Золото Афродиты - Павлова Наталия - Страница 39

• Предыдущая
• 39/58
• Следующая

«Мне кажется, что госпожа Кольцова находится в капкане, она не умеет разбираться в людях, само провидение заставляет меня открыть ей глаза на этого проходимца и уберечь даму от возможных неприятностей», — так думал Братанов, внимательно рассматривая фотографии Нинель Александровны. «Если увижу в бассейне, то попытаюсь поближе познакомиться, во всяком случае, повод для вручения ей букета роз у меня есть».

Двадцать второго числа Князев позвонил Нинель Александровне в агентство, услышав её голос, сказал:

— Дорогая моя, у меня сегодня свободный вечер, мы сможем приятно провести время. Хочешь, сходим куда—нибудь и культурно отдохнём. Я готов выполнить любое твоё желание. Мы можем сходить в театр или на концерт, скажи куда, и я отправлюсь за билетами.

Он знал наверняка, что Нинель Александровна откажется идти с ним в людные места, а предпочтёт провести вечер дома. Он рассчитывал именно на это.

Поэтому её ответ не расстроил, а наоборот, обрадовал его:

— Нет, дорогой. Я же говорила, что выходить с тобой открыто в общество не могу, зачем давать пищу для разговоров? Я тебе не жена, могу позволить видеться с тобой дома или на работе.

— Ну, хорошо, родная, хорошо, давай, проведём вечер дома, хотя всё, что ты сейчас сказала — сущие предрассудки, — согласился он.

— Может быть, но я думаю так. Приходи к восьми часам, я накрою стол, и мы поужинаем.

— До встречи, жди, я приду, — он положил трубку.

«Только бы не подвёл Махонин, вдруг закуражится и не придёт? Да придёт, придёт, куда деваться, деньги ему нужны, выбора у него нет», — размышлял Князев, сидя в кабинете. На улице лил дождь, в окно было видно, как прохожие неуклюже прыгали через лужи. «Погода плохая, лучше всего сидеть в гнездышке вдовы, пить вино и утешать её. Нужно не забыть взять порошки со снотворным, чтобы утомленная моими ласками вдова крепко уснула и ничего не слышала». Он вызвал к себе в кабинет следователя Сергеева, тот через минуту стоял перед ним.

— Ну, как наш подопечный Кольцов—младший? Надеюсь, признался, что убил папашу? — спросил Князев.

— Я провёл несколько допросов, но он упрям, как осёл, твердит, что не убивал, — развел руками Сергеев.

— Ну, знаешь ли, на это не стоит обращать внимания. Допрашивать нужно понастойчивее. Мало кто из убийц признаётся в преступлении. Хорошо, переведи его в «цыганскую» камеру и продержи там до тех пор, пока не взвоет, — приказал Князев.

«Цыганской» камера называлась потому, что в ней когда—то за распространение наркотиков сидел цыганский барон, который пользовался непререкаемым авторитетом, сумевший подчинить своей воле всех других сокамерников. Ходили слухи, что с воли ему каким—то способом передавали деньги и наркотики, поэтому он имел власть над всеми, в том числе на некоторых не слишком честных охранников. Если в камеру подсаживали новеньких, он издевался над ними, как хотел. В тесном, не проветриваемом помещении стоял неприятный запах давно немытых тел; нар на всех не хватало, половина людей спала на заплеванном бетонном полу. Духота, теснота, антисанитария, скудная еда, сборище наркоманов и гомосексуалистов превратили камеру в рассадник СПИДа, туберкулёза и венерических заболеваний.

Впоследствии в неё стали сажать убийц, насильников и рецидивистов. Эти люди прошли через огонь, воду и медные трубы. Очутившись в «цыганской» камере, они окончательно теряли те мизерные остатки человеческого облика, что у них оставались, и превращались в говорящие человекоподобные существа. Ночь для новичка здесь была испытанием физических и психических истязаний и унижений, он проходил сквозь строй озверевших, ни перед чем не останавливающихся нелюдей. Посидевший в такой камере упрямый, неразговорчивый, отрицающий всякую вину человек, выйдя из неё, как правило, безоговорочно признавался в содеянном, подписывал, не читая любые протоколы, умоляя следователей лишь об одном — больше не возвращать обратно.

К такому люду перевёл следователь Сергеев Володьку Кольцова после распоряжения Князева. Делясь впечатлениями о деле ювелира, Сергеев говорил коллеге по работе Мельникову:

— Не понимаю, почему шеф прицепился к этому наркоману. В этом деле подозрения падают на Махонина, он был судимый, дворничиха его видела в день убийства в подъезде дома, только он сумел скрыться. Это его нужно найти и посадить в «цыганскую» камеру.

— Ты же знаешь истину: начальству виднее, — отвечал Мельников.

В этот дождливый, холодный день Махонин поздним вечером покинул дачу Антонины. В темноте добрался до своего дома и издали смотрел на тёмные окна квартиры. Ему очень хотелось зайти в дом, посмотреть на родные стены, почувствовать родной очаг, в котором провели жизнь его мать, отец, бабушка. Сделать такой шаг не решился, побоялся: он объявлен в розыск, в квартире вполне могла быть засада. Появляться на глаза соседям рискованно, они, конечно, сразу позвонят в милицию, тогда снова — прощай, свободная жизнь!

Он надеялся на последний шанс — войти поздней ночью в квартиру Кольцовой, вынести содержимое сейфа, отдать добро Князеву и получить обещанные деньги. Тогда перед ним откроется свободная жизнь, в которой он будет сам себе хозяин. Перед дорогой проверил карманы. Ключи от квартиры ювелира, от своей квартиры, куда он, к сожалению, идти не рискует, фонарик и взятый с Антонининой дачи флакон с концентрированной серной кислотой. Бутылку с кислотой он хотел выбросить или разбить, забрал он её от сестры, чтобы она, глупая, беды не натворила. Хотел выбросить по пути. Но потом решил, что опасная жидкость может ему сгодиться. Оружия у него при себе нет, пистолет Макарова из которого стрелял в Аверина, хранился дома в тайнике, если Князев не отдаст обещанные деньги, тогда…

«Если не отдаст деньги, обманет, как обманул в прошлый раз, плесну ему в лицо серной кислотой, будет помнить меня всю жизнь, — твёрдо решил про себя Махонин. — Мне терять нечего».

Незаметно под дождём добрался до дома ювелира. Окна вдовы были ярко освещены. Отойдя на расстояние в расположенный рядом сквер, выбрал тёмный угол, сел на скамейку и стал наблюдать за окнами, дожидаясь своего часа. Дождь продолжал идти, но Махонин, устроившись на скамейке под раскидистым клёном, был полностью защищен от него.

Князев сидел в уютной, тёплой квартире Нинель Александровны в гостиной за накрытым столом, пил вино, ел приготовленные для него блюда, шутил с ничего не подозревающей хозяйкой. Несколько раз они прерывали застолье, уходили в спальню и предавались любви.

— Я разойдусь с женой, мы будем вместе на всю жизнь, — горячо уверял вдову Князев.

— Когда ты это сделаешь? — со светящимися от счастья глазами спрашивала Нинель Александровна.

— Я буду говорить с ней на днях, она, по—моему, догадывается обо всём сама. Мы не поддерживаем супружеские отношения с тех пор, как стали близки с тобой.

Князев лукавил: в его планы вовсе не входило расставаться с женой, он жил обычной для него двойной жизнью.

— Хорошо, я подожду, я люблю тебя и готова ждать. Хочешь, я продемонстрирую тебе новые наряды, которые ещё никому не показывала? — Нинель Александровна встала с постели.

— Конечно, обожаю смотреть вещи, придуманные тобой. Они все очень красивы, полны фантазии, ты в них неотразима, — поддержал он предложение любовницы.

Нинель Александровна была польщена. Надев из лилового бархата вечернее декольтированное платье, она предстала перед ним. Князев не мог удержаться от восторженных восклицаний:

— О, это настоящий шик! Тебе нет равных по красоте и грации! Ты несравненная, я обожаю тебя. Кстати, безукоризненной лебяжьей шейке не помешает украшение из коллекции твоего мужа. Примерь, я посмотрю, — попросил Князев.

Но Нинель Александровна, вспомнив, какой казус произошёл с ней на кондитерской фабрике, не захотела омрачать прекрасный вечер неприятными воспоминаниями. Она сняла платье и повесила его в гардероб.

• Предыдущая
• 39/58
• Следующая