Беатриса в Венеции - Пембертон Макс - Страница 15

• Предыдущая
• 15/61
• Следующая

— Совершенно верно, и поэтому я попрошу вас даже не подходить к окнам, чтобы ничем не рисковать.

— Значит, за мной следят; но и ваши слуги, вероятно, следят за ними, маркиза?

— Вечером все кошки серы, милый граф.

— Но вы забыли про собственную опасность! Подумайте, что будет, если они убедятся в том, что я здесь. Нет, маркиза, как хотите, а я сегодня же ночью ухожу отсюда.

Она весело рассмеялась.

— У вас короткая память, граф! — воскликнула она.

— Почему так?

— А вы забыли про окна с железными решетками?

Гастон быстро повернулся и взглянул на нее.

Ее грациозная головка красиво выделялась на голубых подушках кресла, пунцовые губки были полуоткрыты, глаза лукаво улыбались. Забыв все на свете, не понимая, откуда у него взялась храбрость, он быстро подошел к ней и поцеловал ее прямо в уста. Секунду спустя ее руки обвились вокруг его шеи, и грудь ее покоилась на его груди.

— Да, — сказал он вздохнув, — умнее будет, если я останусь тут!

Старый Зануккио, задумчиво поглаживая свою длинную седую бороду, послал одного из слуг к своему господину в гостиницу «Белого Льва», чтобы передать ему, что он желает видеть его на минуту по делу необыкновенной важности. Происходило это на другой день после приключения, бывшего с Жозефом Вильтаром на площади перед кафе; настроение духа его было ужасно вследствие полученных царапин и ожогов. Он принял старика очень невежливо и не пожелал слушать его длинные повествования о достопримечательностях города. Коротко и грубо прервал он речь Зануккио словами:

— Что тебе надо, старик, зачем ты пришел ко мне?

— Я пришел к вашему сиятельству с очень хорошими вестями. Только надо раньше удостовериться, что никто не подслушивает нас.

— На этот счет можешь быть спокоен. Последний из подслушивавших у моих дверей отвезен еще вчера на кладбище. Они, кажется, начинают понимать теперь, с кем имеют дело. Но говори, в чем дело, я слушаю тебя.

Зануккио вышел на лестницу посмотреть, нет ли там кого, потом осторожно запер дверь и, приложив палец к губам, стал шепотом сообщать свои новости. Надо было видеть комичные жесты и движения этого старика, в котором проснулась алчность при мысли о том, как щедро должен вознаградить его француз за принесенные им вести.

— Ваш друг, ваше сиятельство, ваш друг!..

— Ах, мой бедный друг!.. Зачем, старик, ты мне опять напоминаешь о моем горе?

— Напоминаю потому, что он жив.

Вильтар быстро повернулся на стуле и высоко поднял брови от удивления.

— Мой друг жив? Старик, будь осторожнее и помни, о чем ты говоришь.

Зануккио щелкнул губами, глаза его прыгали от радости при виде произведенного им эффекта. Предоставьте ему этих иностранцев, и он прекрасно сумел бы обработать их, — подумал он.

— Ваше сиятельство, я прекрасно знаю, что говорю. Ваш друг не умер, он жив. Мои старые глаза видели его. Он даже находится вне всякой опасности, ваше сиятельство. Я видел его здесь, в Венеции, в саду. И в этом саду он проводил очень весело время, честное слово.

Волнение старика достигло своего апогея. Он лез своей белой бородой почти в самое лицо Вильтара и, переступая с ноги на ногу, захлебываясь, рассказывал все, что знал.

Граф был в Венеции; Зануккио мог даже указать дом, где он находится в данную минуту, — за сто дукатов дверь этого дома может отвориться для них в эту же ночь. Он говорил все это, дрожа от волнения, уверенный в щедрой награде, которая ожидает его; как он мог знать, что происходило в душе Вильтара, сидевшего перед ним? Мог ли он в своей радости предполагать, что Вильтар именно больше всего на свете и старался о том, чтобы судьба его друга оставалась покрытой мраком неизвестности. Старый Зануккио и не подозревал всего этого, а поэтому и не мог себе объяснить внезапную суровость своего господина, бледность, покрывшую его лицо.

— Ты говоришь, старик, что мой друг жив, и ты видел его? Так почему же ты тотчас же не прибежал ко мне? Почему ты не говоришь мне, в каком доме он скрывается? Так вот как ты благодаришь меня за все мои благодеяния? Смотри, берегись, чтобы терпение мое не лопнуло. Я ненавижу сюрпризов, старик, они слишком вредно отзываются на моем слабом здоровье.

Старик был так взволнован, что ничего не замечал, он воображал только, что плохо рассказал все и его не поняли, и поэтому он начал бы свой рассказ сначала, если бы Вильтар не крикнул на него.

— Смотри, старина, я побью тебя!

— Избави Бог, ваше сиятельство. Я хотел вам только сказать, что у меня есть хороший знакомый, лакей, по имени Отто. Это — самый большой сплетник нашего города. За полдуката он готов, кажется, продать черту родную бабушку. А между тем маркиза доверяет ему и держит его у себя в доме. Он — наш друг. Если бы мы пошли теперь к нему, захватив с собой небольшую сумму, он распахнул бы перед нами дверь, и ваше сиятельство очутились бы в доме «Духов». А тогда уже маркизе пришлось бы платить нам за наше молчание. Таким образом мы оба с Отто не остались бы внакладе. Конечно, что касается меня, то я только исполнил свой долг и не хвастаю этим, но вы, наверное, захотите вознаградить меня, ваше сиятельство, за мою верную службу; я вижу это по вашим глазам.

Он говорил совершенно серьезно, и именно этот факт вывел из себя окончательно Вильтара и вызвал его на следующий поступок. Под рукой, около кресла, где он сидел, лежал большой хлыст, он взял его в руки и, обращаясь к Зануккио, сказал:

— Ты поступил очень умно, Зануккио, чрезвычайно умно. Значит, мой друг находится в доме этого лакея, который готов помочь нам в деле похищения моего друга. Так я понял? — говори.

Зануккио удивленно взглянул на него.

— Нет, ваше сиятельство, вы ошиблись: граф находится не в доме лакея, а в доме «Духов», где еще бронзовые двери, на которые я обращал внимание вашего сиятельства.

— Да, теперь я вспоминаю это. Ты уверен в том, что говоришь, старик?

— Я готов поклясться в этом могилами моих предков.

— Ну, в таком случае я удовлетворен этим, Зануккио, совершенно удовлетворен.

С этими словами, насмешливо улыбаясь, вне себя от ярости, Вильтар схватил старика левой рукой, а правой стал наносить ему удар за ударом своим хлыстом. Удары были так сильны, Зануккио кричал так громко, что Моро и его слуги столпились все у лестницы, не решаясь входить в комнату только из страха перед ужасным французом. У Вильтара была действительно сильная рука. Он гонялся за несчастным стариком по всей комнате и, нанося ему удары, приговаривал:

— Мой друг умер, Зануккио, помни это. Он умер, его убили здесь, в Венеции, три дня тому назад. Хорошая ли у тебя память, Зануккио? Я вдолблю тебе это, насколько могу. Мой друг не находится в доме маркизы, он умер. Повторяй за мной, что граф умер, что его нет в том доме.

Старик, выбившись наконец из сил, свалился на пол и, жалобно поднимая руки кверху, проговорил:

— Графа нет больше в живых — он умер!

Жалкая гондола, управляемая полуидиотом-подростком, находящимся в услужении у Зануккио, быстро отделилась от гостиницы «Белого Льва» и направилась прямо к дворцу Бурано.

В гондоле сидел Зануккио, весь избитый, в разорванной одежде, но, по правде говоря, он не питал к своему истязателю такой вражды, как этого можно было бы ожидать. Старик не мог не чувствовать своего рода уважения к своему суровому господину, который ничем не стеснялся, только бы добиться своего. Ввиду этого Зануккио решил пока оставаться у него на службе и предоставить самой судьбе свести счеты. Француз этот был слишком опасен для того, чтобы сразу изменить ему. Кроме того, новость, которую знал Зануккио, могла пригодиться ему и в другом отношении, в мозгу его шевелился план один грандиознее другого. Он не сомневался в том, что найдет кого-нибудь, кто дорого заплатит ему за такую новость; обдумывая все дело, Зануккио вдруг вспомнил про Лоренцо Брешиа и удивился тому, как это раньше ему не приходило в голову обратиться к нему. Старик рассуждал так:

• Предыдущая
• 15/61
• Следующая