Страшные любовные истории - Павич Милорад - Страница 23

• Предыдущая
• 23/47
• Следующая

Аркадий задержался на берегу еще на один день, сам не зная ради чего. Затем он все-таки решился переправиться на другую сторону и попытаться разыскать Микаину, пусть даже среди варваров. Хотя было известно, что четвертый легион Флавия не станет оборонять эту часть поймы, он все-таки купил себе меч на деньги, вырученные за деревянный ключ. Потом он спустился на берег, чтобы перебраться через реку. Но паром оказался на противоположной стороне. Не успевшие убежать путники стояли рядом с ним по колено в грязи. Все смотрели на север.

Тут они увидели, как на том берегу какой-то всадник погнал своего жеребца к воде и вместе с ним взлетел на стоявший паром. Не сходя с коня, он повел паром вниз по течению прямо к тому месту, где, сжимая в руках меч, стоял Аркадий. Было ясно видно, как течение несет паром с одиноким всадником. Потом стала видна обнаженная сабля, которую варвар держал плашмя над головой своей лошади. Аркадий понял, что всадник переправляет через реку огонь: на поверхности сабли горели семь огоньков. Едва причалив к римскому берегу, варвар не спеша съехал с парома и, пришпорив коня, повел его прямо на собравшихся людей, по-прежнему держа на сабле семь светильников, от которых распространялся сильный запах свиного сала. Подъехав к Аркадию, державшему наготове свой меч, варвар с криком «хоп!» в мгновение ока выдернул саблю из-под свечей, перерубил каждую из них в воздухе пополам и ловко подхватил на саблю, не погасив ни одной.

Увидев это, Аркадий и все, кто был на берегу, бросились бежать без оглядки и бежали три дня, пока не достигли Виминациума.

– Такого доблестного воина, как я, этот не то что саблей – и коркой хлеба перерубит, – шептал про себя на бегу Аркадий.

По пути он услышал от какого-то юноши, что неподалеку живет известный ментор, чья школа располагается рядом с сукновальней, где прядут также и коврики для постелей. Любопытства ради он отправился туда и увидел учителя, окруженного многочисленными учениками, пришедшими из самых разных мест. Они с восторгом внимали ментору, и Аркадий решил к ним присоединиться. Школа располагалась под открытым небом, а обучение происходило во время прогулок. Это были уроки поэтики, риторики и метафизики. Все ученики были очарованы наставником. Но при всем при том Аркадий, к своему удивлению, заметил, что число их периодически уменьшается. Чтобы заработать себе на жизнь, молодые люди нанимались к суконщику. Время от времени приходилось так поступать и самому Аркадию. Иногда он тайком от всех доставал из узелка со своими вещами глиняный черепок с нацарапанным на нем изображением Микаины и подолгу смотрел на него. Как-то раз несколько учеников, из тех, что постарше, отлично успевавших, вдруг прервали уже почти законченное обучение и перешли на постоянную работу в сукновальню. Видя это, Аркадий спросил учителя, почему он не попытался остановить их.

«Остановить? – отвечал ему ментор. – Да ведь это суконщик нанял меня и велел открыть школу, чтобы он мог набирать сколько ему нужно рабочих из учеников».

Тогда и Аркадий покинул школу и направился в Виминациум.

В Виминациуме он встретил своего давнего знакомца с парома, раба, над плечом у которого по-прежнему вилась желтая бабочка.

– Cras, eras, semper eras, – повторил он опять, не переставая улыбаться. Он отвел Аркадия к мастеру монетного двора, которому показал изготовленный юношей ключ. Новичка приняли и поручили ему отмеривать пластинки для медных монет.

Работа Аркадию нравилась, и он выполнял ее с прилежанием. Когда его друг скончался, Аркадию доверили вместо него изготавливать посеребренные бронзовые монеты. Такие деньги назывались nummi mixti.

Но как только выкраивалось свободное время, Аркадий ходил по базарам, слушал, что говорят люди, и расспрашивал всех и каждого, не видел ли кто деревянный ключ, не встречал ли девушку с длинными волосами цвета воронова крыла. В поисках Микаины он наслушался на улицах и площадях самых разнообразных рассказчиков. Один придумывал прекрасные сюжеты, но не умел рассказывать. Другой, напротив, не умел ничего сочинять, но прекрасно пересказывал услышанное. Третий не владел искусством ни первого, ни второго, но был героем россказней, которые передавались из уст в уста. На одном из тех, кто не владел даром красноречия, но являл собой живую притчу во языцех, была шляпа из рыбьей чешуи. Он-то и поведал Аркадию, что видел большой деревянный ключ на стене одного храма, что на берегу Понта. К тому времени Аркадий был женат и имел дочь Флациллу. Вышло это случайно. Однажды вечером на тесной улице какая-то девушка, торопясь по своим делам и проходя мимо, вильнула перед ним бедрами. Он ее, по греческому обычаю, ущипнул. Девица выронила бывшую у нее в руках подушечку для хранения душ и дала обидчику пощечину. Аркадию померещилась памятная пощечина Микаины на пароме, и он, за неимением времени на проверку, повалил девушку и сделал ей Флациллу. С тех пор они стали жить в Виминациуме втроем.

В его жизни после этого почти ничего не изменилось. Но, живя с женой и маленькой дочерью, он понял, что во сне и наяву у него два разных дня рождения. Во сне дата его рождения с головокружительной быстротой удалялась в прошлое, отодвигаясь на тысячи лет назад.

– Во сне человек старше, чем наяву, – заключил тогда Аркадий. – Во сне я несу на себе опыт всего рода человеческого, а наяву – только личный опыт одного существа, императорского вольноотпущенника Аркадия. Сны прошлого века отличаются от снов нашего столетия потому, что на наших висит еще ровно сто лет прошедшей жизни. Сны, что снятся сегодня ночью императору Траяну Децию, несут на себе тяжесть на триста лет большую по сравнению с теми, которые видел Юлий Цезарь.

И вот до чего додумался Аркадий:

«Во сне мы старше, чем наяву. Во сне мы по сути дела бессмертны. Во сне мы обретаем вечную жизнь. Только во сне бессмертие движется против течения, оно начинается еще до рождения и расширяется, убегая в прошлое. Во сне человек становится бессмертен задним числом».

И снова Аркадий вспомнил Микаину, которая все твердила, что вечная жизнь нам обещана в будущем, что бессмертие человека начинается после смерти и что вечность перед нами, а вовсе не где-то у нас за спиной. Эта мысль постоянно его тревожила. Микаина по-прежнему не оставляла его в покое.

Аркадий был приписан к мастерской, где отливали монеты в формах. Было это не бог весть какое увлекательное ремесло, ибо тем же способом часто пользовались и фальшивомонетчики. К тому же изображение на монетках получалось нечетким. Эта работа Аркадию не нравилась… Поэтому он, не раздумывая, простился с семьей и отправился вниз по реке к Понту Эвксинскому искать Микаину.

Он плыл на корабле о двух кормах, напевая песню о рыбе, когда к нему приблизилась незнакомая девушка в шляпе из рыбьей чешуи. Казалось, ее привлекла песня. Он увидел, что груди у нее с огромными сосками, на которые, точно на пальцы, были нанизаны перстни. Сквозь перстни голубыми слезами капало молоко. Он попытался ее обнять, но девушка оттолкнула его, сообщив, что она зареклась, ибо ей не позволяет кровь. Он понял ее в прямом смысле, но девушка объяснила, что она – весталка и что в ней – кровь Бога.

– Sangreal, – добавила она, вынимая изо рта крохотный красноватый камешек.

– Что это?! – изумился он.

И весталка поведала ему притчу о камешке. Такие «королевские камни» – капельки крови Бога. Весталки наследуют эти камни из поколения в поколение вот уже триста лет. Во время обрядов в храмах эти камешки держат во рту, произнося через них молитвы. Поэтому одни камешки сильно обтесанные и маленькие, а другие, которые использовались реже, – побольше. Превыше других ценится крохотный красный камешек, хранимый ныне в одном из храмов Палестины. Легенда гласит, что он принадлежал весталке по имени Магдалина. Магдалина давно уже скончалась в Галилее, но, прежде чем отправиться в заморские края, она завещала соотечественникам свой камень, через который читала молитвы…

• Предыдущая
• 23/47
• Следующая