КГБ в смокинге. Книга 1 - Мальцева Валентина - Страница 94

Казалось бы, после столь решительной осады вторжение Тополева и его молодцов в мой номер должно было (по крайней мере, на слух) быть столь же внушительным. Однако происходило как раз обратное: Тополев тихо стоял на пороге и, очевидно, всматривался в темноту.

— Мальцева, с вами все в порядке? — как-то вкрадчиво спросил он.

— Более идиотского вопроса я не слышала уже лет десять!

— Я спрашиваю: у вас здесь все в порядке?

— У нас с вами разные представления о порядке…

По тому, как остро полыхнуло над веками, я подумала было, что Матвей решил поставить мне за примерное поведение еще один фингал, но тут же сообразила, что в номере просто включили свет. Несколько секунд все вокруг — ниже уровня моего дивана — сопело, шуршало и подрагивало. Поняв, что мое одиночество прервано окончательно, я открыла глаза. Двое лубянских гвардейцев по сантиметру исследовали номер.

— Так и не нашли? — сочувственно спросила я.

— Как сквозь землю провалился, сволочь! — автоматически отозвался Матвей.

— По-моему, с прошлого раза у вас стало как-то меньше людей… — я не решалась взглянуть на Тополева, поскольку, еще не закончив вопрос, уже знала ответ.

— Не ваше дело!

— Господи! — крикнула я, испытывая мучительное желание выцарапать глаза этому наканифоленному ублюдку. — Да если в нашей стране имеет право принимать решения еще хотя бы пара таких же кретинов, как ты, Тополев, то я начинаю понимать, почему в Отечественную войну было убито двадцать миллионов русских! Неужели ты еще не понял, обормот, что он перебьет вас поодиночке?! Он же садист, ему эта игра доставляет только удовольствие! Забирай к ебаной матери своих людей и беги отсюда, Тополев! Беги, пока тебя вместе с этими выродками не отправили в Москву в цинковых гробах! Не жалеешь их — себя пожалей, говно в мундире!..

Кстати, в тот момент я не играла в неистовство. Я вообще ни во что не играла. К этому времени мой моторесурс, по выражению Витяни, был уже полностью выработан. Просто мне на самом деле было страшно наблюдать, как постепенно и навсегда выбывают из этого ужасного новогоднего хоровода живые люди — пусть отвратительные мне, чужие, с холодными, словно раздевающими глазами, но живые еще! Краем глаза я заметила, что оба обалдуя прекратили обшаривать номер и изумленно уставились на меня.

— А ну заткнись, блядь! — гаркнул Тополев так, что закачались подвески на люстре. — Закрой свой поганый рот, курва жидовская!

— Матвей, ты просто неотразим! — я демонстративно похлопала в ладоши, словно услышала полный изящества и блеска светский каламбур. — Поистине, ты открываешь моим близоруким жидовским глазам недосягаемые глубины русской интеллигентности. Если вас не затруднит, гражданин подполковник, еще раз про жидов, пожалуйста, но со второй цифры, если можно…

Он выхватил пистолет — тот самый, от которого я помогла ему освободиться еще несколько часов назад, — и в полтора шага очутился у моего дивана. Приблизив ко мне свои желтые глаза, Матвей поднес тяжелый черный ствол почти к кончику моего носа и хрипло сказал:

— Я повторю, тварь! Можешь не сомневаться, что повторю, а потом поставлю точку. Последнюю. Смотри, курва! — Тополев сделал неуловимое движение, раздался легкий щелчок, и мне на живот упала черная пистолетная обойма. — Смотри, проклятье моего народа! Смотри внимательней и считай!..

Торопливо, словно наркоман, который никак не может справиться с трясучкой перед долгожданным ширяньем, он выщелкнул из обоймы девять блестящих патронов.

— Пятью я накормлю твоего друга. Как в евангелии! А остальные, Мальцева, — твои! Личные! Наешься досыта!

— Дубина стукаческая! — тихо сказала я не шевельнувшись. — Ты сам и есть проклятье своего несчастного народа. Потому что людей кормят не патронами, а хлебом.

— Так то людей, Мальцева! А ты — нелюдь!.. — и, обернувшись к одному из подчиненных, он коротко бросил:

— Свяжи ее, Аркадий!

31 декабря 1977 года

«И чему только их не учат! — с закипающими слезами обиды думала я, безуспешно пытаясь ослабить грубо давящую на кисти, толстую и шершавую — явно советского производства — веревку. — Стрелять, водить машину, допрашивать, носить смокинг, подкладывать взрывчатку, ломать кости, говорить комплименты, красть живых людей, бить по лицу, связывать женщин… А интересно, были ли у них в школе дневники успеваемости?»

Я представила себе, как здоровенный пердила Аркадий, только что связавший мне руки, стоит, понурив голову, перед преподавателем актерского мастерства в Высшей школе КГБ, а тот говорит ему: «За выражение лица „озадаченный дебил в нестандартной ситуации“ ставлю четыре балла». Представила — и, несмотря на всю незавидность своего положения, прыснула.

Тополев, сидевший за столом с уцелевшими легионерами и вполголоса обсуждавший с ними тактические планы дальнейших розысков Мишина, неодобрительно скосился:

— Что это мы так развеселились, Мальцева?

— Некролог сочиняем, гражданин подполковник! — отрапортовала я с готовностью старосты класса.

— Собственный, надеюсь?

— Не угадали, гражданин подполковник. Ваш.

— И за что такая честь? — пробормотал он, рисуя что-то на листике бумаги.

— Впрочем, Матвей, твой некролог давно написан… — очень уж мне хотелось, чтобы этот мерзавец чувствовал себя так же уютно, как я — со связанными руками и отчаянно чесавшимся носом. — Анекдот был такой, может, тебе кто на Лубянке рассказывал… Приходит как-то грузин в Мавзолей Ленина — Сталина — это еще до XX съезда было — смотрит внимательно на двух вождей мирового пролетариата и спрашивает друга: «Слушай, Гиви, а кто это рядом с нашим великим Сосо лежит?» Гиви подумал и отвечает: «А это его орден Ленина»…

Аркадий-вязальщик заржал.

— Так вот, Тополев, именно в таком качестве ты и будешь лежать рядом с Витяней Мишиным. Правда, на орден Ленина твое мурло вряд ли потянет, но за значок отличника просвещения в темном царстве сойдешь запросто…

Тополев пожал плечами.

— Ты уверен, что следов на снегу не было?

— Дак… — Аркадий даже задохнулся от возмущения. — Я ж своими глазами!.. Все гладко — ни одного следа ни под окном, ни дальше. Я бы заметил!.. Здесь он, товарищ подполковник, без вариантов, внутри!

— Портье?

— А чего портье? — подал голос второй легионер. — Я его связал. Лежит в чулане, дрожит. Но, товарищ подполковник, сколько мы еще можем контролировать ситуацию? В любой момент нагрянет кто-нибудь, и тогда…

— Что предлагаешь?

— Уходить, товарищ подполковник, — тихо сказал Аркадий. — Инициатива у Мишина. Двоих мы уже потеряли. Никаких гарантий — в потемках торкаемся. И эта приманка того… Не действует.

Только секунду спустя до меня дошло, кого именно имел в виду Аркадий, говоря о приманке.

— Уходить, говоришь? — повторил Тополев. — Уйти, не убрав эту гниду?

— Ну! — кивнул Аркадий.

— Опасно…

— Оставаться здесь еще опаснее, — вздохнул третий. — Мы должны были закончить все за час, максимум полтора, а возимся полсуток… Аркадий прав, товарищ подполковник, инициатива не у нас. Надо или что-то конкретное предпринимать, или уходить, пока целы…

— А с этой что?

— А пристрелить, чтобы не мучилась! — выступая со столь рискованной инициативой, я попыталась воспроизвести интонацию ударной фразы Маргариты Володиной в «Оптимистической трагедии», произведшей неизгладимое впечатление на моих современников: «Кто еще хочет комиссарского тела?»

— Пристрелить? — круто обернулся Тополев. И, оскалившись, успокоил меня. — Договорились, Валентина Васильевна…

Затем Матвей начал выстраивать диспозицию:

— Пятнадцать минут на последний обыск. Весь отель — с подвала до чердака! Перетряхнуть каждого, кто здесь находится. Весь персонал. Женщин проверять наравне с мужчинами — он может что хочешь вытворить со своей внешностью. Глушители привинтить. Оружие с предохранителя снять. Максимум внимания. И учтите, хлопцы: с его головой нам будет приятно возвращаться. Без нее — возникнут проблемы. Какие именно, уточнять не стану. Но серьезные… Так что имейте это в виду, когда у вас возникнет охота в очередной раз упустить его. Четверть часа на все. Сверим часы… Сейчас 22.18. В 22.33 — сбор у черного хода. Если кого-то в назначенный срок не будет — не ждать. Меня в том числе. Порядок ухода обговорен, никаких изменений, все по плану. Аркадий, ты должен быть на месте за минуту, в 22.32. Заводишь машину и ждешь. Вперед…