

Парк вокруг дворца полон прелести, особенно летом, когда цветы и птицы превращают его в сказочную страну. Длинные ряды великолепных дубов поднимают свои гордые головы, зная, что ничья святотатственная рука не посмеет их срубить. Действительно, вот уж много веков, как этот лес почитается чуть ли не священным. В нем никогда не стучал топор дровосека, и даже детям не позволяют сломать здесь ни сучка. И войны и восстания благоговейно обошли его стороной, ненадолго приостановив свое разрушительное шествие.

• Предыдущая
• 32/60
• Следующая