Выбери любимый жанр

Внутренняя сторона ветра - Павич Милорад - Страница 9


Изменить размер шрифта:

9

Когда выросли первые этажи башен, бросилось в глаза, что народ собирается глазеть на ту, что строил Сандаль. Подивиться поднимающемуся среди лесов зданию приходили с жирными после обеда бородами, выпив, чтобы не заснуть, крепкого кофе, и сербские мастера, и австрийские архитекторы.

– Всякую красоту мы видали, но ничего подобного не встречали, только посмотрите, что Сандаль делает! Чудо! Настоящее чудо! – говорили они, трогали камни, румяные, как корка хлеба; схватив себя за шапки на затылках и задирая головы, прикидывали высоту, до которой вознесется будущая башня, и нахваливали автора.

К этому времени Леандр притащил в свое болото лодку и в этой лодке, которая была по крайней мере сухой, ел, спал, а больше всего бодрствовал над чертежами, цифрами и линейками, таская их с собой повсюду, и даже на леса, которые были поставлены с внутренней стороны постройки, так чтобы снаружи нельзя было наблюдать за тем, как он работает. По ночам он зажигал на мачте огонь и при этом свете строил башню изнутри, как будто плывя куда-то сквозь мрак, но не по рекам, чей шум был слышен ему в башне, а вверх, к невидимым облакам, которые точно так же шумели, разрываясь в клочья на ветру или на рогах молодого месяца. Он чувствовал себя так, будто находился в утробе корабля, стоявшего всю жизнь на якоре в гавани, которой он никогда не видал, а выйти из него было можно только через один-единственный иллюминатор, ведущий прямо в смерть. И сейчас вдруг этот корабль двинулся, направляясь в столь же неизвестное, но бурное открытое море.

Следовало безошибочно держать курс в ночи, внимательно следя за снившимися ему чужими снами. Именно с таким чувством, делая расчеты при свете свечи, Леандр отвоевывал свою башню у тьмы. В ходе этих расчетов он пришел к выводу, что геометрические тела имеют одни и те же значения и на небе и на земле, как бы они ни были обозначены. Цифры вели себя иначе. Их значения могли изменяться, и Леандр понимал, что при строительстве ему придется принимать к сведению и происхождение чисел, а не только их значение в данный момент. Дело в том, что числа, так же как и деньги, в разных условиях котируются по-разному – догадался он, – поэтому их значения непостоянны. Однажды он все же заколебался и едва не отказался от того математического искусства, которому обучил его русский с голубыми глазами, цвет которых менялся во сне. Ему вдруг показалось, что Сандаль Кра-симирич пользовался числами гораздо целесообразнее, чем он сам, и что та школа, которая воспитала его соперника, то есть швейцарская школа, обладала преимуществом перед его византийской. Это случилось после того, как однажды утром с берега Савы прибежали рабочие и сообщили Сандалю Красимиричу, что его башня уже обогнала по высоте крепостные стены и ее отражение появилось на воде! Это известие облетело город в одно мгновение. Был устроен настоящий праздник, и Леандр, почувствовав, что он отстает, приказал одному погонщику ослов тайком сходить посмотреть, не отражается ли в Саве и южная башня, которую строит он, Леандр. Погонщик равнодушно отвечал, что южная башня в воде отражается уже давно, так что нет никакой необходимости спускаться к реке. Это было тогда, когда Леандр заметил, что его потребность в рабочих и мастерах растет, а его сверстники и товарищи по школьной скамье, которых он в свое время нанял на работу, один за другим куда-то исчезают со стройки.

Среди товарищей Сандаля, которые пришли в Белград в то же время и таким же образом, как и он, был один по имени Шишман Гак. Он хорошо разбирался в строительном деле и в звездах, но строить бросил. Гак считал, что действие должно соответствовать силе того, кто его предпринимает, и, если такого соотношения нет, не стоит даже затевать работу. Так, набрав полный рот ночи, он поселился в большом доме, одной стеной примыкавшем в австрийскому пороховому складу, хотя и заброшенному, но представлявшему опасность ввиду того, что в случае пожара огонь не мог перекинуться на склад, а вот обратное было неизбежно. Нимало не беспокоясь об этом. Гак завалил свое жилище книгами, приборами, подзорными трубами, кожаными глобусами и (как считали) проводил время в безделье, то есть в поисках золотого дождя и женских звезд.

– Конь о четырех ногах и тот спотыкается, как же человеку не споткнуться, – говорили о нем. А злые языки добавляли, что на самом-то деле он просто был не в состоянии переносить свои огромные знания с места на место. При перемещениях в пространстве они таяли как лед, и везде, где бы, кроме своего порохового склада. Гак ни оказался, он становился беспомощным и пустым, а его знания и умения хрупкими и ненадежными; память на имена и цифры изменяла, и на него нельзя было рассчитывать: ведь стоило ему сдвинуться с места, как он становился похож на пересаженное растение. Как-то раз, уже почти вечером, когда на стройке никого не осталось, этот человек, чей взгляд при разговоре старел на глазах собеседника и в чьих волосах всегда было полно мух, неожиданно появился возле башни Леанд-ра и принялся ее рассматривать и изучать. Он лизнул камень, попробовал пальцами штукатурку, бросил в известку немного травы, понюхал, положил три пальца в один угол и что-то измерил в воздухе. После всего этого наконец обратился к Леандру.

– Спишь на земле, но дело понимаешь, – сказал он, – не знаю, где и когда ты всему этому научился, только берегись! Никто не знает, как утро закончится – за забором или на чердаке. Правильно сделал, что леса внутри поставил. Мало таких, кому бы понравилось, что ты строишь быстрее и лучше, чем Сандаль. Это надо скрывать, пока возможно…

Так говорил Гак, про которого было известно, что свои дни он посеял в ночь. Уходя, он оглянулся еще раз и сказал:

– Дать тебе один совет? По-дружески? Слушай: закончишь башню и брось это дело. Никогда больше не строй. Тебе же будет лучше. Ведь ты и так показал все, на что способен. Больше не строй!

С этими словами он ушел, а Леандр продолжил работу. Все больше страдая от одиночества, он иногда хотел бы найти компанию, и это было совсем нетрудно сделать по ту сторону городских ворот, выходящих на Саву. Когда он появился там в первый раз – а это было тогда, когда праздновали, что башня Сандаля выросла выше стен, – приняли его очень хорошо. По обычаю, он вымыл руки за спиной и смешался с толпой. Кое-кто из сверстников Леандра, тех, что раньше работали с ним, а теперь нанялись к Сандалю Красимиричу, повели его осматривать башню; они воодушевленно показывали, какие строительные приемы применялись в ее верхней части, где как раз сейчас пора уже было переходить от четырехугольника в сечении к кругу. Среди тех, кто подчеркивал достоинства башни Сандаля, был и Гак, но сейчас он, как и все остальные, не упоминал о башне Леандра, которого ни разу никто не назвал по имени, будто начисто его забыли.

Люди здесь были странные, такие, что, удивляясь, смеются, держат свои слезы в носу, а когда им трудно, только отхаркиваются. Были здесь и женщины, которых Леандр узнал (а они его нет), потому что иногда спал с ними по-быстрому, обычно на возвращавшейся в сумерки с поля повозке с сеном, хозяину которой он платил, чтобы тот сошел и доверил ему груз на полчаса, пока волы добредут до городских ворот. Эти женщины быстро забывали его, с первого взгляда понимая, что он из тех неприятных мужчин, которые сами не умеют доставить удовольствие, но при этом про себя всегда думают: счастье – иметь любимую работу и любящую жену. Таких женщины не любят. Поэтому они шли к Сандалю Красимиричу и его помощникам и там находили все, что им нужно. А о Леандре, который спускал свое семя не в них, а в сено, они говорили:

– Его отец как поймает большую стерлядь, всю ночь пользуется ею вместо бабы и только наутро жарит и ест. А этот и того не может.

В толпе любопытных, множивших число тех, кто дивился быстрому продвижению работ на башне Сандаля, Леандр в тот вечер заметил по другую сторону костра человека, через плечо которого была перекинута сеть с красными узелками. В высоких рыбачьих сапогах, он некоторое время мелькал в толпе, а потом, прячась от Леандра, исчез в темноте.

9
Перейти на страницу:
Мир литературы