Стоунхендж - Никитин Юрий Александрович - Страница 17
- Предыдущая
- 17/33
- Следующая
– Ты на чьей стороне?
Столб горел ярко не обжигающим огнем. Олег не чувствовал жара, хотя встал совсем близко. Томас чуть пригнулся, всматриваясь в белый огонь.
– Я на своей стороне, – ответило пламя. – У меня есть свой народ… нравится он вам или нет… но он мой, и я о нем забочусь. Когда здесь появляются чужаки, я их, понятно, скармливаю своим.
Томас оглянулся за помощью на волхва, но язычнику такое отношение местного божества было явно привычным. Кивнул, подумал еще:
– Понятно… этих скормить не удалось?
Столб, будто в гневе, стал выше, вспыхнул, но померк и стал даже ниже, чем был.
– Ты опять угадал, кто бы ты ни был. У них есть защита.
– Чья?
– Я знаю все в своем болоте. И могу. Но что дальше… Моя мощь так далеко не простирается.
Томас опять вмешался:
– Ты нам поможешь?
Из огненного столба прозвучал холодный, как лунный свет, ответ:
– Я помогаю только поклоняющимся мне.
Томас перекрестился, сказал громко:
– Я тверд в истинной вере.
– Истинная вера – вера в меня.
Олег прервал уже открывшего рот Томаса:
– Что ты хочешь от нас?
– Только узнать, кто вы и почему против вас брошены такие силы. А потом я вас… отпущу.
Подозрительному Томасу показалось, что столб хотел сказать что-то другое. Или последнее слово подразумевает иной смысл. Например, их принесут в жертву.
Олег посмотрел на столб, как показалось Томасу, с симпатией и некоторым сожалением.
– Новые времена, новые люди… И новые боги.
Снова наступило долгое молчание. Слышно было, как вдали хлюпала вода. Там толпился болотный народ, не осмеливаясь подойти близко. Наконец огненный столб проговорил с сомнением:
– Опять новые… Разве мир рушится опять?
Проснулась Яра, смотрела на Олега с недоумением. Томас тоже косился на калику, многое в нем оставалось тайной.
– Нужно успеть на этот раз раньше.
– Ты говоришь, – прозвучал голос угрожающе, – словно ты из Старых. Я превращу вас в пепел!
Олег сказал невесело:
– Разуй глаза, Табити. Когда-то правила Великой Степью. Самые могучие народы, потрясавшие миры, поклонялись твоей мощи. Но пришел новый бог… Ты помнишь того синеглазого с дудочкой? Никто его не принимал всерьез. Но он ссадил кочевников на землю, приучил пахать и сеять, а тебя заточил среди этих болот… А ты все еще не веришь в новых богов?
Голос, полный гнева и ярости, упал до шепота:
– Разве время творения еще не ушло?
– Каждое время творит своих богов, – ответил Олег невесело. – Не все они удачны. Как и мы. Теперь богов творят сами люди. А люди слеплены не только из ума и воли, как хотелось бы волхвам… Хватает глины слабости, уныния, суеверий, дурости, лени, невежества, драчливости. Когда эта дрянь в человеке берет верх, тогда на свет появляется такое… Разве Род сотворил Корса – бога обжорства и пьянства? Люди! Дали ему силу, целые племена поклонялись… Их стерли в пыль те, кто создал себе богов потрезвее.
– Кто он, новый бог?
– Ты не поверишь. Бог рабов и для рабов. Но ему охотно кланяются и свободные племена, потому что в каждом человеке слишком много от раба. За свободу надо стоять, а когда кто-то приходит и очень сладко говорит, что рабом быть проще и спокойнее, что надо вручить свою судьбу другому – сильному, который все видит и все знает, который придет и все рассудит… Многие добровольно отдают свою свободу. Сладкая ложь проходит там, где не прошел меч.
– Неужто человек пал так низко?
Олег пожал плечами:
– Я видел сильного и мудрого богатыря Калидара, когда тот оброс грязью и спал вместе со свиньями… Но когда он выздоровел – я думаю, он хворал, хотя телом был крепок и силен все так же, – то снова совершал подвиги. Если у человека бывают болезни, то, наверное, бывают и у всего человеческого племени.
Снова прогремел яростный, но уже полный горя голос Табити:
– Иная болезнь убивает вовсе. Что делаешь среди больных ты, который не болен?
– Я прозевал начало этой болезни. Или слабости, называй как хочешь. Когда началось, я искал Истину в темной пещере. Нас много было, ищущих… В пещерах, лесах, горах… Мы все приходили в мир, провозглашали свою Правду, иных делали верховными жрецами, иных забивали камнями, распинали, бросали в котлы с кипящим маслом… Я создавал правду для сильных и свободных, был опьянен прошлыми победами… Но другой, который искал Правду в пустыне, придумал утешение для слабых и нищих духом, для калек, уродов и рабов… Когда я вышел со своими идеями, оказалось, что я опоздал, страшно опоздал…
– Навеки?
– Шестьсот лет, Табити! Через каждые шестьсот лет в мир приходит пророк с новым учением и становится богом. Первый, Лосиха, пророк охоты, царевич из мелкого царства на юге, плотник из Назарета… Последним был погонщик верблюдов на жарком Востоке. У него учение молодое, сильное, злое, но и учение рабов присобачили короли Запада: объявили войну молодому богу. Так что, не поверишь, но мы с этим молодым рыцарем возвращаемся с первых войн, когда дерутся не за земли, рабов или богатства, а схлестнулись сами боги!
После тяжелого молчания Табити снова подала голос. Теперь в нем были непривычные для яростного огня страх и непонимание:
– Но ты… из Старых? Почему ты здесь?
– Болезнь не сломить, но надо помочь переболеть быстрее. И не остаться роду людскому калекой. Тогда и вернем старые культы и древних богов. Потому нам нужно как можно быстрее дойти и донести. Ты в состоянии задержать их?
Голос Табити снова окреп, в нем слышался треск огня и грохот падающих крыш горящих зданий.
– Тебе никто не помешает в моих владениях!
Томас одел перевязь через плечо, подхватил мешок. Яра взяла мешок побольше, смотрела на Олега выжидательно. Тот поднял кулак в прощании:
– Слава тебе, бессмертная!
– Пусть путь твой будет среди огня.
Олег кивнул, благодарил, а Томас подумал растерянно: они оба с ума сошли! Или думают, что он – саламандра?
Глава 8
К острову быстро плыли, рассекая воду, как утки, круглые блестящие головы. Следом тащился плот из тонких, но сплетенных в несколько рядов прутьев. Томас и Яра молча ступили вслед за волхвом на плот. Тот колыхнулся, но множество лап с перепонками удержали.
Остров быстро оставался позади, а огненный столб слабел быстрее, чем удалялся остров. «Не потому ли, – подумал Олег, – что истощаются болотные газы. Причем на болоте чувствуется близость черной крови земли, что горит ярко и страшно. Так что Табити еще долго может жить на острове…»
Плот несся так, что встречные растения срезало, как бритвой. Стебли и чашечки кувшинок часто падали на плот, Томас брезгливо спихивал ногами. Головы иногда исчезали, их на ходу сменяли другие, Томас уважительно цокал языком. На ходу менять коней всегда трудно, а здесь все без толчков и потери скорости!
Лес был древний и нехоженый. Людская слава населила его чудищами, что пожирают всех и вся, всяк обходил стороной, а тот, кто не всяк, въезжал в полной уверенности, что за ним не подсмотрят и тайного разговора не услышат.
В лесной избушке, ветхой и малозаметной, на крохотном островке среди тихого лесного озера шел неспешный разговор. Слова ронялись медленно, обдуманно, без гнева или радости, удивления или неожиданности. Все четверо собравшихся были неуловимо похожи: манерой речи, движениями.
В каменном очаге догорали березовые поленья. Сухое тепло выдавливало озерную сырость, в проемах окон злобно звенели комары, но в комнату залетать не решались.
– Я тоже не люблю срываться с места, – говорил Бадри ровным сильным голосом, – но прибыл ведь? Да, пришла нужда вмешаться нам. Семеро не простят, что мы пальцем не шевельнули.
– Какие Семеро? – спросил второй, его звали Мит. – Этот северный рыцарь уничтожил их почти всех… в том числе и Слымака.
– Семерых уничтожить невозможно, – ответил Бадри тем же ровным голосом. – Как говорил тот древний разбойник Конан из Киммерии: казацкому роду нет переводу, так никогда не переведется братство Семерых. Будет убит один, на его место встанет другой, но Семерым – жить! Потому что Семеро – это не люди, а Идея.
- Предыдущая
- 17/33
- Следующая