Страницы незримых поединков - Логунов Виктор Александрович - Страница 26

Под солнцем грелись островерхие черепичные крыши аккуратных домов и белые толстостенные монастырские помещения.

Здесь располагалась разведывательная школа абвера. Смеречинский и Крылов прибыли сюда первыми, а вскоре стали прибывать и остальные курсанты, и не только из Лодзинского лагеря.

И самое главное — сюда удалось попасть многим лодзинским подпольщикам, план Михайлова был выполнен. С первых же дней в осином фашистском гнезде стала действовать боевая, разветвленная подпольная организация.

Руководству абвера такое не могло присниться в самом кошмарном сне: оно само, собственными руками, переместило в свою разведшколу готовую к борьбе организацию антифашистов!

…Начальник разведшколы полковник Анберг во вступительной беседе с курсантами сказал:

— Фюрер, придя к власти, сразу же стал укреплять разведывательные органы. Руководителем абвера был назначен один из самых талантливых наших разведчиков адмирал Канарис, служивший еще кайзеру Вильгельму. Вам не обязательно знать руководителей отделов и групп абвера, но могу сказать, что это — опытнейшие разведчики, бесконечно преданные фюреру. «Абвер должен поражать Россию, как молния» — это слова нашего шефа адмирала Канариса. Наша разведшкола находится в непосредственном ведении одного из подразделений абвера — «Штаба-Валли», который руководит разведкой и подрывной деятельностью в тылу Красной Армии. Вас мы будем готовить по радиоделу и шифрованию, стрельбе, прыжкам с парашютом, вождению автомашины — всему тому, что вам необходимо для успешной работы. Непосредственно вашей подготовкой будет руководить известный вам майор Эймер.

Эймер встал, щелкнул каблуками и сел.

— Заниматься добросовестно. Повиновение руководству школы и инструкторам беспрекословное. Помните, что вы дали подписку служить Великой Германии, и если кто-нибудь из вас захочет обмануть нас, пусть подумает, что его ждет. Отсюда, буду откровенен, только два пути: или нашим агентом, или — смерть для отступников и предателей дела фюрера. Вопросы? Нет вопросов? Встать!

…В монастырском саду яблони уже таили средь темной листвы завязь, которая к осени обратится в сочные сладкие яблоки. Здесь было единственное место, где Смеречинский и Крылов могли поговорить, не опасаясь ушей осведомителей.

Впрочем, теперь они были не Смеречинский и Крылов, а Сагайдачный и Кедров. Командование разведшколы приказало всем курсантам выбрать себе псевдонимы. Подлинные фамилии должны были остаться только в картотеке, хранящейся в сейфе.

Смеречинский выбрал псевдоним «Сагайдачный». Вспомнилась любимая отцовская песня про гетмана Сагайдачного, который едет «попереду» своего войска громить чужеземных захватчиков. Сели, закурили.

— Надо проанализировать последний провал, — озабоченно сказал Николай.

— Да, это удар, — вздохнул Крылов. — Сильный удар. Семерых ребят увезли на расстрел, и не вслепую хватали, все — из нашей организации.

— Провал случайный — или немцам удалось внедрить к нам своего человека? Вот что сейчас главное.

— Гадов мы уже знаем наперечет: Цветков, Огрызко, Семенов, Евтюхин.

— Ну, с этими наши дела не имеют, предупреждены. Конспирацию соблюдаем.

— И все равно есть горячие головы. Вспомни Фильку Межуева: «Я летчик, до костей обгорел, зубами землю грызу — так я фашистов ненавижу».

— Вот и пропал не за понюх табаку.

Друзья задумались, привалившись спинами к плотным яблоневым стволам, слушая шорох молодой листвы. Думали они об одном: опасность явно нарастает, последние недели ходишь, как по острию ножа. Гестаповцам удалось наладить в разведшколе шпионскую сеть. Можно предположить, что те, кого арестовали, пренебрегали конспирацией. Несколько слов в минуту откровенности вроде бы порядочному человеку — а человек этот тут же бежит доносить.

Но почему не арестовали и их, руководителей организации? Может, ребята выдержали пытки и не назвали имен? А может, здесь хитрый ход: пока что оставить руководителей на свободе и проследить их связи, чтобы выловить всю организацию?

Какой тактики сейчас придерживаться? Может, прав курсант Сафонов, который ответил на предложение стать членом организации:

— Я хочу, чтобы вы знали: я не предам и не продам. Но я боюсь, когда слишком много людей знает слишком многое — это опасно, а умирать здесь, в этом вонючем Брайтенфурте, я не хочу. Я сделаю все, когда окажусь там, дома, — явлюсь с повинной. Но — один.

(Через много лет Смеречинский узнал, что Сафонов действительно, будучи заброшен в наш тыл, сразу же явился в советскую контрразведку и выполнял все ее задания.)

Нелегкими были раздумья друзей. Может, не стоит сейчас рисковать, когда остались какие-то недели до заброски? Отсидеться, выждать?

Но в тот день в яблоневом саду они выбрали мужественное решение: продолжать рискованную работу, еще больше ужесточив конспирацию.

«Не время думать о себе. Думайте о деле, — сказал бы Михайлов. — Скоро начнется то, для чего мы и создавали нашу организацию, и каждый перевербованный сможет принести Красной Армии пользу неоценимую».

Вот какое решение было принято в тот день. Организация продолжала работать.

Смеречинский или еще кто-нибудь из руководителей организации прямо говорил человеку, казавшемуся достойным доверия и прошедшему строгую проверку:

— Хочешь загладить вину перед Родиной? Хочешь мстить фашистам?

Кое-кто раздумывал:

— И фашистской шкурой не хочется становиться, но и Анберг прав: явишься к нашим с повинной, а как там посмотрят?

Пытались убедить:

— Всякое может быть, когда явимся домой. Могут сказать, и справедливо сказать: на фронте у тебя было оружие, у тебя были подчиненные. Плохо, значит, воевал. Что из того, что тебя взяли в плен в бою, полуживым? Почему не пустил пулю в лоб?

— Так и скажут, и что на это ответишь?

— Что на это ответишь? Родина есть Родина, на нее не обижаются, она всегда права. Но ты подумай, какой урон можно нанести фашистам: у тебя будут шифры, радиоаппаратура. Это возможность водить фашистов за нос. Одна умело составленная дезинформация отправит на тот свет фашистов больше, чем ты их за всю войну увидишь. Заставить тебя мы не можем. Но если ты остался советским человеком, если хочешь помочь Родине — вступай в нашу организацию. Мы постараемся устроить так, чтобы в каждую забрасываемую группу попадал и наш человек.

Арестов больше не было. Стало ясно, что фашистам не удалось проникнуть в сердце организации. Курс подготовки заканчивался. Скоро курсантов начнут забрасывать в тыл Красной Армии.

Положение дел на фронте в это время, летом 1942 года, было трудным, сложным. Подпольщики знали об этом из передач московского радио, которое удавалось слушать регулярно.

А возможность эта появилась так.

Несколько курсантов, членов организации, помогали двум пожилым сестрам — учительницам Матильде и Марте Коблингер по хозяйству: вскопать огород, обрезать яблони, да мало ли работы для истосковавшихся по мирной работе рук?

Руководство разведшколы поощряло знакомство с брайтенфуртским населением. Анберг не раз говорил: «Смотрите, какая у нас, немцев, культура, учитесь, пригодится, когда после нашей победы сами захотите стать владельцами имений».

Но, разумеется, курсанты не должны были и намекать местным жителям на то, чем они занимаются за монастырскими стенами и на полигонах.

Через несколько месяцев знакомства, приглядывания друг к другу пожилые учительницы уже в открытую говорили, что они, австрийки, далеко не в восторге от Гитлера и его порядков, и признались, что не подчинились приказу властей и не сдали радиоприемник, а установили его в подвале дома и слушают запрещенные передачи.

— Мы верим, — военные люди не сделают ничего дурного, не злоупотребят нашим доверием.

И, поскольку посещение учительниц не вызывало подозрений, стали постоянно слушать Москву.

Сообщения были безрадостными. Немцы наступали на юге. Оставлен Ростов. Чувствуется по всему, что они уже за Доном, у Сталинграда.