Философия в систематическом изложении (сборник) - Коллектив авторов - Страница 52

Объяснительное естествознание Галилея и Ньютона вызвало ассоциационную психологию, а описательному естествознанию Линнея и Бюффона соответствует эмпирическая психология эпохи немецкого просвещения. Но за некоторыми исключениями, как, например, Тетенс, ее значение преимущественно отрицательное. Собственно говоря, эта психология также задается целью объяснить душевные явления, т. е. сперва узнать их путем тщательного самонаблюдения, а затем дойти посредством их разложения до тех простейших сил, которыми они вызываются. Но фактически она почти не идет дальше простого описания доступных непосредственному наблюдению процессов, и достигнутые результаты убедительно говорят о том, что описание остается бесполезным занятием, если оно не является вместе с тем и объяснением, как это практикуется иногда в последнее время. Многочисленные и разнообразные проявления души, отличаемые уже в народной психологии, располагаются эмпирической психологией по известным группам, находящимся между собой в различных степенях подчинения, и все объяснение состоит в том, что каждая группа рассматривается как действие особой способности. Мы получаем, таким образом, целую массу сложных и во многих отношениях родственных между собой продуктов душевной жизни, как, например, восприятие, рассудок, разум, силу воображения, а также способность абстракции, остроумие, способность обозначения, в виде ряда совершенно самостоятельных и друг другу чуждых способностей, и, подобно маленьким гомункулам в большом человеке, они действуют то сообща, то друг против друга. Примеры: «Поэтическая способность есть проявление силы воображения в связи с рассудком». В соединении с разумом та же самая сила воображения дает «способность предвидения». «Остроумие зачастую мешает силе суждения и приводит ее к ложным суждениям… Сила суждения посему должна остерегаться остроумия». Если это направление послужило прогрессу психологии, то этим мы обязаны заключавшимся в нем элементам оппозиции, которая, между прочим, была направлена и против ассоциационной психологии.

Одним из крупнейших недостатков ассоциационной психологии является то, что она не дает никакого объяснения для явления внимания. Ассоциативное сочетание представлений не в состоянии объяснить того факта, что из массы чувственных впечатлений или представлений, которые одновременно, так сказать, предлагаются душе, только весьма немногие проникают в душу и оказывают свое действие. Приверженцы ассоциационной психологии поэтому или обходят этот чрезвычайно важный факт полным молчанием, или пытаются отделаться совершенно недостаточными объяснениями и этим оказывают услугу противникам стремления к закономерному объяснению психических феноменов. Благодаря вниманию, как его понимает ходячее воззрение, душа как будто в самом деле оказывается самостоятельной реальностью, противостоящей своему собственному содержанию.

Крупная заслуга Гербарта состоит в том, что он познал невыясненность этого вопроса и пытался найти ему какое-нибудь объяснение. Он убежден в том, что «закономерность душевной жизни вполне похожа на закономерность звездного неба»; весь вопрос в отыскании правильных предпосылок для ее понимания. При этом он, хотя и не высказывает этого, также руководствуется физическими аналогиями. Представления он мыслит в виде эластичных тел, которым отведено пространство определенного измещения и которые сжимаются и уменьшаются в нем под влиянием взаимного давления, но никогда совершенно не исчезают. И вот, когда вызывается много представлений сразу, то вследствие единства души, в которой им приходится одновременно находиться, с одной стороны, а с другой – вследствие существующей между ними противоположности они направляются друг против друга. Они взаимно ослабляются, т. е. теряют в отчетливости, с какой они представляются, и в энергии, с какой они проникают в сознание. Но ни одно представление не исчезает; поскольку они ослабляются, они лишь превращаются в стремления к представлениям, и, как только уменьшается сопротивление, они выступают из состояния вынужденной подавленности в область ясного сознания. Гербарт вводит далее еще некоторые простые предположения относительно степени ослабления и, таким образом, находит, что уже двух представлений достаточно, чтобы совершенно вытеснить из сознания третье представление; отсюда он с чувством радостного удовлетворения заключает, что путем простого механизма ему удалось «объяснить наиболее общее из всех психологических чудес», а именно то обстоятельство, что в каждый отдельный момент нас из всей совокупности наших знаний, мыслей и желаний занимает весьма малая часть по сравнению с той, какая имела основание дойти до нашего сознания, но что не занимающее нас все-таки не пропадает для нас совершенно. При этом Гербарт отводит в своих предположениях место и ассоциативному принципу в соответственно измененном виде; а располагая такими двумя орудиями объяснения, как сопротивление и ассоциация, он мог с успехом выйти на решительную борьбу с только классифицирующей и гипостазирующей психологией способностей. Все обычно считавшиеся самостоятельными проявления душевной жизни, даже чувствования и желания, он берется объяснить исключительно как различные результаты механики представлений.

Кроме того, Гербарт указывает еще одно средство, которым он надеется «создать изучение души, не уступающее естествознанию:…где только возможно, пользоваться измерением величин и счислением». Мысль о применении такого метода к изучению психологии и до того мимолетно возникала несколько раз; громадные услуги, которые были оказаны естествознанию измерением и исчислением, естественно, наводили на размышления, нельзя ли ими воспользоваться с таким же успехом и в психологии. Но так как не находили должных способов, как их применять к психологии, то успокаивались на утверждении о невозможности такого применения, избавлявшем от дальнейших поисков. Наибольшей известностью пользовалось мнение Канта, что математика неприложима к феноменам внутреннего мира и их законам, так как время, в котором приходится конструировать психические явления, имеет только одно измерение. Гербарту также не удалось проложить здесь новые пути; ни на одном примере он не показал, как следует производить измерения, имеющие хоть какое-нибудь отношение к психическому миру. Но, во всяком случае, он познал, что душевная жизнь допускает измерение не только во времени, но и в других отношениях. К тому же он так сильно подчеркивал эту сторону дела, на которую до тех пор никто не обращал внимания, что вскоре были найдены и более правильные пути к ее выяснению.

Гербарт оказал на психологию сильное и продолжительное влияние. Но дальнейшие успехи психологии были достигнуты не непосредственным следованием по указанному им пути. Некоторые из его общих предположений и особенно основы его расчетов были слишком проблематичны, чтобы их можно было принять только на основании приблизительного совпадения отдельных выводов с данными опыта. К тому же давно возникла сильная оппозиция вообще против интеллектуализма, на котором строили свое учение как Гербарт, так и приверженцы ассоциационной психологии. Если душевная жизнь действительно исчерпывается движением представлений, сосуществованием и конкуренцией рядов и групп представлений, то как понять, например, такое явление, как религия? Неужели это небольшой комплекс истинных и допускающих разумное обоснование представлений с придатком громадной массы суеверных выдумок, исходящих или распространяемых священниками и князьями, чтобы удержать народ в повиновении? Такой низкой оценкой никак невозможно было удовлетвориться. А что такое искусство? Неужели искусство, например лирика Гете или симфоническая музыка Бетховена, в самом деле есть орудие для передачи познаний путем одних чувств, на что указывает название «эстетика»? Но труднее всего было, с точки зрения простой механики представлений, объяснить сущность единой индивидуальности и своеобразной личности, которая во всех разнообразных проявлениях душевной жизни остается неизменной основой, всему придающей единый характер и определенность. И вот все громче и убедительнее раздаются голоса таких людей, как Руссо, Кант, Фихте, Шопенгауэр, которые наряду с жизнью представлений ставят жизнь чувствований и волевую жизнь души или даже отводят ей первое место как проявлению ее самой настоящей и истинной сущности. Интеллектуализму противопоставляется волюнтаризм, как это учение ныне принято называть.