Выбери любимый жанр

Самая высокая лестница (сборник) - Яковлев Юрий Яковлевич - Страница 19

Изменить размер шрифта:

Но Алиса не боялась Барсукова. У неё был свой защитник и покровитель на театральном дворе — художник Семидругов. Он появлялся с красками и кистями, в халате, усеянном разноцветными пятнами, словно художник попадал в нём под разные дожди: зелёные, синие, жёлтые.

— Алиса! — кричал он, и девочка тут же появлялась, шаркая по булыжникам стоптанными сандалиями.

Она была маленькой, хрупкой, с острыми плечиками. Глаза у неё слегка косили. А волосы после какой-то болезни были подстрижены под машинку и не успели отрасти. Голову покрывал рыжеватый ёжик. На затылке волосы отросли острым мысиком. И за неимением косички её можно было подёргать за этот мысик.

Алиса представала перед художником и говорила:

— Море завяло!

Или:

— Черепица поплыла!

Художник цокал языком: «Ай, яй, яй!» Потом потирал больную поясницу: «Ой, ёй, ёй!» — и говорил:

— Освежим!

И тут глухой сторож — когда надо, он всё слышит! — приносил и расставлял домиком лестницу-стремянку. Алиса проворно забиралась наверх и, как птица, рыжеголовая странная птица, усаживалась на верхнюю жёрдочку. Если бы не она, пришлось бы Семидругову лезть самому, с больной поясницей. Алиса брала в руки кисть, Семидругов командовал:

— Положи блик… Правее, правее… Добавь кармина на кровлю… Да не залезай на небо!.. Держи берлинскую сажу. — Он подавал ей ведёрко с краской. — Накрути побольше дыма… Да что ты там за чудище рисуешь, дурочка!

Потом становилось тихо. Только Барсуков постреливал из своего простуженного ружья — кашлял. А на верхотуре Алиса клала мазок за мазком — она создавала небо, кровлю, дым, волны. В тёмных окнах загорался свет. Увядшим деревьям возвращалась зелёная листва. И Алисе казалось, что она не подновляет декорации, а создает всё настоящее, всё заново, всё своими руками.

Дурочка… Почему взрослые называли её дурочкой? Наверное, потому, что она всё делала не так, как принято было делать. Когда ребята играли, она сидела на скамейке и о чём-то думала. Она не плакала от боли, когда ей доставалось, только сжимала пальцы и глаза её темнели. Она не смеялась, когда все держались за животики. А когда её называли дурочкой, не слышала этого слова, пропускала его мимо ушей.

— Учись, пока я жив, — говорил ей Семидругов. — Будешь художницей.

Она качала головой.

— Нет!

— Кем же ты будешь?

— Не знаю…

Она и в самом деле не знала. В ней что-то бродило, менялось, росло. В ней заваривался какой-то перенасыщенный раствор, из которого вот-вот начнут выпадать кристаллы. Но пока ещё было не ясно, какими гранями они заблестят. Алиса не умела скрывать своего смятения, и люди принимали его за дурь. Девочки с ней не дружили. Мальчишки посмеивались над ней. Взрослые пожимали плечами. Дурочка!..

Однажды, пробравшись на театральный двор, Алиса увидела незнакомого парня. Он сидел на скамейке рядом со служебным входом и курил сигарету. Парень был рослый, загоревший, большерукий. В его пальцах сигарета казалась крохотным угольком. Алиса села рядом с ним на скамейку и заглянула ему в лицо:

— Ты артист?

— Какой я артист! — удивился незнакомец. — Разве я похож на артиста?

— Не знаю, — сухо сказала Алиса и отвернулась.

Теперь уже незнакомец заинтересовался стриженой косоглазенькой девочкой.

— А ты что здесь делаешь? — спросил он.

— Сижу, — ответила Алиса.

— Скучно?

— Нет… ничего. Ты на работу пришёл наниматься?

— Какая здесь для меня работа! — усмехнулся парень и спросил: — Ты небось со всеми артистами знакома? Сергееву-Алексееву знаешь?

— Может быть, знаю, — уклончиво ответила Алиса и вдруг повернулась к незнакомцу: — Ты её любишь?

— Не-ет, — запинаясь, ответил он.

— Зачем же ты её ждёшь? По делу?

— Дела у меня никакого нет… — начал было парень, но Алиса не дала ему договорить.

— Тогда иди… Взрослые должны днём работать! — резко сказала она.

Незнакомец пожал плечами и замолчал. Эта худенькая девчонка сидела к нему спиной, и ему был виден только её рыжеватый мысик на затылке. Она чем-то поразила его. Её вопросы были настолько прямолинейными, что на них было трудно ответить. И вместе с тем незнакомый парень испытывал к девчонке нарастающий интерес. Теперь уже он заглядывал ей в лицо.

— А ты кого ждёшь? — спросил он.

— Семидругова, — просто ответила Алиса. — Будем небо освежать.

— Как это — освежать… небо?

— Облака измазались, понимаешь?

Тогда незнакомец сделал большие глаза и сказал:

— Ты дурочка, что ли?

Алиса не обиделась. Она как бы не расслышала его слов и сказала:

— Ты никогда не учился на художника?

— Не-ет.

— Может быть, у тебя талант. — Алиса осмотрела его с ног до головы, словно хотела обнаружить глазами черты таланта. — У тебя есть талант?

— Талант! Скажешь тоже! Я же шофёр.

— Ну и что же… — недовольно пробурчала Алиса.

Их разговор оборвался. Алиса как бы утратила всякий интерес к незнакомому парню. Ему же хотелось говорить с ней, объяснить, почему он ждёт Сергееву-Алексееву, хотя девочка уже больше не расспрашивала его.

— Понимаешь, я спас её три года назад, — вдруг сказал он. — Она тогда благодарила меня и всё звала в гости: «Я тебя со всем театром познакомлю…»

— Зачем тебе со всем театром знакомиться? — Алиса с усмешкой покосилась на незнакомца. Но постепенно усмешка уступала место удивлению или даже испугу. Она спросила: — Её бы убили?

— Не знаю… Но когда я за неё вступился, меня ножом…

— Покажи, — вдруг потребовала Алиса.

Незнакомец засучил рукав и показал шрам.

— Больно? — спросила девочка.

— Не помню… Ударили и убежали…

В это время во дворе появился художник Семидругов в своём рябеньком халате, и Алиса соскочила со скамейки:

— Я пошла.

«Небо» стояло, прислонясь к стене. Оно было грязно-голубого цвета, а облака на нём были грязно-белые. «Небо» давно не требовалось на сцене, долго стояло во дворе, запылилось и поблёкло. А завтра, наконец, шел спектакль с «небом». Надо было спешно готовиться. Алиса взобралась на верхнюю перекладинку стремянки, а Семидругов стоял внизу, потирал поясницу и командовал:

— Подбели облачка. Погуще подбели… Поворачивай кисть, не капай на небо!

И Алиса послушно выполняла его распоряжения. Она отбеливала облака и подсинивала «небо». Она как бы не подкрашивала, а стирала загрязнённое «небо». И под её проворными руками «небо» начинало распогоживаться и оживать.

В какой-то момент Алиса оторвалась от своей работы и посмотрела вниз. Она увидела незнакомца. Он, оказывается, внимательно наблюдал за её работой.

— Хорошо у тебя получается, — сказал он.

— Не подсматривай! — резко сказала девочка. — Жди свою Сергееву-Алексееву на скамеечке. Уходи!

Парень пожал плечами и пошёл прочь.

И она снова принялась за дело.

— Поправь загогулину у крайнего облака, — скомандовал Семидругов и вдруг спросил: — Что ты его прогнала?

Девочка ничего не ответила художнику. Она поправляла загогулину.

Постепенно во дворе стали появляться ребята. Они проникали сюда по своим потайным ходам, в обход старого Барсукова. Они прятались за фанерными колоннами и ухитрялись зарядить деревянную пушку ядрами из папье-маше. Алиса закончила свою добровольную работу и мыла руки. В это время во дворе появилась Сергеева-Алексеева. Булыжники весело зазвенели под её каблуками. Незнакомец сразу узнал её. Поднялся навстречу:

— Здравствуйте, Виктория!

Он радостно улыбался — её лицо оставалось неподвижным.

— Здравствуйте. — Она щурила глаза и, видимо, мучительно старалась припомнить этого человека. — Простите…

— Я — Назаров, — помог он ей. — Была такая неприятная история…

— Назаров? Да, да, вспомнила! Назаров… — оживилась Сергеева-Алексеева. — Здравствуйте. Очень приятно.

— Вот, приехал…

— Очень хорошо. Вы хотите попасть на спектакль… Я сейчас что-нибудь придумаю.

— Не обязательно сейчас, — сказал Назаров. — Я побуду дня три… У меня отец слепнет. Его надо устроить в больницу… А остановиться негде. Я и решил…