Беатриса в Венеции - Пембертон Макс - Страница 12

• Предыдущая
• 12/61
• Следующая

— Ведь вы француз?

— Я не отрицаю этого, — ответил Вильтар, — наоборот, моя национальность должна способствовать тому, чтобы вы укрыли меня у себя.

Толстый купец задумался, не зная, на что решиться; спутник его дернул его за рукав и сказал:

— Это дело полиции, Беневелли, пожалуйста, не вмешивайся не в свое дело; к тому же у этого человека такое неприятное лицо.

Купец кивнул головой и пошел дальше, крикнув Вильтару.

— Я пойду, поговорю с теми господами.

А затем, минуту спустя, Вильтар услышал его голос, кричавший ему:

— Напрасно, синьор, вы боитесь их: они вовсе не хотят вам зла, они только пошутили с вами.

Оба друга пошли дальше, но Вильтар следовал за ними по пятам, решив сделать их, по крайней мере, свидетелями нападения, если оно будет, и действительно это ему удалось. Не прошли они и двадцати шагов, как убийцы очутились уже за спиной Вильтара; он быстро обернулся и бросился с кинжалом на одного из них с горьким восклицанием:

— Вот как мы шутим в Париже синьор! Вы видите, как я нуждался в вашем гостеприимстве!

Заглушённый стон был ему ответом, кинжал его погрузился во что-то мягкое.

«Надо защищать свое лицо», — мелькнуло в его голове, и он быстро вытащил свою рапиру, и стал размахивать ею во все стороны, таким образом ему удалось добраться до стены какого-то дома, к которой он и прислонился спиной, благодаря чему враги его не могли уже напасть на него сзади. Стоны, раздававшиеся неподалеку от него, ясно говорили о том, что один из негодяев опасно ранен. Предположение это подтвердилось еще тем, что остальные нападавшие крикнули ему, чтобы он полежал пока, они потом поднимут его, когда справятся со своей жертвой. Вильтар, насколько ему позволял тусклый свет, различил, что перед ним еще четверо убийц, и решил дорого продать свою жизнь, недаром же он славился как лучший фехтовальщик в своем отечестве. К сожалению, однако, рапира немного помогала ему в данном случае, так как негодяи были настороже и не подходили близко к нему: они, очевидно, решили взять его хитростью, не рискуя своей жизнью. Вильтар понял, что расчет их совершенно верен, нервы его со временем не выдержат, рука устанет, и когда он будет совершенно бессилен, тогда они нападут на него. Смертельный ужас охватил его при этой мысли, погибнуть такой ужасной смертью казалось ему выше его сил, он уже стал думать, не покончить ли лучше с собой, но в эту минуту негодяи, очевидно, сговорившись, пустились на следующую хитрость. Один из них бросился на землю и стал подползать к нему снизу, а в то время, как он невольно взглянул на него и приготовился отразить его нападение, остальные бросились на него, и минуту спустя он уже лежал на земле, стараясь вырваться от насевших на него врагов, которые наносили ему удар за ударом куда ни попало. Вильтар, забыв все на свете, стал громко звать на помощь, и вдруг совершенно неожиданно дверь дома, у которой они все лежали, отворилась, и на пороге появился старик с факелом в руке. Увидя происходившую перед ним свалку, он, недолго думая, ринулся на сражавшихся и стал бить их своим горящим факелом. Убийцы вскочили с криками ярости и хотели ринуться на него, но вдруг увидели, что имеют дело не с кем иным, как с секретарем сената. Появление этого важного должностного лица произвело на них самое неожиданное действие: они моментально рассыпались в разные стороны, оставив лежать на земле одного Вильтара, который слышал, как они побежали по направлению к площади, и слышал, как один из них крикнул другим:

— Этого нечего брать с собой, он уже умер!

Известие о смерти одного из врагов заставило его улыбнуться злорадной улыбкой.

Встав на ноги, Вильтар обратился к секретарю со словами:

— Вы поспели как раз вовремя, синьор, и выбрали себе прекрасное оружие... Могу я узнать, кому я обязан удовольствием продолжать свое земное существование еще некоторое время?

Секретарь, поправляя свой факел, взглянул на француза и сказал угрюмо:

— Я не нуждаюсь в вашей благодарности. Разве можно спать, когда у самых дверей происходят подобные скандалы? Впрочем, вы, я вижу, француз; очень сожалею, что продлил ваше существование, как вы говорите: будь я на месте сенаторов, я перевешал бы всех французов в Венеции.

Вильтар, ощупывая свои члены, чтобы убедиться, что все они целы, и потирая свои плечи, отвечал ему:

— Я люблю откровенных людей, синьор, и не намерен ссориться с вами. Совершенно согласен с вами, что многие из моих соотечественников стоят того, чтобы их повесили, так же, как и большинство ваших, конечно. Но, во всяком случае, позвольте поблагодарить вас, ваш факел оказался прекрасным оружием, хотя он и причинил мне порядочные ожоги на руках.

— Удивляюсь, что вы еще живы, я никогда не видел, чтобы кого-нибудь отделали так, как вас. Но вы, французы, народ живучий: у вас воловья шкура вместо кожи.

— Скорее стальная, чем воловья, — любезно поправил его Вильтар. — Видите ли, синьор, я хорошо знаю обычаи вашей страны, и поэтому на теле у меня всегда надета железная кольчуга.

— Ах, вот в чем дело, ну, теперь мне все ясно. А жаль, что с вами не покончили; чем меньше вас, французов, тем лучше!

И с этими словами он вошел в дом и бесцеремонно захлопнул за собою дверь. Вильтар, все еще улыбаясь, направился к Флориану и плотно поужинал там каплуном и бутылкой бургундского. Только беспорядок в одежде и глубокий шрам на левой руке свидетельствовали о только что пережитой драме, но все же в душе Вильтар решил никогда впредь не ходить одному без провожатого по этим темным улицам, наполненным убийцами и трусами.

Все еще улыбаясь, он приказал подать себе перо и бумагу и начал писать Бонапарту письмо, в котором уведомлял его о смерти Гастона, графа де Жоаеза, которого он любил как брата. Занятие это очень забавляло Вильтара, и он сожалел только о том, что не мог лично присутствовать при том, как Бонапарт прочтет это послание.

Жозеф Вильтар не отличался особенно музыкальным голосом, наоборот, звуки, воспроизводимые им, были хриплы и неприятны, но для Гастона, услышавшего его пение из окон дома «Духов», оно показалось ангельским и сразу так ободрило его, что он как-то невольно поверил тому, что действительно в доме маркизы для него безопаснее, чем где-либо в другом месте. И действительно, что могло привести Вильтара к церкви св. Захария, если не спасение его друга? Гастон был уверен в том, что Вильтар тщательно исследовал все дело и убедился в безопасности своего соотечественника; если бы было наоборот, он, ни минуты не медля, дал бы знать Наполеону об опасности, угрожающей его посланнику.

Немного успокоившись, Гастон не без удовольствия остановился на мысли, что, вероятно, жизнь его очень дорога маркизе, если она решила не только хитростью завлечь его в свой дом, но и устроить так, что он не мог выйти теперь из него.

— Эта женщина любит меня, — решил он. Он не боялся ее никогда, несмотря на рассказы о ее жестокости по отношению к его соотечественникам; он всегда доверял ей и не боялся ее даже и теперь, когда находился в ее власти и сидел взаперти. «Вильтар сумеет вовремя освободить меня отсюда, — думал он, — а пока я могу заняться маркизой». И с этой мыслью он лег в постель и скоро заснул крепким здоровым сном, и во сне ему снилась женщина с черными глазами, прижимавшаяся пурпуровым ротиком к его устам.

Гастон спал, не просыпаясь до самого утра, и только когда в семь часов к нему вошел Джиованни Галла, он открыл наконец глаза и приказал поднять драпри у окна.

— Ну, юноша, — начал он, — что вы скажете мне сегодня?

— Спрошу у вашего сиятельства: что вы желаете — кофе или шоколада?

— Это честно, по крайней мере, здесь и узнику предоставляется некоторый выбор.

— Узник — слишком жестокое слово, ваше сиятельство.

— Как, вы запираете мои двери, загораживаете решетками окна, не отвечаете на мой зов и обижаетесь на слово «узник»? Однако, юноша, будьте же откровеннее со мной.

• Предыдущая
• 12/61
• Следующая