КГБ в смокинге. Книга 1 - Мальцева Валентина - Страница 83

— Стопроцентное выполнение задания не рассматривалось?

— Уже рассмотрено. После выполнения первой части акции ты позвонишь по телефону, который я тебе дам. Получишь инструкции и исчезнешь, растворишься — и для своих начальников, и для моих боссов. Навсегда. На веки вечные. Это честная сделка.

— Где кончается указание на сей счет из Лэнгли и начинается твоя личная инициатива?

— На сей раз я не импровизирую. Твоя жизнь, Мишин, официально возвращается тебе в обмен на трупы ликвидаторов. Таково решение моего начальства.

— Даже если их не будет пять?

— Постарайся, чтобы их было как можно больше.

— Вы хотите повести в счете?

— Я дам тебе телефон, выясняй эти нюансы сам.

— Как ты узнаешь, что я действительно замочил своих дорогих коллег?

— Не волнуйся, Мишин, я — главный зритель этого спектакля. По моему сигналу занавес поднимется, и я же последним покину зал.

— Гарантии?

— Валентина будет с тобой, когда ты сообщишь об удачном завершении акции. Не понравятся условия — у тебя заложник на руках. Но, думаю, они тебе понравятся.

— ЦРУ плевать на Мальцеву. Твоим людям ничего не стоит, в обход тебя, убрать после завершения акции и меня, и ее.

— Мне не плевать на нее, понял? — Юджин сжал плечо Витяни. — И это твоя главная гарантия, Мишин. Постарайся понять! Это такая мощная гарантия, какой тебе даже президент США сейчас не даст…

30 декабря 1977 года

Читатель, наверно, заметил, что, даже ощущая сырое дыхание смерти, я всем и каждому демонстрировала свою независимость в широком диапазоне средств — от мелких шуточек и приколов до откровенного хамства. Но стоило мне остаться в одиночестве, как все возвращалось на свои места и страх, ползучий, липкий, желеобразный, заполнял мои внутренности, давил на сердце и приводил в состояние мелкой непрерывной дрожи руки и ноги. По всей вероятности, я находилась на грани эмоционального и нервного истощения. Первый признак этого состояния у любой женщины (я знаю это давно и имею право поделиться) обычно и самый верный: не хотелось смотреться в зеркало…

Мой номер в «Холидей Инн» напоминал таковой же в барселонской «Глории» своей непомерной (а для советского человека — попросту оскорбительной) роскошью. Очевидно, она была одной из немногих слабостей всесильных бойцов невидимого фронта, своеобразной формой расплаты с опустившимися строителями коммунистического завтра за их предательство, стрессы и унижения.

…Я размышляла об этом, сидя в застегнутом на все пуговицы пальто на жестком выступе для чемоданов и тупо глядя в пространство на уровне зашторенного окна. Мысли мои текли как-то вяло, приторможеннр. Дальнейшее пребывание в прострации грозило самыми тяжкими последствиями, о которых мне и думать не хотелось. Надо было встряхнуть себя, как градусник, выбить из головы тяжелую ртуть страха и дурных предчувствий. На этот случай существовал хорошо проверенный способ моей подруги. «Если тебе так херово, что и жить не хочется, — говаривала она, — подойди к зеркалу, внимательно взгляни на свое отражение и пятнадцать раз подряд повтори, ни разу не засмеявшись: „Господи, какая я красивая!“ Зато потом наржешься до икоты…» Возможно, я бы и воспользовалась этим советом, но тогда, в Амстердаме, мне было просто страшно смотреть на себя. Тот самый случай, когда отражение пугает больше оригинала.

Я взглянула на часы. До звонка Мишину оставалось еще шесть полных оборотов минутной стрелки, которые надо было как-то убить. Но как? И, главное, чем? Как честный человек, воспитанный очень ответственной и порядочной женщиной, я просто обязана была признаться себе, что меня по-настоящему запугали. Помня кирзовую физиомордию Тополева и его категорический совет не отлучаться из номера, я даже мысли не допускала о возможной прогулке. Я твердо знала, что никого, кроме меня, в номере нет, что здесь за мной никто не следит, ни один человек не контролирует мои действия. Но тихо трепетавшее внутри желе страха нашептывало: сиди тихо, расслабься, делай что велено… И тут я начинала понимать, что этот человек или эти люди давно уже здесь, рядом, они видят меня, стоят над душой, дышат над ухом. И стоит мне взяться за ручку двери и выглянуть в коридор, чтобы просто посмотреть, как плавно и бесшумно сдвигаются и раздвигаются полированные створки лифта, как меня тут же, словно моя первая учительница музыки, когда я вместо «соль» тыкала пальцем в «ля», больно стукнут по руке линейкой и скажут: «Куда, Мальцева? А ну на место! Сидеть!..»

Но сидеть и ждать — это принципиально противно моей природе. Это для меня все равно что выйти на помост и вырвать штангу весом в сто килограммов или — еще смешнее — заняться лесбийской любовью. В свое время я даже интересовалась этим своим свойством и выяснила, что, оказывается, моя фобия — боязнь ожидания — вовсе не психическая аномалия, а довольно распространенное явление, которое присуще в равной степени мужчинам и женщинам. Самым доходчивым образом прокомментировала ее все та же моя подруга, сказавшая как-то, когда, вместо того чтобы мирно дождаться одного очень приятного молодого человека у памятника Маяковскому, где мы с ним назначили свидание, я вычислила его вероятный путь следования, пошла навстречу, и, естественно, разминулась: «Приличная незамужняя женщина может позволить себе иметь в заднице пару шпилек, не более. У тебя, Валюха, в этом месте — три пачки швейных иголок, вдобавок рассыпанных. Будь осторожна, когда садишься кому-нибудь на колени!»

Так вот, поразмыслив некоторое время, я пришла к выводу, что есть три реальные возможности его убить: включить телевизор, пригласить к себе экс-возлюбленного — просто так, поглядеть, что от него осталось, или заказать обед в номер. Второй вариант я отбросила почти сразу, первый реализовала через секунду, а для осуществления третьего прихватила телефонный аппарат и, плюхнувшись прямо в пальто и туфлях на восемнадцатиместное ложе Клеопатры, набрала номер службы сервиса.

— Хэлло? — такой голос мог принадлежать только женщине, только блондинке и только шлюхе, ибо никакие соображения администрации отеля «Холидей Инн» о необходимости всемерного повышения качества обслуживания клиентов ни в коей мере не оправдывали этого соблазнительного звучания. В интонациях блондинки было столько страстного желания отдаться сию же секунду прямо по телефону, посредством микрофона и мембраны, что я впервые пожалела, что я не мужчина.

— Можно заказать обед в номер? — спросила я по-французски.

— Конечно, мадам! — к моему огорчению, едва эта поганка поняла, что имеет дело с женщиной, призывно-эротические интонации трансформировались в агрессивно-сексуальные. Снова пожалев (на сей раз уже основательнее), что я не мужчина, я решила перевести разговор в более деловое русло и быстренько заказала овощной салат, апельсиновый сок, курицу с зеленым горошком, «эспрессо» и миндальный кекс.

— Что мадам будет пить? — если бы я не знала французского и, как подавляющее большинство моих несчастных соотечественников, ориентировалась только на интонации, то вполне могла бы подумать, что представительница службы сервиса интересовалась, в каком белье ей упасть на мою постель — в красном или розовом.

— Итак, мадам?..

На мгновенье я задумалась, прикидывая, действительно ли хочу выпить чего-нибудь крепкого. Внутренний голос тут же послал меня подальше, и я продублировала эту резолюцию телефонной маньячке.

— Поняла, мадам… — голос блондинки несколько потускнел. — Через десять минут ваш заказ будет в номере.

За эти десять минут, ощутив наконец долгожданный прилив бодрости, я успела снять пальто, заскочить в ванную, умыться, освежить грим на лице, переодеться и даже посмотреть короткий рекламный ролик: волосатый, как швабра, футболист, бешено вращая кадыком, лакает из огромной бутылки с минеральной водой, а трое подростков, по одежде явно голландцы, а по жадному выражению глаз — курсанты мытищинского ПТУ, с восторгом наблюдают за интимным процессом ее поглощения.