Мятежник - Корнуэлл Бернард - Страница 19
- Предыдущая
- 19/102
- Следующая
- И как они поступили с этим предложением? Что они сделали? Что они сделали? - второй раз повторил он этот вопрос, перейдя на крик, который погрузил паству в неподвижность.
Преподобный Элиял окинул глазами церковь, от сидений для богатых впереди до простых скамеек в задних рядах верхней галереи, а потом опустил их на скамью его собственной семьи, где сидел его сын Джеймс в новеньком накрахмаленном синем мундире.
- Что они сделали? - преподобный Элиял разрезал воздух рукой, как будто отвечая на этот вопрос.
- Они вернулись к своим глупым идеям! "Как пес возвращается на блевотину свою, так глупый повторяет глупость свою", - эти слова преподобный Элиял Старбак взял из одиннадцатого стиха двадцать шестой главы Книги Притч. Он печально покачал головой, убрал руку и повторил ужасное слово с отвращением и озадаченностью. - Блевотина, блевотина, блевотина.
Сторонников рабства, сказал он, затягивает в собственную блевотину. Они барахтаются в ней. Наслаждаются ей. Любой христианин, объявил преподобный Элиял Старбак, в эти печальные дни имеет лишь один выбор.
Христианин должен укрыться за щитом веры, взять в руки оружие добродетели, а потом отправиться на юг, чтобы очистить землю от южных собак, которые пируют на собственной блевотине.
А сторонники рабства и есть собаки, подчеркнул он для слушателей, их нужно стегать, как собак, наказывать, как собак, и заставить их скулить, как собак.
- Аллилуйя! - раздался чей-то голос с галереи, а на скамье Старбаков сразу под кафедрой Джеймс Старбак ощутил пульсацию набожного удовлетворения, что он он отправится исполнять угодную Богу работу в армии своей страны, а потом этот порыв был компенсирован приливом страха, что, возможно, сторонники рабства не примут свою долю скулящих собак с тем же смирением, что и настоящие испуганные псы.
Джеймсу Элиялу-Макфейлу Старбаку было двадцать пять, но из-за редеющих черных волос и постоянного выражения болезненного беспокойства на лице выглядел он на десять лет старше.
В качестве утешения за лысеющую голову ему досталась густая кустистая борода, прекрасно соответствующая дородной высокой фигуре.
Похоже, что он пошел больше в мать, чем в отца, хотя усердием в делах он был до мозга костей сыном Элияла, несмотря на то, что он окончил юридическую школу Дейна в Гарварде всего четыре года назад, в адвокатском сообществе штата Массачусетс о Джеймсе уже поговаривали, как о человеке с большим будущем, и своей прекрасной репутацией, подкрепленной просьбой знаменитого отца, он заслужил место в штабе генерала Ирвина Макдауэлла.
Таким образом, эта проповедь была последней, которую услышит Джеймс из уст своего отца в ближайшие недели, потому что утром он собирался отправиться в Вашингтон, чтобы приступить к своим новым обязанностям.
- Южане должны скулить, как собаки, лакающие собственную блевотину! - преподобный Элиял начал подводить итог, который, в свою очередь, приведет к яростным и экспрессивным выводам, но один из присутствующих не стал дожидаться этого заключительного фейерверка. Под галереей, в самом дальнем углу церкви скрипнуло сиденье, и молодой человек выскользнул в проход.
Он сделал на цыпочках несколько шагов к задней двери, а потом пробрался к вестибюлю. Несколько человек, заметившие, как он уходит, решили, что он нехорошо себя чувствует, хотя, по правде говоря, Адам Фалконер ощутил не физическое недомогание, а сердечную боль. Он помедлил на ступенях у входа в церковь и глубоко вздохнул, а за его спиной то гремел, то понижался голос проповедника, теперь приглушенный гранитными стенами высокой церкви.
Адам выглядел столь же впечатляюще, как и его отец. У него были такие же широкие плечи, крепкое телосложение и решительное лицо, те же белокурые волосы, голубые глаза и квадратная борода. Его внушающее доверие лицо в этот момент выглядело озабоченным.
Адам прибыл в Бостон, получив письмо от своего отца с описанием прибытия Старбака в Ричмонд. Вашингтон Фалконер вкратце обрисовал неприятности Ната, а потом продолжил:
"Ради тебя я предоставил ему кров со всей возможной теплотой и полагаю, он останется здесь, пока будет в этом нуждаться, более того, я предполагаю, что навсегда, но подозреваю, что лишь страх перед родными удерживает его в Виргинии. Возможно, ты мог бы найти время и отвлечься от своих усилий, - в выборе этого слова Адам учуял отцовский гнев, - и сообщить родителям Ната, что их сын раскаивается, унижен и зависит от милости других людей, и не могли бы они послать ему какой-нибудь знак в качестве примирения?"
Адам очень хотел посетить Бостон. Он знал, что этот город был самым влиятельным на Севере, в этом месте знаний и благочестия он уповал найти людей, которым предложит надежду на мир, но также рассчитывал найти немного мира для Ната Старбака, в результате чего отправился в дом преподобного Элияла Старбака, но тот, извещенный о причине визита Адама, отказался его принять.
Теперь Адам прослушал проповедь отца своего друга и начал подозревать, что ни Америке, ни Нату особо не на что надеяться. Пока с кафедры изливался яд, Адам понял, что компромисс невозможен, пока не утихнет эта ненависть.
Христианская Комиссия по установлению мира была совершенно неуместна, раз американские церкви в той же степени могли принести мир, как пламя свечи растопить лед на озере Уэнхем посреди зимы.
Америка, благословенная земля, должна была погрузиться в войну. Для Адама это выглядело бессмысленно, потому что он не понимал, как порядочным людям может прийти в голову, что война может успешнее решить проблемы, чем доводы и добрая воля, но мрачно и неохотно Адам начал осознавать, что добрая воля и доводы не являются главной движущей силой человечества, историю вслепую направляет убогое топливо - страсти, любовь и ненависть.
Адам шел по аккуратным улицам богатых жилых кварталов Бостона, под покрывшимися листвой деревьями и рядом с высокими чистыми домами, радостно украшенными патриотическими флагами и гирляндами. Даже экипажи, ожидавшие прихожан, чтобы развезти их по комфортабельным домам, щеголяли американскими флагами.
Адам любил этот флаг и его взор застилали слезы, когда он смотрел на всё то, что являлось символом его убеждений, но теперь признался себе в том, что эти яркие звезды и широкие полосы родовой эмблемы выставляли напоказ ненависть, и он знал, что всё, над чем он трудился, вот-вот будет расплавлено в этом горниле. Надвигалась война.
Томас Траслоу оказался темноволосым коротышкой с каменным лицом и пронизывающим взглядом, его кожа потемнела от грязи, а одежда была покрыта пятнами жира.
Длинные волосы были нечёсаны, как и густая борода, вызывающе торчащая на загорелом лице. Он носил грубые сапоги с толстой подметкой, широкополую шляпу, грязные кентуккские джинсы и домотканую рубашку с короткими драными рукавами, обнажающими накачанные бицепсы.
На правом предплечье у него была татуировка в виде сердца со странным словом "эмели" под ним, и Старбаку понадобилось несколько секунд, чтобы понять, что это, должно быть, неправильно написанное имя Эмили.
- Заблудился, парень? - окликнуло это малопривлекательное создание Старбака. Траслоу держал в руке старинный кремниевый мушкет, чье мрачно чернеющее дуло твердо нацелилось Старбаку в голову.
- Я ищу мистера Томаса Траслоу, - сказал Старбак.
- Я Траслоу, - дуло не сдвинулось с места, как и странные светлые глаза. Старбак решил, что несмотря на всё сказанное и произошедшее, именно эти глаза пугают его больше всего.
Можно отмыть этого дикаря, подстричь его бороду, оттереть лицо и одеть в подходящий для похода в церковь костюм, но эти дикие глаза будут излучать то леденящее кровь послание, что Томасу Траслоу терять нечего.
- Я привез вам письмо от Вашингтона Фалконера.
- От Фалконера? - это имя вызвало веселый приступ смеха. - Хочет забрать меня в солдаты, да?
- Да, мистер Траслоу, хочет, - Старбак сделал попытку говорить нейтральным тоном и не выдать страха, порожденного этим взглядом и угрозой насилия, исходящей от Траслоу так же зримо, как дым от костра из сырых дров.
- Предыдущая
- 19/102
- Следующая
