Врата Анубиса - Пауэрс Тим - Страница 81
- Предыдущая
- 81/104
- Следующая
– Похоже на то, что мы на закате своих дней наткнулись на самое могущественное орудие из всех, что у нас были. Романелли, возьми у нашего гостя немного крови и сотвори ка – хорошего, качественного ка, полностью сознающего свои действия. Мы не можем рисковать – мало ли что у него в голове: он может покончить с собой или подцепить какую-нибудь лихорадку. Приступи к этому немедленно, а потом запри его на ночь. Допрос отложим на утро.
Десять минут ушли на то, чтобы достать ка Ромени с потолка – в своих попытках спуститься к балкону самостоятельно он преуспел не более, чем паук-сенокосец, пытающийся выбраться из ванны. В конце концов ему бросили веревку, после чего Романелли повел Дойля обратно вниз по лестнице.
На первом этаже они прошли в помещение, где в тусклом свете единственной лампы привратник старательно размешивал в длинном чане какую-то жидкость, неприятно пахнущую рыбой.
– Где кубок? – начал было Романелли, но привратник уже показал на стол у стены. – Ах, да. – Романелли подошел к столу и осторожно поднял большой медный кубок. – Вот, – сказал он, обращаясь к Дойлю. – Выпей это, и ты избавишь нас от необходимости вливать это в тебя силой через выбитые зубы.
Дойль принял у него кубок и недоверчиво понюхал содержимое. Жидкость в кубке резко, едко пахла какими-то химикалиями. Все же, напомнив себе, что ему не суждено умереть раньше 1846 года, он поднес кубок к разбитым губам и опорожнил его одним глотком.
– Боже! – только и выдохнул он, возвращая кубок и пытаясь вытереть слезы.
– А теперь я попрошу тебя одолжить нам несколько капель крови, – произнес Романелли, доставая из кармана нож.
– Вставь иголку в вену – и на арену, – согласились останки доктора Ромени. Он снова держался руками за грузила на башмаках и разгуливал по комнате вверх ногами.
– Кровь? – удивился Дойль. – Это еще зачем?
– Слышал, что приказал нам Мастер? Сделать твоего ка, – ответил Романелли. – А теперь я развяжу тебе руки, и не вздумай делать никаких глупостей.
«Только не я, – подумал Дойль. – Если верить истории, я должен покинуть Египет через четыре месяца, в здравом уме и невредимым. Кой черт мне сворачивать с уже начертанного пути ради сомнительного удовольствия схлопотать сотрясение или вывих руки?»
Романелли перерезал веревку, связывавшую запястья Дойля.
– Подойди к этой ванне, – приказал он. – Я только надрежу тебе палец.
Дойль шагнул вперед, вытянув руку и с любопытством глядя на перламутровую жидкость в чане. Вот как, значит, подумал он, они вырастят мою точную копию…
«Боже мой, что, если не я, а мой дубликат вырвется на волю и вернется в Англию, с тем чтобы умереть в сорок шестом году? Это значит, я могу погибнуть здесь, а в истории ничего не изменится?»
Куда только подевался его дурацкий оптимизм – Дойль перехватил кисть Романелли, и хотя поранил ладонь о нож мага, другая рука его сомкнулась на предплечье противника, и отчаянным усилием он толкнул мага вперед, на чан. Все же несколько капель крови из порезанной ладони упали в перламутровую жидкость.
Удостоверившись, что Романелли падает в чан, Дойль резко повернулся, пригнувшись, вытащил из штанины свой самодельный кинжал и бросился на перевернутого ка. Тот в ужасе взвыл и отпустил свои башмаки, однако, прежде чем он успел взмыть в воздух, деревянный нож Дойля вонзился в его грудь.
В лицо Дойлю ударила струя ледяного, зловонного воздуха, ка слетел с конца кинжала и, на глазах съеживаясь, по мере того как отравленный воздух выходил из его тела, перелетел комнату, рикошетом отлетел от стены, начал подниматься к потолку, но сбавил ход и завис, а потом начал опускаться.
Романелли беспомощно катался по полу за чаном – судя по всему, ему удалось сделать отчаянный кувырок через ванну, не задев ее.
– Взять его! – прохрипел он.
Между Дойлем и выходом из помещения стоял привратник, и Дойль устремился прямо на него, размахивая кинжалом и рыча так громко, как только мог. Тот отпрянул в сторону, но недостаточно быстро. Дойль врезал ему тупым концом своего кинжала, и он без сознания грянулся о пол. Эхо шагов Дойля уже стихало.
Романелли все пытался оторваться от грязного пола, когда с мягким шелестом падающего в пруд осеннего листа рядом с ним приземлились пустая кожаная оболочка и одежды доктора Ромени.
* * *
Нищие на Темз-стрит даже не пытались приставать к маленькому человечку, шагавшему по вечерней улице, – его потрепанная одежда, бледное ухмыляющееся лицо и всклокоченные седые волосы наглядно свидетельствовали о том, что он не способен поделиться ни пенсом, да вдобавок похоже, что он еще и не в своем уме. Лишь один безногий калека на тележке предпринял целых две попытки, следуя за ним некоторое время на своих колесах, однако в конце концов остановился, неуверенно покачал головой и развернулся, чтобы возвратиться на свое обычное место.
Проходя Биллингсгет, человечек миновал маленькую сцену с Панчем и Джуди.
– Ага! – восклицал Панч своим кукольным голосом. – Это один из братцев Долорес? Вот я его сей… – Голос осекся, и человечек покосился на куклу.
– Помощь не нужна, а, Панч? – спросил он ухмыляясь.
Кукла несколько секунд пристально смотрела на него.
– Э-э, нет, – ответила она наконец. – Мне показалось… нет, ничего.
Человечек пожал плечами и зашагал дальше, в сторону пустого причала. Скоро его изношенные башмаки уже стучали по ветхому деревянному настилу, и он остановился только на самом краю.
Некоторое время он молча смотрел на темнеющую поверхность реки и на первые огоньки Суррея за ней, потом тихо рассмеялся.
– А ну-ка посмотрим, насколько ты крепок, Чинни, – прошептал он, пригнулся, подался вперед и, сложив руки над головой, рыбкой нырнул в реку. Послышался тихий всплеск, и по воде разошлись круги, но никого поблизости не оказалось, так что нырок прошел незамеченным.
Поверхность воды уже успокоилась, когда его голова вынырнула в двадцати футах от берега. Он стряхнул с лица налипшие мокрые волосы и несколько секунд просто плыл, жадно глотая воздух.
– Холодно, как вода в седьмой час, – пробормотал он. – Ничего, шерри и сухая одежда всего через несколько минут… – Он с довольным видом поплыл дальше, останавливаясь время от времени отдохнуть; он переворачивался на спину и смотрел на звездное небо. В конце концов он оказался на самой середине реки, вдалеке от редких лодок и барж, проходивших в тот вечер по Темзе.
Затем он выпустил из легких весь воздух; остаток воздуха вырывался изо рта уже пузырями, так как голова его скрылась под водой.
Еще пять минут на маслянистой поверхности реки продолжали вскипать пузыри. Потом их не стало, и река без помех продолжала свой бег.
* * *
Весь поединок проходил в ближнем бою, но в конце концов старый Гарри Анджело, стоявший на своем любимом месте у окна, увидел, как его любимый ученик расставляет своему сопернику ловушку для приема, который Анджело рекомендовал в бою с фехтовальщиком-левшой.
Поединок длился уже больше пяти минут, а ни одному из соперников до сих пор не удалось нанести укол, и Ричард Шеридан, подойдя к кучке зрителей со стаканом бренди в руке, заметил вполголоса известному боксеру Джексону по кличке Джентльмен, что лучшего боя ему не доводилось видеть с тех пор, как Анджело открыл свой зал в Опера-Хаус на Хеймаркете.
Ученик Анджело, неоднократный чемпион, известный публике как Чинни Великолепный, ложным выпадом оторвался от соперника и тут же сам атаковал его сначала по внешней линии сиксты и сразу вслед за этим в направлении кварты с другой стороны клинка соперника, и тому удалось парировать оба удара, хотя встречной атаки провести он так и не смог. В свои пятьдесят четыре года Гарри Анджело обладал неоспоримой репутацией лучшего учителя фехтования в Англии – собственно, этот титул принадлежал ему уже четверть века, с тех пор как его легендарный отец удалился от дел. Поэтому он видел замысел ученика так же ясно, как если бы Чинни произнес его вслух: еще одна сикста и повторный уход, только на этот раз с переходом не в кварту, а в удар под клинок соперника, в незащищенную нижнюю зону.
- Предыдущая
- 81/104
- Следующая
