Зайнаб (СИ) - Гасанов Гаджимурад Рамазанович - Страница 42
- Предыдущая
- 42/70
- Следующая
Муса, когда неожиданно встречал Зарият в степи на могучем бархане в беседе с Каспием, в горах, как орлица, висящей на горных пиках, крадущейся след в след за семьей медведицы, играющей с волчьим выводком, бегущей в степи наперегонки со степным барсом, льющей горькие слезы над разоренным степной гадюкой гнездом степной куропатки, ему казалось, что она срослась с этими горами, степью, питается с ними одним горным и степным воздухом, преобразуещемся в туманы, дождинки, речки, переходящие в земную кровь, пульсирующей из груди горных вершин, глубин степей в ее грудь, что она одновременно является и орлицей, и волчицей, и рысью, и косулей, и березой, и кустиком, и травинкой: что земля, Вселенная начинается с нее, переходя в горы, степи, реки, моря, песню, эхо и через нее продолжается в бесконечность.
Мусса больше всего любил наблюдать за Зарият, когда та слушала рассказы бабушки, как преображалась, как менялось ее лицо, цвет глаз, образ и движение мыслей, как она начинала тяжело дышать, как трепетать ноздри, видеть, как дрожь, молний передается по ее телу, как она сжимается в комок, готовое, как огромное, сильное кошачее существо, готовое к пыжку. Может быть именно в этот день впервые он открыл ее секрет, снял замки с сундуков, где она хранит свои тайны и дикие страсти.
Был конец мая. В этом году и колхозных овец, и коров перегнали на одно стойбище. Соответственно, всех животноводов разместили в одном животноводческом доме. В связи с тем, что в этом году на летних отгонных пастбищах не хватало доярок, овечьи стада временно объединили. Пока за стадом овец смотрел молодой чабан Али со своими помощниками, за бабушкой Пери и ее внучкой председатель колхоза закрепил три десятка дойных коров.
Муса давно собирался навести в горах бабушку Пери и ее внучку, но не было ему замены в школе. Теперь наступили каникулы, и он с удовольствием на коне, который ему одолжил председатель колхоза, отправился в путешествие. Лето только-только вступало в свои законные права. Чем выше он поднимался в альпийские луга, тем больше становилось зелени, не только в подлесках, речных поймах, но и на открытых полянах. Ноги коня иногда до колен увязали в ковре мхов и лишаев, растущем густой порослью молодой зеленой травы, луговыми цветами, ягодами. Начало лета в горах бывает удивительно красивым. Удивляет и молодой покров только что вышедшей молочной травы, который распространяется всюду и одновременно. На Мусу дурманяще действуют запахи сырой земли, пробуждаемой теплом летнего солнца. Оно дает жизнь, тепло и влагу тысячам видов трав, цветов, молодым побегам березы, черной смородины, ежевики, красной малины, над которыми в поисках нектара роятся тысячи откуда-то взявшихся пчел, луговых мух. Когда с высоких горных вершин до его ушей долетели трели свирели, и он увидел на склонах большие пасущиеся стада, в его сердце забурлила кровь, которая вдруг забилась на его висках. Ему стало как-то легко, легкие задышали полной грудью, закружилась голова, в глазах чуть потемнело. Муса с конем на поводе, сколько бы не шел, все выше и выше, казалось, не чуть ли в самые воздушные коридоры, не уставал. И ему не хотелось, чтобы эта дорога не закончилась, повела бы его в самую вечность. Когда солнце поднялось на самый зенит, кругом все замолкло: песни птиц, звон пчел и мух, ушли на покой березовые рощи, поникли кусты и травы, Мусса добрался до колхозного стойбища.
Бабушка Ханум сидела перед чабанским домом на овчине. Она сидела сгорбившись, на ее крючковатом носу сидели очки, по всей вероятности, она штопала носки, старые платья. По тому, как она себя ведет, ее что-то беспокоило, вдруг бросала работу, уткнувшись взглядом куда-то вдаль, тяжело вздыхала, оглядываясь по сторонам, тыльной стороной руки вытирала предательски навернувшиеся на глаза слезы.
Мусу она заметила только тогда, когда он, привязав коня к коновязи, пошел ей на встречу. Он вежливо поздаровался:
— Здравствуйте, бабушка Ханум.
Она по голосу узнала Мусу.
— Здравствуй, сокол мой родной! Здравствуй!.. Как хорошо, что ты навестил старую бабушку… Как ты узнал, что я ждала тебя…Что у меня к тебе есть неотложное дело… — она сделала несколько движений, чтобы встать, как долгожданного гостя его встретить. Но что-то подкашивались ноги, задрожало тело.
Муса сам поспешил на помощь взволнованной бабушки, усадить ее на свое место.
— Дай я на тебя взгляну поближе и обниму! — заплакала бабушка, прижавшись головой к груди Мусы.
Только Мусе показалось, что эти слезы — не слезы радости встречи. Нет, ее бедное сердце что-то тревожило, в него закралось горе, которое она пыталась от него скрыть.
Муса обнял старую женщину, заменившую ему мать и замолчал, подумал, пусть бабушка выплачет свои слезы до конца, успокоится, а потом, задавая ненавязчивые вопросы. узнает, в чем причина, что случилось.
Через минуту бабушка взяла себя в руки. Громко, чтобы все услышали, позвала Зарият:
— Зарият, доченька, быстро выходи с подушками ко мне. Смотри, кто к нам пришел? Это Муса, наш Муса!..
Когда через минуту он увидел Зарият, с подушкой в руках спускающуюся с лестницы веранды к ним, Муса еще раз подумал, как благодатно влияет на ней свежий горный воздух, молоко, пропитанное целебными травами альпийских лугов, умывание росами с утренней зарей, стряхивающими с лепестков вешних цветов. Но, когда на мгновение его взгляд встретился с взглядом девушки, ужаснулся. В ее глазах горел огонь, то ли отрешенности, то ли ненависти, то ли негодования. Во всяком случае, при малейшей вспышке искры, она готова была взорваться.
Зарият, стыдливо пряча глаза, поздоровалась за руку с Мусой. Соблюдая элементарное уважение к гостю, даже не перебросилась дежурными двумя-тремя фразами. На мгновение в растерянности потупилась перед ним, взглядом упершись в его ноги, повернула и тихо ушла в дом. Эта девушка, которая при встрече с Мусой заводилась как тараторка, и не находилось сил способных остановить ее, сегодня с ним не смогла обмолвиться даже парой слов. Он, пока девушка за собой не прикрыла дверь веранды животноводческого дома, в недоумении сопровождал ее взглядом. Думал, перед входом в дом обернется и, как всегда, широко улыбнется. Нет, не обернулась, а, наоборот, как ему показалось, спешила, как можно скорее укрыться от его пытливых глаз за дверью.
Бабушка Пери, следя за каждым движением внучки, покачала головой, тяжело вздохнула, глядя в глаза Мусы:
— Не осуждай ее, ведь такая она неопытная! Все мы через это… прошли. Только кто открыто, не скрывая свои эмоции, как моя внучка, кто внутренне переживая, скрываясь и стесняясь… Но страсти страстями, пора и честь знать… Ты с дальней дороги, проголодался… Какая же старая стала… — шлепнула себя по голове. — Ей, доченька, — кликнула она Зарият, — вынеси сюда, под тень березы, что у нас там есть. Не забудь чаю ставить.
Через некоторое время Зарият, расчесанная, переодетая в новое платье, в туфлях вышла с подносом к гостю, быстро на белой скатерти быстро разложила нехитрую еду, собранную на скорую руку, села рядом с бабушкой, обняв ее за плечи и больше не встала.
Муса, зная, что бабушка любит чай с кусковым сахаром, сахаром в головку, и вести приятные долгие беседы за чаем, из хурджин вытащил кулек сахаром, несколько пачек зеленого чая и передал Зарият. Бабушка Ханум с удовольствием отхлебывала горячего и душистого чая, двумя оставшимися коренными зубами отгрызая куски сахара, расспрашивал Мусу о новостях в селении, с какими успехами завершает педагогический коллектив школы учебный год, что слышно о его жене, не напали ли следователи на след похитителя, что он собирается делать.
Мусса с удовольствием рассказал о всех новостях села. О том, что у соседки Абидат невеста родила сыа, а косоглазая Сейранат, наконец, вышла замуж; у сплетницы Кавсарат заболел язык, опух так, не то, что сплетничать, даже говорить не может; а вот у Айханум корова родила двух телят; в ближайшие дни в честь окончания учебного года, учителя приведут старшеклассников на экскурсию на Джуфдаг.
- Предыдущая
- 42/70
- Следующая
