Беатриса в Венеции - Пембертон Макс - Страница 56

• Предыдущая
• 56/61
• Следующая

— Весьма возможно, что вы и правы, — сказала она, — я готова верить этому, ради нашего же народа, но все же...

— Но, — перебил он ее, — так как нашелся глупец, который сумел нарушить ваш душевный покой, вы говорите... но все же...

— Я повторяю сказанное, представьте себе, что если хотя одно из всего этого сбудется на деле, что тогда?

— По-моему, следует скорее сжечь эту записку, так встревожившую вас, — ответил епископ, поднося письмо к зажженной свече. Бумага вспыхнула, и оба молча смотрели, как она медленно сгорала, как вдруг раздался ружейный выстрел на берегу реки. Беатриса вздрогнула и прислонилась к стене, несмотря на то, что выстрелы в те времена были весьма обычным явлением в Вероне.

Епископ бросил догоревшую записку и подошел к окну, выходившему на реку; яркий свет, падавший из окон дворца, не позволял ничего рассмотреть из того, что происходило вне его, и епископ собирался уже закрыть окно, как вдруг до слуха их ясно долетел шум человеческих голосов, в котором слышались подавленная ярость и бессильная злоба, и сейчас же вслед за тем послышался стук металла о металл, как будто тысячи человек ломились в железные ворота, а затем послышался гул колоколов, показались везде зажженные факелы и началась мрачная трагедия, подобной которой никогда не было и не будет в Италии.

Руки епископа невольно задрожали, когда он запер окно, и, не глядя на Беатрису, он ей подал руку, чтобы проводить ее обратно к гостям.

— Мы должны сказать им все, маркиза, — заметил он, — я, собственно, не знаю, что нам грозит, но во всяком случае мы должны предупредить ваших гостей, что им грозит страшная опасность.

Она не отвечала ему, так как в эту минуту ей пришла в голову мысль, достойная такой храброй и мужественной женщины, как она; она решилась обойтись без помощи епископа и самой сообщить обо всем своим гостям, чтобы быть в состоянии отразить упреки или обвинения, которые они могут предъявить ей, подозревая ее в измене.

Она вошла в залу и попросила епископа заставить всех послушать ее.

Он возвысил голос и крикнул на весь зал:

— Дети мои, маркиза де Сан-Реми желает говорить с вами.

Все столпились вокруг Беатрисы и приготовились слушать ее.

— Дорогие мои друзья, — заговорила маркиза громко, — я должна предупредить вас, что в городе восстание, дворец окружен со всех сторон, я надеюсь на всех вас в эту ужасную для нас ночь. Синьоры, я прошу вас своим мужеством поддержать мою честь и доброе имя. Вы же, дорогие синьорины, поддержите меня своими молитвами. Мы должны выказать себя истинными чадами Италии и Франции. Полковник Дюкло, готовы ли вы принять на себя мою обязанность и сделаться хозяином и распорядителем этого дворца? Синьор Коррер, вы отвечаете за своих друзей, теперь не время тратить попусту слова, я умоляю вас начать действовать. Надо сейчас же закрыть все ворота и защитить дворы. Кто желает принять участие в защите, кто отзовется на мой призыв?

Легко себе представить, как эти слова подействовали на всех присутствующих, собравшихся сюда с целью повеселиться. На минуту в зале воцарилось мертвое молчание, слышно было только бряцание оружия за стенами дворца и дикие крики нападавших. И пока все стояли молча, растерянные и недоумевающие, в зале опять раздался голос, но это был уже мужской голос, говоривший:

— Маркиза, приказание ваше уже исполнено, ворота заперты!

Толпа расступилась, чтобы пропустить вперед говорившего, так, чтобы он мог подойти к Беатрисе.

И таким образом Беатриса и Гастон очутились лицом к лицу, он низко склонил перед ней свою голову и почтительно поцеловал обе протянутые ему руки.

Гастон быстро занял место рядом с маркизой и обратился с следующей речью к изумленным гостям:

— Господа, теперь не время разглагольствовать, и поэтому я буду краток. У ворот этого дома собралась огромная толпа, мы должны приложить все усилия, чтобы она не могла ворваться сюда. Я попрошу тех из вас, кому дорога честь наших дам, следовать за мной во двор. Наша хозяйка, маркиза, отведет всех дам наверх. Господа, если нам удастся удержаться в этом доме в продолжение двадцати часов, я могу обещать вам, что Бонапарт придет к нам на выручку. Если никто другой не согласится сообщить ему обо всем случившемся, так я сам как-нибудь к нему проберусь, теперь все зависит от вас самих!

И только. Это была короткая, чисто солдатская речь, но зато на любимую им женщину он обратил взор, полный глубокой преданности и мольбы о прощении. В зале в это время происходили ужасные сцены. Первый испуг миновал: гости стали мало-помалу приходить в себя и соображать, в чем дело, послышались истерические вопли женщин и сердитые возгласы мужчин. Почти повсюду слышалось слово «измена», все французы были уверены, что эта женщина предала их. Дом ее оказался ловушкой, их заманили сюда, как в западню, она сама была на стороне жителей Вероны, в этом не могло быть никакого сомнения. Некоторые даже стали сомневаться в том, что граф искренен, многие дошли до того, что были готовы убить маркизу на месте. Гастон сразу заметил эту новую опасность. Хотя ему и было стыдно за своих соотечественников за их недоверие к Беатрисе, он все же понимал, что они для этого имели некоторое основание, и, действуя под впечатлением минуты, он предложил руку маркизе и повел ее сквозь расступившуюся толпу. Он оказался в эту минуту как бы рожденным для того, чтобы предводительствовать толпою. Он шел не торопясь, обмениваясь несколькими словами то с одним, то с другим из присутствующих, бросая то угрожающие, то ласковые взгляды на толпившихся кругом людей, он прекрасно знал, что одно неосторожное движение с его стороны, и смерть любимой женщины могла бы произойти на его глазах.

— Мужайтесь, — шепнул он ей, — я верю в ваше счастье. Отведите всех женщин в верхний этаж и там ждите меня. Мы закрыли ворота и защищаем их. Если им не удастся ворваться сюда со стороны реки, мы спасены. Беатриса, победа будет на нашей стороне.

Он снова поцеловал ей нежно и почтительно руку, и, подождав пока она скрылась наверху, он пропустил мимо себя всех женщин, поднимавшихся по лестнице, и затем обернулся к мужчинам, собравшимся вокруг него.

— Друзья мои, — сказал он, — я знаю, что вы все думаете. Но это — ложь, и вы должны стыдиться за свое низкое подозрение. Маркиза де Сан-Реми знала об этом не больше, чем всякий иностранец здесь в Вероне. Если найдется кто-нибудь, утверждающий противное, то я готов ответить ему как следует.

Он подождал немного, но никто не принял его вызова. «Нет, нет, — крикнул кто-то, — мы верим ей», и все остальные подхватили этот крик и стали умолять его не говорить теперь об этом, а позаботиться о том, как бы лучше и скорее приступить к защите и спасению себя и женщин. Он воспользовался этим благоприятным моментом и сказал им вкратце то, что он намерен делать.

— Мы уже выставили стражу у ворот сада, — сказал он, — и если только она выдержит натиск толпы, мы спасены. Я попрошу самых молодых из вас отправиться к моим людям в сад. Остальные останутся здесь внизу у этой лестницы, чтобы защитить до последней возможности себя и тех, кто им должен быть дороже жизни. Мы сражаемся за честь наших женщин и за честь нашей страны: больше мне нечего прибавить к этому.

Они ответили ему, что готовы исполнить все, что он прикажет, и пятьдесят человек отправились тотчас в сад, остальные во главе с одним молодым драгунским офицером, Жеромом, остались во дворце. Гастон последовал за теми, кто пошел в сад, чтобы распорядиться там как следует.

Беатриса повела всех женщин в одну из верхних комнат, окна которой выходили на улицы Вероны и на реку. И оттуда, в продолжение целого часа, она смотрела вниз на все происходящее у ее дома; хотя она сама по себе была всегда мужественна и бесстрашна, она впоследствии признавалась, что только возложенная на нее Гастоном обязанность утешать других спасла ее от помешательства. Она все время уговаривала и утешала плачущих и рыдающих женщин, впадавших в истерику или же молчавших в каком-то безумном исступлении. Но, хотя она утешала их и уверяла, что особенной опасности нет, она ни на одну секунду не обманывала себя. То, что она видела внизу на улицах, ясно говорило ей, что настал конец, что смертный час уже близок. Она могла только молиться и надеяться и ждать той минуты, когда ворота поддадутся под натиском толпы, которая ворвется затем во дворец.

• Предыдущая
• 56/61
• Следующая