Страницы незримых поединков - Логунов Виктор Александрович - Страница 12

«Ему здесь что-то не нравится, — подумал Рейн, — кажется, мое присутствие. Это Кочин».

И тут, как удар хлыста, трескучий голос:

— А я знал Николая Ивановича Зобова! — Кочин произнес это, явно рассчитывая на эффект. После многозначительной паузы он испытующе посмотрел на Рейна и с издевкой добавил:

— Я думаю, вы понимаете, что не вас имею в виду. Накладочка вышла, гость дорогой!

В комнате зависла тишина.

Рейн вопросительно посмотрел на Кочина и иронически улыбнулся:

— То есть? — лицо его оставалось спокойным.

— Бросьте, Кочин! Мало ли на свете Зобовых! — усмехнулся Рындин.

— На свете — может быть, но не в дивизии Сапожкова!

— А почему бы и не в дивизии? Что-то мы не к тому берегу идем. Подозрительность — не лучшая подруга в нашем деле!

— Однофамильцы, одноимильцы, — съязвил Кочин, — а вы не хотите попасть в когти к особистам? У меня, к примеру, такого желания нет.

— Хорошо, — обратился Рындин к Рейну. — Успокойте нашего друга и нас заодно, назовите своих командиров.

— Может быть, вы и их знаете! — с игривой улыбкой, обращаясь к Кочину, спросил Рейн. — Что, вся Туркестанская дивизия в вашем полку на учете?!

Все молчали. Тогда он с видом человека, которому терять нечего, бросился в атаку:

— Должен сказать, что я крайне возмущен, более того, оскорблен выраженным мне недоверием. Я пришел к вам с добрыми намерениями. Но раз так, вынужден ответить на ваш вопрос. Начальник штаба — Каюков, командиры бригад — Зубарев, Воробьев, член реввоенсовета — Долматов, председатель военного совета — Масляков… Кстати, я слышал, что у нас есть еще Зобов Николай Иванович. Но в отличие от вас, Кочин, не имел чести… Где он сейчас — не могу предположить. Дивизия переформируется. Идет подвижка кадров. «Армия Правды» нуждается в пополнении надежными людьми. Этим и занимаемся. Я — на станции Погромное, другие — в Курманаевке, Семеновке, Ивановке… Мой приезд сюда расцениваю, как продолжение того же дела. Знаю, что многие разъехались по гарнизонам с таким же поручением. Будут еще вопросы? Может быть, нужны подробности моей биографии? — спросил Рейн, лихорадочно придумывая новые факты к биографии Зобова. Фамилии называл медленно, как бы чеканил каждое слово.

— Чего мы от человека требуем? Восстание надо поднимать, а мы время дорогое теряем, — убежденно сказал моложавого вида мужчина в полосатом костюме по фамилии Томин.

Тут наступил перелом.

— Не хочу быть неверно понятым, — уперся глазами на вставшего из-за стола Рейна Кочин, — но любой на моем месте почувствовал бы подозрение. С Зобовым судьба меня сводила в штабе Заволжского военного округа. Встречались несколько раз, у каждого из нас там были свои дела. Общались. И вдруг на тебе, из той же дивизии выковырился еще один Зобов и тоже — Николай Иванович. Обижаться на меня не надо, время сейчас не ласковое. Так что забота о собственной шкуре пусть уж лучше хлещет через край. Я правильно говорю?

Никто его не поддержал.

Рейн зашагал к окну, чувствуя на себе устремленные взгляды. Держался с большим достоинством. В его глазах застыла напряженная сдержанность. Вернувшись к столу, он осторожно сел, словно проверяя, не провалится ли куда.

— Ну что ж, — сказал он, — я на вас не в обиде. Да и смешно было бы обижаться. Мы ведь не для этого сюда собрались. Нас собрала одна, общая идея. А факт недоверия — это нормальное, а может быть, неизбежное состояние. Будь все проще, доступнее, стоило бы призадуматься: а с теми ли мы собираемся идти в одной шеренге? Простите за грубость, но мне не хотелось бы здесь столкнуться с тактической близорукостью, которую, как правило, питает умственное убожество.

По выражению лица Рындина нельзя было понять, правильно ли выбрана ставка на такое откровение. Но Рейн ощутил, что обстановка как-то сразу изменилась к лучшему.

— Развеем все сомнения, — со своей неизменной усмешкой подкрепил позиции Рейна Рындин и посмотрел на него каким-то новым взглядом, как будто видел в первый раз. — С делом сюда приехал человек. И нам надо выработать дальнейшую линию поведения. Я думаю, что Николай Иванович может идти отдыхать, а мы еще посовещаемся, обсудим, что и как. И не далее, как завтра, сообщим ему о своих дальнейших действиях. Он должен возвращаться в дивизию.

Рейн распрощался со всеми и вышел.

Когда он проходил мимо палисадника, ему показалось, что кто-то промелькнул в темноте.

«Чекисты это или люди Рындина? — подумал Рейн. — Может быть, просто показалось, глаза еще не совсем привыкли со света».

И Норберт Филиппович зашагал в сторону гостиницы, испытывая облегчение, — победа, кажется, на его стороне и можно считать, что часть задания выполнена. Но он быстро погасил это минутное волнение. Нельзя расслабляться.

Ранним утром Рейн зашел к Григорию Кузьмичу и передал фамилии вчерашних собеседников.

Было еще несколько встреч с Рындиным. Операция продолжалась.

Постепенно Рейн выявил все основные связи сторонников мятежа, разобрался в их характере. Зацепился за нужную информацию и Серов. В результате всех этих усилий 8 августа 1920 года в городе были произведены аресты. Всего было арестовано 35 человек во главе с зачинщиком готовящейся измены в Актюбинском полку Рындиным.

И мог ли Норберт Филиппович предположить, что все эти перевоплощения самым трагическим образом скажутся на его жизни и служебной деятельности. Ведь они не могли быть задокументированы, да и знали об этом единицы, а сыгранная роль оказалась настолько органичной и убедительной, что ему со временем трудно было доказать обратное.

А доказывать пришлось. Нашлись свидетели «контрреволюционного прошлого» Рейна, распространили слухи о его враждебной деятельности. Начались проверки, но досконально их провести было сложно. И вот Рейна уволили из органов ОГПУ, исключили из партии.

А ведь Норберт Филиппович после побега из лагеря военнопленных мог уехать к себе на родину, но он остался в нашей стране. Остался для того, чтобы продолжать борьбу, защищать завоевания Советской власти.

О мотивах такого поступка Рейн писал:

И он сдержал слово.

Со временем выяснились события, связанные с операциями в 1919 и 1920 годах. Удалось найти военного комиссара Актюбинского полка, старого коммуниста Д. П. Киселева, который так охарактеризовал Рейна: «…стойкий и твердый борец за дело рабочего класса и крестьянства».

Справедливость восторжествовала. Рейн был восстановлен в партии и на работе.

Вся его последующая жизнь стала образцом верного служения советскому народу, который он называл своим. Длительное время работая в чекистских органах, Норберт Филиппович настойчиво боролся с врагами Советской власти.

Он участвовал во многих операциях по ликвидации разного рода контрреволюционных выступлений. Как одному из опытных работников, ему поручалось дело по расследованию всех обстоятельств, связанных с белогвардейскими мятежами в станицах Соль-Илецкого района и гибелью красногвардейских отрядов Персиянова и Цвиллинга, которые он успешно завершил. Несмотря на большой срок давности, виновные в гибели этих отрядов были найдены и понесли наказание.

Шли годы. Однажды, будучи на лечении в Кисловодске, он встретил своего истязателя по Троицкому лагерю политзаключенных Иванчика. Это было в мае 1934-го. К тому времени активный белогвардеец, начальник контрразведки белых, сумел пробраться на ответственную работу в Генеральный штаб Красной Армии. Многие годы он скрывал свое прошлое, приспосабливался к новой жизни. Это ему советским правосудием будет предъявлено обвинение в превращении лагеря военнопленных, где находились и политические заключенные, в застенок адских пыток, мучений и расстрелов.