Выбери любимый жанр

Мальтийский жезл [Александрийская гемма] - Парнов Еремей Иудович - Страница 65


Изменить размер шрифта:

65

— Зачем мне жить? — горько усмехнулся Мельхиор, сразу же помыслив о самоубийстве.

— Умереть ты всегда успеешь…

— Когда нет справедливости, жизнь становится в тягость.

— Ну, как знаешь…

Из крепости выступили под покровом ночи и, обманув сторожевые посты, двинулись по дороге в Салерно.

Карл, разгадавший этот хитроумный маневр, не велел преследовать отступавших, мечтая лишь об одном: чтобы изувер в облике папы поскорее покинул его владения. А догнать было так легко, потому что истерзанные узники едва тащились, спотыкаясь чуть ли не на каждом шагу.

Епископа Акуилы, который не мог держатья в седле, Балдазаре пришлось зарубить. Впрочем, он лишь выполнял полученный приказ и, дабы поскорее избавить бедолагу от мук, постарался прикончить его с одного удара.

Вблизи Барлетты беглецов ожидал генуэзский корабль. Едва носильщики перенесли на борт последний вьюк, капитан распорядился поднять паруса. Только теперь, когда все опасности остались позади, папа вспомнил про ненавистных кардиналов и велел зашить их в воловьи кожи.

Еще не скрылись из глаз каменистые берега Адриатики и пропыленные сосны на них, как мешки полетели за борт.

Обо всем предупрежденный заранее, Мельхиор ухитрился вспороть шов и вынырнул на поверхность. В последнем теологическом споре насчет причин и следствий верх одержал Балдазаре. Определенно он видел намного дальше…

Добравшись до берега, Мельхиор нашел приют в хижине пастуха. Прошлое умерло для него, и он не пожелал возвратиться на пепелище. Покинув при первой возможности Италию, добрался до родных мест и попросил убежища в монастыре премонстрантов.

Приняв постриг, он целиком посвятил себя алхимическим изысканиям. На подготовку к великому деянию ушло семь лет, но опыт не оправдал ожиданий.

В поисках ошибки Мельхиор задумчиво перебирал чудесные четки, где каждое седьмое зерно было вырезано из золотистого тигрового глаза. Начинаясь солнечным знаком и заканчиваясь гексаграммой, граненые бусины намекали на зашифрованный рецепт «Дела Солнца». Иногда перебор граней складывался в буквенную последовательность, которая отзывалась глухим воспоминанием.

— Абра… Абрака… — шептал он, стиснув пылающие виски, но ничего не получалось. — Алкоголь, Баня, Роса, Амальгама, Кристалл, Антимоннум, — пытался подобрать подходящее. — Абра… Абракадабра!.. [130]

И когда мозг окончательно отказывался служить, а пальцы уже не могли удержать тростниковую палочку, полубезумный инок хватал первый попавшийся клочок, выводил на нем имя и начинал всматриваться в него, словно в зеркало, шевеля губами, растрепав поседевшие космы.

Что виделось ему, что мерещилось в редеющей мгле? Какие образы вставали, какие пробуждались воспоминания?..

Когда в Теплу пришла весть, что пират Балдазаре Косса стал папой Иоанном Двадцать Третьим [131], Мельхиор тихо засмеялся и, выхватив стилет, стал поражать одолевавших его духов.

Иоанн Двадцать Третий был посмертно вычеркнут из списка пап. Только в 1958 году, через пятьсот с лишним лет, это имя и порядковый номер вновь повторились в перечне наместников святого Петра, когда римскую курию возглавил кардинал Ронкалли. За столь долгий срок все, за ничтожным исключением, успели забыть, что такой папа уже появлялся однажды на грешной земле. На его памятнике, изваянном гениальным Донателло [132], значится:

«Здесь покоится прах Балдазаре Коссы, бывшего папы Иоанна XXIII».

Почему «бывшего» — возникает невольный вопрос. Разве можно в столь неподобающей форме отзываться о главе римско-католической церкви? Оказывается, можно, ибо в 1415 году на Констанцском соборе он был низложен и обречен на забвение.

Глава двадцать третья

РЕЧНОЙ ТРАМВАЙ

Не застав Наталью Андриановну в институте — ему сказали, что у нее библиотечный день, — Люсин не без колебаний решился позвонить ей домой.

— Не уделите мне часик? — попросил с обезоруживающей откровенностью. — Сугубо лично…

Она согласилась, затаив удивление, и, недолго думая, назначила встречу на пристани у Киевского вокзала, неподалеку от дома.

Люсин узнал ее лишь в самый последний момент, когда она, легко перебежав через дорогу, нерешительно замедлила шаг. Скорее, догадался, робко устремившись навстречу, что это она. И лишь после того, как Наталья Андриановна протянула руку в перчатке, он позволил себе улыбнуться. Мимолетная эта улыбка получилась натянутой, вымученной.

Не находя подходящих слов от нахлынувшего волнения, Люсин увлек ее к лестнице, спускавшейся к причалу.

Бело-голубые речные трамвайчики еще курсировали по реке, но пассажиров собиралось совсем немного. Темная вода дышала осенней сыростью. Косые волны от винтов лениво качали желтые листья, загоняя их вместе с окурками и прочим плавучим сором под дощатый настил. Легчайшая дымка висела над городом, смягчая сверкание окон, воспламененных вечерней зарей, туманя мосты. В глянцевых переливах дрожали искаженные отражения домов. Пустынная набережная, перемигивание светофоров, мост и холодный сумрак его одетых гранитом опор.

— Покатаемся на пароходике? — неожиданно для самого себя предложил Владимир Константинович, страдая от неловкости и беспричинной тоски.

— Вы странный человек, — подняв воротник, Наталья Андриановна зябко передернула плечиками. — Какой пронизывающий ветер!

— Дрожь вселенского одиночества, — грустно усмехнулся Люсин. — Так назвал осень один мой друг. Она особенно остро переживается в городе, где природа зажата прямолинейностью камня.

— Он поэт, ваш друг?

— Что-то в этом роде. Да и какое это имеет значение? Главное, что он прав. Даже небо не свободно от города, — Люсин кивнул на белые клубы, застывшие над высокими трубами ТЭЦ. — Одурманенное дымом, оно безъязыко корчится в паутине проводов… Я еще помню, когда по Бородинскому мосту ходили трамваи. Кажется, тридцать первый и сорок второй. А тридцатый делал круг возле Киевского, высекая искры и требовательно звеня. Мы с ребятами вскакивали на ходу и мчались, стоя на подножках, навстречу обманчивым осенним ветрам.

— Обманчивым?

— Они всегда обещают несбыточное. Особенно в тягучую пору заката… Я и сам не помню, как в одну шальную минуту перескочил с трамвая на борт траулера.

— Так вот отчего вас вдруг потянуло совершить эту прогулку!

— А вот, кстати, и наш дредноут… Ну как, рискнем? — не дожидаясь ответа, Люсин просунул деньги в окошко кассы. — До конца и обратно, пожалуйста.

В полном одиночестве они прошли через турникет. На верхней палубе сидела старуха с лохматым псом, а несколько поодаль самозабвенно обнималась парочка.

— Здесь слишком ветрено, — Наталья Андриановна зябко поежилась. — А внизу душно и пахнет бензином.

— Соляркой, — непроизвольно поправил Люсин.

— Тем хуже. Не переношу угара.

— Если память мне не изменяет, на корме должно быть укромное местечко. И воздух свежий, и от ветра защищено. Все сто двенадцать удовольствий. — Сойдя на две ступеньки, он подал ей руку. — Почему вы решили, что я странный человек, Наталья Андриановна?

— Не знаю, — она медленно покачала головой, покорно спускаясь по узкому трапу. — Согласитесь, что все сегодня немного странно. И вообще мы явно не о том говорим. Ведь вам нужно о чем-то спросить меня? Верно?

— Еще не знаю, — ушел от прямого ответа Люсин, сильно подозревая, что выглядит в ее глазах чуть ли не идиотом.

— Если у вас действительно есть ко мне дело, мы могли бы увидеться в более подходящей обстановке. — Наталья Андриановна без особого удовольствия опустилась на влажную скамью.

— Например? Я бы скорее утопился, чем рискнул пригласить вас в уголовный розыск.

— Кафедра вас уже не устраивает?

— Не хочу лишний раз мелькать перед вашими сослуживцами. Ведь дальше этой проклятой сберкассы мы не продвинулись ни на шаг… Погонят меня к чертовой бабушке и будут правы.

вернуться

130

Абракадабра — магическое слово, которому приписывалась способность излечивать от болезней. Возможно, происходит от слова «Абраксас». Служило паролем во многих тайных обществах. Согласно утверждению Квинта Серена Самоника, это слово необходимо было написать в виде магического треугольника, читающегося одинаково во всех направлениях, сложить бумагу, зашить крестом белой ниткой и носить как амулет в течение девяти дней. После чего утром пойти к реке, текущей на восток, и бросить амулет в воду через плечо, не оборачиваясь. Болезнь при этом переходит в амулет, а больной выздоравливает.

вернуться

131

Иоанн XXIII (Балдазаре Косса, 1370—1419) —папа римский (1410—1415), провозглашенный в Пизе, в период разделения папского престола между Римом и Авиньоном.

вернуться

132

Донателло (Донато ди Никколо ди Бетто Барди, ок. 1386—1466) — итальянский скульптор, представитель флорентийской школы Раннего Возрождения. Осмысливая опыт античного искусства, создал классические формы и виды ренессансной скульптуры: новый тип круглой статуи и скульптурной группы («Св. Георгий», «Давид», «Юдифь и Олоферн»), монументального конного памятника («Гаттамелата» в Падуе), живописного рельефа (алтарь в церкви Сант-Антонио в Падуе), величественного надгробия (гробница Иоанна XXIII во флорентийском баптистерии).

65
Перейти на страницу:
Мир литературы