Выбери любимый жанр

Мы расстреляны в сорок втором - Пархомов Михаил - Страница 4


Изменить размер шрифта:

4

ГЛАВА ВТОРАЯ

Ленька Балюк и Тоня Протасова

Ночью меня бьет озноб. Рядом кто-то вскрикивает во сне, скрежещет зубами. Просыпаюсь, вглядываюсь в темноту и узнаю Леньку Балюка.

Впервые я встретился с ним незадолго до того, как судьба свела нас обоих на канонерской лодке «Кремль». Наше знакомство произошло при несколько странных обстоятельствах.

Как-то в субботу, с остервенением надраив ботинки и медяшки, ребята подбили меня пойти вместе с ними на танцы в клуб пищевиков. Затянув поясной ремень с такой силой, что сперло дыхание, я надвинул бескозырку на левую бровь.

Помню как сейчас: просторный зал, яркие люстры, девушки, которые застенчиво жмутся друг к дружке. В другом конце зала, покуривая, группами стоят широкоплечие парни. Пересмеиваются, поглядывают на девчат.

Затем включают радиолу, и все приходит в движение.

В перерыве меня знакомят с двумя подругами. Те стоят у стены, обмахиваются платочками. Белянка с наивными выпуклыми глазами протягивает холодные вялые пальцы и едва слышно произносит: «Валентина». А вторая смотрит смело, не мигая, и решительно говорит: «Я вас знаю».

Ее зовут Тоней. Антонина Протасова. Она часто бывает в клубе и танцует едва ли не лучше всех. Мне не раз приходилось видеть, как она осаживала самых смелых парней. А сейчас она стоит рядом со мной и улыбается. Неожиданно говорит:

— Скажите, вы всегда такой вежливый? Почему вы меня не приглашаете?

Я щелкаю каблуками. Ее рука ложится на мою фланелевку. Загорелая рука с длинными тонкими пальцами. Когда мы входим в круг, Тоня снова говорит:

— У вас такой вид, словно вы работаете. Держитесь свободнее. Вот так.

— Постараюсь, — отвечаю я, силясь не сбиться с такта.

— Ничего, я вас научу, — говорит она. — Через два — три вечера вы будете танцевать не хуже других.

Это уже почти обещание, и я быстро отвечаю:

— Согласен.

Весь вечер она танцует только со мной. На нас смотрят. Какая-то девушка, приблизившись во время танца, даже спрашивает: «Слушай, Тоня, ты почему это не отпускаешь от себя морячка?»— и Тоня отвечает с вызовом: «А он мне нравится!»

От этих слов у меня пересыхает в горле. Тоня пристально смотрит на меня и спрашивает:

— Скажите… Только правду! Почему вы меня раньше никогда не приглашали? Не решались?

— Нет, просто я…

— Не решались, — говорит она твердо. — Думали: если она откажет, то хоть провались сквозь землю — ребята засмеют. Так?

Я молчу.

— Надо быть смелее, морячок, — говорит Тоня.

— Есть, быть смелее, — отвечаю я весело. Из клуба мы выходим вместе. Проводив Валентину, которая живет в трех кварталах от клуба, остаемся вдвоем. Улицы пустынны. Их освещают редкие фонари. Стоят слепые облупившиеся дома. По булыжной мостовой тарахтит какая-то колымага.

Длинные дощатые заборы, пакгаузы. Куда это мы идем? Тоня резко останавливается.

— Спокойной ночи, морячок, — говорит она громко. — Дальше я пойду одна.

Ее голос насмешлив. Не понимаю, как она угадала мои мысли. И я спрашиваю с обидой:

— Вы не хотите, чтобы я вас проводил?

— А вы этого очень хотите? Только честно?

— Да.

— Тогда идемте.

Дальше мы идем молча. Из темноты выступают очертания портальных кранов. Мы проходим мимо третьего причала Киевского порта. До гавани рукой подать.

— Я живу здесь, — говорит Тоия останавливаясь. — Мой отец работает на электростанции. Ну, до следующей субботы…

— А завтра вы заняты? — спрашиваю я.

— Вот как, вас не испугала прогулка? — Она смеется. — А мне показалось…

— Так как же завтра?

— Хорошо, — она протягивает руку. Ее лицо становится серьезным.Встретимся вечером возле клуба…

Я не слышу под собою ног. Через пять минут я уже в гавани. Корабль стоит у причала, и я спускаюсь в кубрик, ныряю под одеяло, делаю вид, что сплю. Я не шевелюсь, даже когда кто-то из наших, свесившись с верхней койки, говорит по моему адресу: «Хлопцы, а наш Пономарь, видать, крепко ошвартовался. Окрутила его Тоня…», и его голос заглушает общий смех.

Назавтра, как условлено, мы встречаемся с Тоней возле клуба. К моему неудовольствию, она и на этот раз приходит с Валентиной. И зачем она повсюду таскает ее за собой? А я-то думал, что Тоня придет одна…

Тоня видит, что я раздосадован, и шепчет:

— Поухаживайте за Валей. Она в вас влюблена.

Я не могу скрыть раздражения.

— А вы все-таки попробуйте. Авось получится, — в ее глазах лукавые искорки.

Через силу пытаюсь улыбнуться Вале. В душе я проклинаю эту чертову куклу с пустыми глазами и… улыбаюсь. Старательно, вежливо. К счастью, это длится не так уж долго. На Петровской аллее Валя встречает знакомого. Оказывается, он заходил за ней, но не застал ее дома. Мне повезло.

— Возьмите Валю под руку, — говорит Тоня этому парню. — Идите, идите…она слегка подталкивает его в спину и, смеясь, добавляет:— Мы вам мешать не будем.

Потом, когда мы остаемся вдвоем, она резко поворачивается ко мне и, став серьезной, неожиданно с силой сжимает мою руку. При этом она произносит слова, от которых на мгновение останавливается сердце:

— А вас… А тебя я сегодня никуда не отпущу. Слышишь?

Как мало нужно, чтобы перевернуть жизнь! Вьющийся локон, влажный блеск зубов в парной темноте и глаза — боже, какие глаза! Заглянешь в них — и кружится голова, и в судороге немеют руки, и кажется, что нет большего счастья, чем то, которое ты нашел в их загадочной глубине.

Наши губы встречаются. Я отрываюсь от ее губ со стоном. А ведь раньше я никогда не думал, что можно стонать от счастья. Впрочем, мало ли о чем я не думал до встречи с Тоней. Эх, жизнь!..

Мы сидим на днище перевернутой лодки-плоскодонки. Пресно пахнет смолой и олифой. Кое-где из воды торчат полусгнившие сваи, черные снизу и покрытые зеленой размочаленной гнилью вверху. В этом месте когда-то была деревянная эстакада. Старый трехпалый якорь ржавеет на осклизлых камнях.

Тихо.

Мы смотрим вдаль. В черной, жирно-маслянистой воде стоят столбы отраженного света. Похоже, будто противоположный берег затона покоится на этих светлых столбах. Тишина так глубока и неподвижна, что слышно, как где-то далеко-далеко чей-то хриплый голос выкрикивает:

4
Перейти на страницу:
Мир литературы