Кромвель - Павлова Татьяна Александровна - Страница 55
- Предыдущая
- 55/88
- Следующая
Но этим дело не ограничится. Кромвель знал, чего от него ждали, и говорил рассчитанно, веско. Парламент намерен издать акт о самороспуске и назначить выборы в новое представительное собрание так скоро, как только это будет возможно. Верьте парламенту, верьте своим доблестным генералам — они не дадут общему врагу восторжествовать.
Настроение солдат оставалось враждебным. Кромвель видел насупившиеся лица, недоверчивые глаза, презрительные усмешки. Кто-то из задних рядов попытался даже ему возразить, но офицеры быстро его утихомирили. Блуждая по рядам глазами, Кромвель вдруг заметил совсем недалеко от себя на нескольких шляпах сине-зеленые ленты. Опять левеллеры! Знакомое бешенство закипело в груди, он снова, как в Уэре, дал шпоры коню, тесня ряды, дотянулся до ненавистной тряпки и резким взмахом руки сорвал ее.
— Приказываю полку немедленно выступать! — крикнул он, вложив в эту фразу весь остаток нерастраченной ярости.
А несколько дней спустя он и Фэрфакс уже скакали на юго-запад: восстание в частях вокруг Солсбери приняло такой размах, что только регулярные войска могли его подавить. За спиной Кромвеля двигались отборные силы «железнобоких»: четыре тысячи кавалеристов. Они шли сражаться теперь против своих кровных братьев — солдат их собственной армии, левеллеров, республиканцев.
Через майора Уайта, бывшего левеллера, посланного к повстанцам для переговоров, Кромвель узнал, что главные силы Томпсона, уходя от преследования других парламентских частей, движутся из Бэнбери к Солсбери, на соединение с тамошними повстанцами. Азарт охотника, мастерство полководца, жгучая жажда битвы и победы — все снова проснулось в Кромвеле. Он приказал идти быстрым маршем, очень быстрым, стремительным, почти невероятным. В субботу, 14 мая, они сделали молниеносный бросок — 45 миль за считанные часы промелькнули под копытами коней — и к полночи в полной тьме подошли к Бэрфорду.
Смутьяны, утомившись после долгого перехода, мирно спали, разместившись в домах городка, на чердаках, в конюшнях. Распряженные лошади дремали.
Это было как раз то, что нужно. Бешеной, все сметающей лавиной налетела кромвелевская конница на спящий городок, топча огороды, врываясь в конюшни, стреляя в окна. Проснувшиеся повстанцы, поначалу ничего не понимая, стали отстреливаться. Все ожесточеннее становился бой, все чаще мушкетная стрельба из окон, из-за углов, из сараев. Силы были слишком неравны, преимущества нападающих слишком велики. К утру бой затих, и около четырехсот полуодетых пленников заперли в городскую церковь. Трофеи составили почти девятьсот лошадей и двенадцать знамен. Убито было всего несколько человек, и многим, в том числе капитану Томпсону, удалось под покровом ночи бежать и скрыться в лесу.
Утром заседал военно-полевой суд. Четырех человек — корнета Томпсона, брата исчезнувшего капитана, капралов Данна, Черча и Перкинса — приговорили к расстрелу. Данн проявил раскаяние, принялся писать памфлет, направленный против мятежа, и в последний момент его помиловали. Троих расстреляли на церковном дворе, и они достойно встретили смерть. К остальным, запертым в церкви, спустя несколько дней вошел Кромвель. Он сказал им, что они, безусловно, заслуживают смертной казни, но он их прощает. Примерной службой они должны постараться искупить свою вину и принести пользу республике. Их расформировали по разным полкам.
Капитан Томпсон с двумя эскадронами объявился в графстве Нортгемптон. К нему стали стекаться остатки повстанцев, но вскоре отряды парламентской кавалерии настигли их близ Уэллингборо и разбили. Тяжело раненный Томпсон, видя, что его дело проиграно, поскакал к лесу, в кустах на него налетело человек двадцать кавалеристов. Бой был недолгим. Двоих, правда, ему удалось уложить, но остальных было слишком много. Его окружили, и скоро отчаянные попытки выжить, спастись, отразить безжалостные удары прекратились. Геройская смерть в бою доблестнее позорной казни.
Кромвель снова — в который раз! — вернулся в Лондон победителем. И на этот раз благодарности и ликованию города не было границ. Да разве только Лондон ликовал и благодарил своего спасителя — спасителя от смут, от мятежников, хотевших уравнять права и, упаси боже, имущество людей! В Оксфорде, бывшей цитадели роялистов, куда они с Фэрфаксом въехали после победы, их встретили с небывалыми почестями и подношениями. На торжественном собрании университета на них надели алые мантии почетных докторов права. Полковникам и капитанам раздали степени магистров, бакалавров.
Парламент в специальном постановлении вынес «сердечную благодарность» Кромвелю, Фэрфаксу и их офицерам «за спасение парламента и нации от грозящей им серьезной опасности». Несколько дней подряд в церквах шли благодарственные молебны, проповедники на все лады повторяли торжественные слова победных псалмов.
А Сити! Совсем недавно почтенные заправилы его ненавидели Кромвеля как цареубийцу, клеймили его как узурпатора власти. Теперь их лица расцвели улыбками. Кромвель — спаситель нации, Кромвель — победитель смуты. 7 июня его пригласили на роскошный банкет в честь победоносных генералов.
Сидя в карете, по дороге на банкет, он думал о том, что во всех этих безобразиях, в новой междоусобной войне, в расстрелах виноват Лилберн. Это он своими памфлетами сеет смуту, это он настраивает солдат на новые мятежи. Смешно говорить о том, что смуты закончены, пока этот человек жив, пока он не усмирен, не уничтожен. На днях, обсуждая эти дела с одним из членов совета, он снова вышел из себя, стукнул кулаком по столу и в сердцах выкрикнул: «Один из нас должен погибнуть: или Лилберн, или я!» Парламентский акт от 14 мая, объявляющий изменой всякое подстрекательство к мятежу в армии, он встретил с удовлетворением.
Карета неспешно катилась по улицам города, толпы зевак, как всегда, стояли вдоль домов и глазели на процессию, но в лицах их Кромвелю чудилась угроза, и среди гула приветственных выкриков он улавливал иные голоса — упрямые, протестующие, ненавистные. Внезапно раздался треск, скрежет, карета резко накренилась, и он, больно ударившись обо что-то виском, полетел в угол. Лошади тревожно заржали, процессия остановилась, гул вокруг усилился. Дверцу кареты заклинило, солдаты конвоя рвали ее снаружи. Наконец ему помогли выбраться. Дрожащий бледный кучер объяснил, что кто-то вынул чеку из передней оси колеса, и оно отскочило.
Зато банкет удался на славу. Столы большого зала, принадлежащего обществу торговцев пряностями, ломились от разнообразных кушаний, изысканных вин, серебряной посуды. Спикер Ленталл, члены Государственного совета и парламента, генералы, высшие офицеры, олдермены и знатнейшие денежные тузы Сити — все были тут. Звучали военные трубы и барабаны, вино лилось рекой, речи были одна торжественнее, одна хвалебнее другой. По движению левеллеров справлялась пышная тризна, и чем тяжелее было на сердце у Кромвеля, разгромившего бывших товарищей, тем пышнее и великолепнее казалось ему празднество, тем богаче подарки, преподнесенные ему и Фэрфаксу: большие золотые чаши, блюда, графины, подносы. Правители ликовали и наслаждались, а народ, тот народ, благодаря которому они выиграли победу над королем, был обижен, угнетен, по-прежнему бесправен.
- Предыдущая
- 55/88
- Следующая
