Всем штормам назло - Врубель Владимир Абович - Страница 13
- Предыдущая
- 13/17
- Следующая
Начинало смеркаться, а вскоре и совершенно стемнело. На счастье Петрова, небо было безоблачным, и полная луна освещала путь. Вспышка энергии у мичмана прошла. Он ощутил невероятную усталость и едва передвигал ноги. Наконец силы окончательно оставили его, и Петров упал на снег. Ему оставалось надеяться, что он не сбился с дороги и каюры наедут на него. Александр Иванович уже замерзал, когда сквозь дремотное сознание услышал их голоса. Вскоре он почувствовал, что его кладут на нарты. Каюры продолжали путь по освещаемому луной следу. В чаще леса вдруг послышался вой собак, чему все обрадовались. Когда Петров приблизился к костру, у которого сидел Орлов, он не узнал его в старике с седой бородой и невероятно исхудалым обмороженным лицом. Не лучше выглядел и казак. Офицеры обнялись, и оба заплакали от радости.
Орлов показал мичману кусок чёрного сухаря, который он по крошечкам ел третьи сутки, а его каюр-казак в тот день доел последний клочок пузыря для хранения нерпичьего жира. Собаки не ели три дня и идти не могли. Когда на вопрос Петрова, сколько времени он в пути, Орлов ответил, что завтра будет месяц, мичман похолодел. У него уже не было половины провизии, а прошло лишь несколько дней, как по приказу Невельского он выехал из Мариинского поста. Ему было сказано, что он доедет до места за двенадцать дней. Если бы не произошла эта невероятная встреча, их всех ждала голодная смерть. Впоследствии Петров писал в своих записках об Орлове: «Он, конечно, вспоминал свою семью, и рвался к ней, и несколько раз крестясь, благодарил Бога за свое спасение, говоря: “Вероятно, за меня усердно молятся”. Я не мог смотреть равнодушно на этого уважаемого семьянина и душевно благодарил Бога, что был его спасителем». Они сидели у костра, переживая испытанное потрясение и случайность их спасения. Видимо, это побудило каждого из них поделиться самым сокровенным. Петров услышал из уст самого Дмитрия Ивановича историю его любви, случившейся трагедии, и даже о планах бежать на «Уналашке» в Америку. Память о Наталье Пахомовой продолжала терзать его душу. Нужно отдать должное порядочности мичмана: тот рассказал эти подробности, когда большинства участников тех событий не было в живых, а юный мичман стал пожилым контр-адмиралом.
Петров решил вернуться вместе с Орловым. Изучать дорогу в Императорскую гавань не было необходимости. Да и что бы дало его появление в Константиновском посту, если бы случилось чудо и он выполнил приказ Невельского, добравшись живым до места? Стал ещё одним лишним ртом для людей, умиравших с голода?
Петров отдал половину своих собак и провизии Орлову и его казаку, и ранним утром 29 декабря они направились в Мариинский пост.
В Мариинском посту, несмотря на своё состояние, Дмитрий Иванович задерживаться не хотел. Петров и оставшийся за начальника поста мичман Григорий Данилович Разградский не стали его уговаривать отдохнуть и набраться сил, хорошо понимая желание штурмана скорее увидеть жену и детей. 31 декабря Орлов выехал в Петровское. Свою семью он не видел полгода. Офицеры не решились отпустить его одного, и Разградский поехал вместе с ним. Они доехали до Петровского 10 января 1854 года. Разградский передал Невельскому письмо от Петрова. Тот докладывал: «Бог спас меня и Д.И. Орлова от голодной смерти. Когда я его встретил, он уже ехал месяц, а у меня провизии и корма оставалось самое большее на семь дней. Я его встретил в ужасном положении с последним куском сухаря, который он сосал третий день. Собаки его два дня сряду от голода не шли с места. Я чувствую себя, как будто весь избит. Отдохнут собаки, дня через два, отправлюсь к Вам…»
Незадолго до возвращения Орлова в Петровское гиляк передал Невельскому отчаянное письмо Бошняка с просьбой о помощи, написанное 27 ноября. Это письмо передавалось от селения к селению по цепочке. Но только возвращение штурмана заставило Невельского действовать. Рассказ и внешний вид Орлова потрясли людей. Начальник Амурской экспедиции приказал Разградскому и Петрову собрать обоз с продовольствием, медикаментами, уксусом и водкой для доставки в Константиновский пост. Продовольствия было кот наплакал, поэтому офицеры купили у гиляков четырёх оленей. Но никто из местных жителей не соглашался вести их в Императорскую гавань. На перевалах лежал глубокий снег, и люди не хотели рисковать.
Тогда повели обоз Разградский и два казака. Он дошёл до устья реки Хунгари, и там Разградский уломал-таки несколько местных жителей доставить в Императорскую гавань нарты с продуктами. Вместе с ними он прошёл свыше четырехсот вёрст к верховьям реки Мули. До Константиновского поста оставалось ещё двести вёрст. Непонятно, почему, когда оставалось практически всего ничего до цели, Разградский поручил казакам и каюрам продолжить путь в Константиновский пост, а сам 1 февраля повернул обратно в Мариинское. Единственно возможное объяснение – он не нашёл в себе сил увидеть то, чего с ужасом ожидал.
Узнав об этом, Орлов, ещё окончательно не оправившись после своей трагической одиссеи, невзирая на протесты и мольбы жены, вновь направился в Императорскую гавань. С собой он взял проверенного товарища, казака Белохвостого, у которого тоже душа болела об оставленных товарищах. Погрузив на нарты последние крохи продовольствия для Константиновского, они пустились в путь. Орлов появился в Императорской гавани почти одновременно с каюрами и казаками Разградского.
Возвращение Орлова вселило надежду умиравшим людям. Но даже он, не раз заглядывавший смерти в глаза, содрогнулся, увидев состояние зимовщиков.
Командир «Николая», Мартин Фёдорович Клинковстрем, был вольнонаёмным штурманом. В рапорте правлению Российско-американской компании, меньше всего думая о субординации, он резал правду-матку: «…почти все, не исключая офицеров и штурманов, страдали и лежали в болезнях, из которых цинготная в разных видах была самая гибельная: труднобольные ещё есть, и чем эта печальная драма кончится, неизвестно… Люди по большей части иссохли, исхудали, и другие, так сказать, двигаются и ходят, как тени и скелеты, с лицами жёлтыми, как воск, и стоит только другому, так сказать, глаза закрыть – и мертвец готов».
Двадцать девять крестов появились после этой ужасающей зимовки на мысе Сигнальном в Императорской гавани. Умер каждый третий. Лейтенант Бошняк физически оказался крепче всех, единственным оставаясь на ногах, хоронил умерших товарищей. Но он надломился душевно. В его коротких воспоминаниях есть слова, обращённые к человеку, которого он не захотел назвать по имени: «Кому случалось видеть смерть честного русского солдата, тот поймёт меня, если я скажу: безбожно и грешно жертвовать их жизнью для личных видов!» У него стала развиваться душевная болезнь. Свои дни Бошняк закончил в лечебнице для умалишённых в Италии.
17 апреля в гавань вошёл корвет «Оливуца». Его командир капитан-лейтенант Николай Николаевич Назимов, ознакомившись с обстановкой, сразу же направил к больным врача со всеми необходимыми медикаментами, организовал питание людей. От него же узнали о начавшейся войне с Англией и Францией. Теперь оставалось ожидать прихода вражеской эскадры. Назимов имел приказание снять с Сахалина Муравьёвский пост, который не мог оказать никакого сопротивления противнику. Орлов отправился вместе с ним, чтобы помочь вместе с другими офицерами организовать эвакуацию имущества. В Императорскую гавань он вернулся на пришедшем для помощи транспорте «Иртыш». На нём же Орлов перешёл в Де-Кастри. Там его встретил Невельской, который приказал ему следовать на Амур, где предстояла встреча сплава русских войск под командованием генерал-губернатора Муравьёва. Орлову вменялась лоцманская проводка барж в Николаевский пост. С этим поручением штурман успешно справился. Но с другим ему не повезло.
Муравьёв и адмирал Путятин хотели укрыть фрегат «Паллада» на Амуре. Помимо военных планов там примешивались и личные причины. Если бы удалось ввести «Палладу» в Амур, то все критики Муравьёва прикусили бы языки. Но как ни старался Орлов на неуклюжем слабосильном пароходике «Аргунь» отыскать достаточно глубокий фарватер, ему это не удалось.
- Предыдущая
- 13/17
- Следующая
