Дружище Тобик (сборник) - Паустовский Константин Георгиевич - Страница 10
- Предыдущая
- 10/42
- Следующая
Девочка вынесла его наверх.
Здесь его рассмотрели, и маленькая Женя, становясь на цыпочки, сказала:
— Всегда, когда дети очень маленькие, у них вьются волосы.
Но девочкам не удалось поиграть со щенком. Уже летела по двору эскадрилья истребителей — наши мальчишки. Девочки, потемнев лицом, умолкли и, не сводя с противника глаз, отошли в сторону, и мальчишки унесли щенка в другой, в свой, угол двора.
Там на старом, разломанном плетёном стуле щенку дали имя — Тобик. С ним пытались поиграть, но он был что-то очень печален: должно быть, грустил по своей матери.
Потом к нему со стороны подошёл мальчик постарше — очень красивый, больше похожий на девочку. Выгнув дугой чёрную бровь, он пропел «тррамм!» и больно щёлкнул Тобика по носу. Щенку это не понравилось. Он отвернулся и стал глядеть как бы в сторону, гневно выкатив белки глаз. Но смотрел он только на обидчика. И как только тот снова пропел своё «тррамм!» и потянулся к носу Тобика, пёс приподнялся и зарычал. Зарычал и залаял — в сторону, вверх, но это адресовалось злому мальчишке. А мальчишка будто не слышал — ещё больнее щёлкнул Тобика. Щенок залаял громче и заплакал.
И вдруг злой обидчик оставил Тобика и, сунув руки в карманы своих застёгнутых у колен шаровар, притопывая, пошёл в сторону. Почему? Вот почему: он знал, что делает нехорошо. А тут как раз показались из-за угла ребята — его ровесники, от которых ему могло попасть, и он поспешил с улыбкой отойти.
Вскоре все дети ушли обедать, и двор опустел. Тобик ходил один по асфальту, смотрел на горы земли и битого кирпича и печально садился.
Потом из шестого подъезда вышли девочка Женя и её мама и поставили перед Тобиком консервную банку с молоком. Вышли ребята из других подъездов, и еды у Тобика оказалось так много, что он вскоре должен был вежливо отказаться. Живот его раздулся, а хвост как будто стал короче, и все поняли, что собакевичу надо теперь полежать. Сейчас же отряд истребителей полетел по двору и вернулся с фанерным ящиком, полным стружек.
— Здесь у него будет дом, — сказали ребята, устанавливая ящик в мальчишечьем углу двора.
Всё как будто кончилось хорошо в этот день. Но об одном никто ещё не успел подумать: Тобик был живым существом, и, как всё живое, его ожидало какое-то будущее — весёлое или печальное.
Вы, наверное, помните — было время, когда по Москве после каких-то неприятных случаев, связанных чуть ли не с бешенством, расклеили плакаты о борьбе с бродячими собаками и кошками. Вот такие, величиной с тетрадный листок, плакаты висели в подъездах нашего дома, и на каждом была нарисована растрёпанная и грязная бродячая собака.
Ребята приютили щенка, и в первый день для них это была только игрушка. Но Тобик очень быстро рос, и через несколько месяцев стал собакой. Вот тут и поняли ребята, что игра с живым существом — дело ответственное.
К зиме это был уже небольшой дворовый пёс, белый с чёрными пятнами, чистенький, подхватистый, бегающий всё время как будто на цыпочках — образец собачьей красоты. Весь наш просторный двор, занесённый февральским снегом, был испещрён его следами. У Тобика была весёлая жизнь, и начиналась она рано утром, когда выводили на прогулку комнатных собак с иностранными именами. Первым появлялся дурашливый Ральф — восьмимесячный, но уже ожиревший щенок-овчарка. Увидев его, Тобик нёсся через весь двор, летел, как птица, и с ходу как бы врастал в снег около приятеля. Потом бросался в сторону, и Ральф, обезумев от этого красноречивого призыва, вырвав поводок из рук своей провожатой — старухи, тяжеловато трусил за ним. Вскоре Ральф обессиленно ложился и свешивал длинный красный язык до самого снега. Хозяйка уводила его в дом. На смену появлялась белая шелковистая Лиззи, к которой Тобик чувствовал особое расположение. В ответ на его приветствие Лиззи набрасывалась на него, как будто хотела загрызть, и, доведя его, неопытного и юного, до полной растерянности, начинала мелькать и увёртываться перед ним, как страусовое перо. Налаявшись до сердцебиения, Лиззи ложилась на снег. Тут же её подбирали и уносили в подъезд.
После Лиззи минут через двадцать выходил на прогулку в сопровождении домработницы Принц — огромный чёрный овчар с хриплым голосом. Неутомимый Тобик то танцевал вокруг него, то вдруг выделывал во дворе грандиозный вираж, призывая Принца побегать, но воспитанный пёс, придерживая хвост у ноги, как генерал шашку, шёл, как его научили в собачьей школе — «рядом» и только косился время от времени на домработницу.
Тогда Тобик останавливался посредине двора.
«Эх, ты!» — как бы говорил он Принцу.
А через минуту мы могли найти его уже на ледяной горке. От толпы ребят отделялся, скользил вниз по льду фанерный лист, заваленный пассажирами, — и там, конечно, был виден собачий хвост, как всегда, свёрнутый в кольцо.
Жильцы всех трёхсот шестидесяти квартир знали Тобика: он весь день кого-нибудь сопровождал до подъезда, приложив уши и помахивая хвостом. Лаял он редко. Было замечено, что Тобик лает только на чужих.
И не было бы у него на нашем дворе врагов, если бы не вспомнил о нём красивый мальчик с выгнутыми чёрными бровями — тот самый обидчик, с которым мы уже знакомы. Будем звать его так, как звал его папа — Аликом.
А раз уж папу упомянули, то надо сказать несколько слов и об этом очень занятном человеке.
Роста он был такого же, как и его одиннадцатилетний сын (только, конечно, отец был шире и значительно тяжелее). К сословию интеллигентов, умеющих держать в руке молоток или колоть дрова, он не принадлежал. Например, в своей «Волге» — машине, которой он сам управлял, он не знал ничего, кроме руля, рычага скорости и тормоза. Он уже успел расплавить коренные подшипники коленчатого вала и заморозить радиатор, а мелкие поломки — их мы не смогли бы даже сосчитать. Их устранял шофёр огромного грузовика — жилец нашего дома дядя Саша.
Ходил отец Алика всегда чётким шагом, голову держал высоко, как будто смотрел на второй этаж. И все, мимо кого он проходил в нашем дворе, задумывались: хороший он человек или плохой?..
Так вот, у Тобика был враг. Однажды в мае нынешнего года шофёр дядя Саша открыл своё окно на втором этаже и, выглянув во двор, увидел следующее. Вдали перед шеренгой ребят прохаживался молодой человек в узких брюках и клетчатой рубахе и заставлял тяжеловесного Принца перемахивать через заборчик. Ближе, прямо перед окном, стоял огромный грузовик дяди Саши (шофёр иногда оставлял свою машину на ночь в нашем дворе). Около грузовика прыгал уже известный нам красивый мальчик и, светясь злым любопытством, дразнил Тобика. Растопырив пальцы и топая, он приближался к собаке, приближался и вдруг отскакивал. Наш независимый общественный пёс стоял под грузовиком у массивного колеса, слегка оскалясь и загадочно шевеля хвостом. Было видно, что ему хочется кинуться вперёд, особенно в те моменты, когда Алик отскакивал. Но Тобик всё-таки стоял — ждал, что будет дальше.
— Поди-ка на минутку. — Дядя Саша тёмной большой рукой поманил Алика из окна. — Поди, поди, что скажу.
Алик подошёл и остановился под окном, подняв голову.
— Вот ты, милок, дразнишь Тобика. Что он тебе сделал? Тебе это нравится — дразнить. А он ведь у нас никаких прав не имеет. Он ничей. Оцарапает он тебя — что тогда? Сейчас же к папке побежишь? Скажешь, нет?
Алик не ответил. Он подошёл ближе и смотрел вверх на дядю Сашу чистыми глазами, выгнув красивую бровь.
— Отец пойдёт к управдому, — продолжал шофёр. — И Тобика — в мешок и утопят за твоё баловство-то. Хорошо это будет? Не жалко тебе?
Алик всё смотрел вверх, прямо в глаза дяде Саше, пока тот не кончил своей речи. И после этого он всё так же стоял и смотрел ещё с минуту вверх — так пристально, что шофёру вдруг стало не по себе. У мальчишки был отцовский взгляд. А потом Алик повернулся на одной ноге и, улыбаясь, пошёл к Тобику, похлопывая рукой по колену. Тобик сразу же простил ему всё, прижал уши и вышел из-под грузовика.
- Предыдущая
- 10/42
- Следующая
