Золото Афродиты - Павлова Наталия - Страница 27
- Предыдущая
- 27/58
- Следующая
— И когда это ты такой жестокой стала? — спросил Махонин.
— Это не я жестокая, а сама жизнь жестокая и злая, — ответила Антонина. — Сейчас многие так делают, не я одна.
Он стал жить на втором этаже. Днем отсыпался, а под вечер ходил прогуливаться по живописным окрестностям, размышляя о своей судьбе. Он опять попал в переплет. В то утро он шёл к ювелиру по его просьбе — сменить в сейфе замок. Пришел рано — хотел быстрее сделать дело и уехать отдохнуть на природе. Когда увидел на площадке убитого директора — растерялся. Подобрал валявшиеся на полу ключи и хотел позвонить в его квартиру — сообщить супруге. Но в этот момент в подъезде хлопнула входная дверь, он испугался и стремглав выбежал из дома. По пути чуть не сбил с ног какую—то женщину. Он бежал и думал только о том, чтобы поскорее скрыться. Кто знает, сколько времени лежит в подъезде убитый директор? Кто его убил? Пусть обнаружит убитого кто—нибудь другой, ему не хочется давать в милиции объяснения. Он очень хорошо знает, как там разговаривают с такими, как он. Пришлось срочно уволиться с работы. Надо где—то отсидеться. Одна надежда — получить от Князева обещанные деньги, а потом махнуть в другие края, где о нём никто ничего не знает. Но Князев не спешит выполнять обещание. Появляться в городе нельзя: его видела женщина, которую он чуть не сбил с ног. Через Антонину, регулярно ездившую в город, он передавал на пейджер Князеву послания, назначал время и место встречи. Но дни шли, а Князев не появлялся. Однажды ему показалось, что мимо него на большой скорости в джипе проехал Князев. Джип въехал в дачный поселок и скрылся за домами. Махонин просидел полдня, но ожидания оказались напрасными. Джип не появился. В другой раз, сидя на поляне вблизи остановки автобуса, он увидел милицейский «бобик», проехавший вниз по дороге в поселок Митино.
Вечером спросил у Антонины:
— Мне показалось, что менты к вам часто наведываются.
— Вотчина здесь у них, — ответила она. — Шикарные дачи по ту сторону озера. Я не ходила смотреть, а соседи сено косили, видели, как они там по субботам и воскресеньям развлекаются, с голыми девками в озере купаются. Со всех сторон ограда высокая, но с другого берега, как на ладони, все видно.
— Понятно. Далеко это? — поинтересовался Махонин.
— Да нет, километра три—четыре через лес, за ручьём. Я завтра опять в город поеду, передавать что—нибудь нужно?
Махонин в который раз написал текст послания, просил Князева встретиться с ним, номер телефона пейджинговой компании и абонента.
Вернувшись на следующий день, Антонина сообщила, что оператор отказался принимать сообщение, сказав, что абонент отключен. Махонина этот факт разозлил. Ну что ж! Придется искать выход на Князева самому. Если он не обознался, то выходит, где—то рядом с ним он проводит выходные дни, остаётся только найти его и поговорить насчёт возврата долга. Иначе зачем он убил по его заказу Аверина? Он следил за ним две недели, подробно изучил ритм жизни и в удобный момент выстрелил в спину. Из—за чего с этим человеком у Князева были разборки не знает. Главное — начальник пообещал освободить его от следствия, закрыть дело об убийстве Климовой. К тому же пообещал хорошо заплатить.
Время идёт, Князев не собирается отдавать долг. Нужно самому его найти и потребовать обещанное.
Любыми путями, как можно скорее, раздобыть деньги, и уехать отсюда подальше и навсегда. Он решил исколесить окрестности Митино, но найти место, где собираются менты. Поиски откладывать не стал, тут же, надев на себя старый черный пиджак, соломенную шляпу, кирзовые сапоги (всё снаряжение обнаружил в кладовке на веранде) направился в лес, примыкавший плотной стеной с южной стороны дачи.
Идти по опустевшему, обронившему листву осеннему лесу было легко. Видимость хорошая, гуляющих дачников не встречал, только на открытых лужайках стояли аккуратно сложенные копны сена, ещё не вывезенные деревенскими жителями.
Скоро он вышел к ручью, через который вместо мостика лежал массивный, длинный ствол сосны, по которому Махонин благополучно перешёл на противоположную сторону. Поднявшись от ручья на косогор, увидел в ложбине сверкающее зеркальным блеском озеро. Спустя пять минут был у воды. Справа от него возвышалась высокая бетонная ограда из серых плит, которые на несколько метров уходили в озеро. Чтобы заглянуть за неё, нужно было зайти в озеро на метров сто—сто пятьдесят вперёд. Он попробовал и сделал первый шаг, тут же, набрав в сапоги холодной воды, быстро вышел на сушу. Из—за бетонной стены раздавался лай собак. «Не надо лезть на рожон, — предостерег он себя, — теперь я знаю это место, в следующий раз зайду с противоположного берега и посмотрю, что там».
Он сел на берег, разулся, вылил из сапог воду, снял носки и лёг на траву. Несмотря на осенний день, небо было по—летнему ярко—голубым, по нему плыли пышные белые облака. «Облака чистые, белые, свободные, а моя жизнь — такая серая, обреченная, не свободная», — с грустью подумал он. Вспомнилось нерадостное, горемычное детство. Жили они в тесной квартире, принадлежавшей его бабушке и дедушке, обставленной замызганной, обшарпанной мебелью. Мать его — законченная алкоголичка и воровка — нигде никогда не работала.
Как только Махонин думал о детстве, сразу вспоминался устоявшийся запах перегара жилища, затхлая вонь непроветриваемого помещения, сизый дым папирос, стоявший плотной завесой в комнате. В детстве ему никто никогда не рассказывал сказок, не покупал игрушек, не говорил добрых слов. Потрясающий отборный мат, пьяные застолья, драки и поножовщина, голод, побои отца и матери, которым он постоянно мешал, и леденящее чувство страха в душе из—за боязни, что его могут забить до смерти, — вот что он вынес из детства.
На что они жили? Отец, протрезвев, находил случайную работу, заработав на ней два — три червонца, сразу же покупал водку, закуску, к нему приходили собутыльники, и начинался новый загул.
Мать присоединялась к пьяной компании и не успокаивалась, пока всё не было выпито. Она была воровкой. Летом ходила по чужим дворам и забирала всё, что плохо лежало: снимала белье, сохнувшее на верёвках, или вывешенную для проветривания одежду, отиралась по базарам и незаметно стягивала с прилавков что—нибудь съестное. Зимой мышковала на вокзалах, — подсаживалась к пассажирам и, улучив удобный момент, забирала у зазевавшихся людей поклажу, потом добычу продавала, на вырученные деньги покупала водку, хлеб и дешёвые рыбные консервы.
В периоды безденежья становилась особенно злой и агрессивной. Артур знал, что лучше в это время не попадаться матери на глаза — изобьёт до полусмерти. Несколько раз от побоев он терял сознание, его увозили в больницу с едва заметными признаками жизни. Видя мать злой, забивался под кровать и сидел там до глубокой ночи, слушая пьяные разговоры взрослых, которыми они сопровождали любовную возню.
О его существовании никто не вспоминал, до него никому не было дела. Он сидел под кроватью до тех пор, пока не начинал раздаваться храп. Только тогда, в темноте, выползал в комнату и искал в грязных кастрюлях и сковородках остатки еды, чтобы утолить болезненное чувство голода.
Он хорошо помнил, что одежду ему давали соседи от своих выросших детей, иногда угощали хлебом. Когда ему было десять лет, за матерью пришли милиционеры и увели её в тюрьму. Так ему сказала бабушка. Отец ушел из дома навсегда, и больше Махонин его не видел.
С бабушкой жить было легче. Во—первых, она раз в месяц получала пенсию и в доме пахло супом и жареной картошкой, во—вторых, его теперь никто не бил и, в—третьих, бабушка иногда ему что—то покупала из одежды. Но и к ней постоянно приходили знакомые, сразу накрывался стол, выставлялась бутылка водки, закуска и начинались душевные разговоры, пьяные песнопения, а заканчивалось сходка слезами и выяснением отношений между подругами. Всё—таки, благодаря бабушке, он закончил восемь классов и научился в ПТУ водить машину. Вскоре началась перестройка, а вместе с ней полная неразбериха во всём.
- Предыдущая
- 27/58
- Следующая
