1356 (ЛП) - Корнуэлл Бернард - Страница 57
- Предыдущая
- 57/81
- Следующая
- Последний потомок Тёмных паладинов?
- Не последний. – брат Фердинанд осенил себя крестом, - Говорят, есть ещё один.
- Есть. – кивнул Томас, - из рода ВексИлль.
- Худшего из семи. Вексилли не знали жалости, милосердия и несли на себе печать дьявола.
- Мой отец некогда звался Вексиллем. – признался Томас, - А я и не звался никогда. Только хочу я того, или нет, я – Вексилль. Владетель Бог-ведает-чего-у-чёрта-на-куличках и Кудыкиной-горы граф.
Брат Фердинанд бросил на Томаса опасливый взгляд, будто лучник был хищным животным:
- Значит, кардинал не врал? Ты – еретик?
- Я – не еретик. Просто имел несчастье перейти дорогу кардиналу Бессьеру.
Он сунул меч обратно в ножны. На дальнем конце аббатства хлопнули ворота и грюкнул по петлям засов. Скалли и кардинал удрали, унося «Ла Малис».
- Расскажи мне о мече святого Петра. – попросил Томас старого монаха.
- Что рассказывать-то? Меч, который Господь запретил Петру использовать в Гефсиманском саду, апостол передал святому Жюньену. Тёмные паладины, собиравшие реликвии для проклятых катаров, отыскали «Ла Малис», а потом, когда катаров истребили, спрятали.
- Здесь спрятали?
- Нет. Она хранилась в усыпальнице Планшаров в Каркассоне. Граф Матаме поручил мне достать меч оттуда, чтобы не достался англичанам.
- Ты принёс её сюда?
- Я. Графа по возвращении из Каркассона в живых уже не застал, Вот и решил, что здесь «Ла Малис» самое место.
- Покоя ей здесь не будет.
- Похоже на то. А ты, что же, хочешь покоя для «Ла Малис»?
Томас помолчал.
- Я – не Тёмный паладин. – наконец, разомкнул он уста, - Мои предки были катарами, я не катар. Но, как ни странно, наши цели совпадают. Так же сильно, как Тёмные паладины, я не хочу, чтобы «Ла Малис» стала орудием их врагов.
- И что ты намерен делать?
- Прежде всего отнять её у балбеса Скалли.
Томас вернулся в собор. Он был пуст. Большинство свечей догорели. Брат Фердинанд заглянул в каменный гроб за престолом. Томас подошёл тоже. Святой Жюньен лежал, сложив на груди иссохшие руки с зажатым в них деревянным крестом. Изжелта-коричневая кожа туго обтягивала кости черепа. Из-под сморщенных губ выступали жёлтые зубы. Глаза провалились.
- Покойся в мире. – прошептал брат Фердинанд, касаясь тонких пальцев святого.
Повернувшись к Томасу, доминиканец спросил:
- Отнимешь «Ла Малис» у Скалли, а дальше?
- Спрячу.
- Где?
- Там, где её никто вовек не найдёт.
В дверях собора показался сэр Реджинальд Кобхэм. Увидев Томаса, он обрадовано махнул ему рукой:
- Сэр Томас? Где запропастился? Ты с нами?
Томас двинулся к нему. Брат Фердинанд крепко схватил его за плечо:
- Обещаешь?
- Что?
- Что спрячешь?
- Клянусь на мощах святого Жюньена.
Он повернулся и положил правую ладонь на лоб почившему святому. Кожа наощупь походила на тонкий пергамент.
- Клянусь, что приложу все силы отыскать и скрыть «Ла Малис» от мира на веки вечные. И пусть святой Жюньен ходатайствует перед Господом о неизбывных адских муках для меня, буде я нарушу эту клятву.
Монах удовлетворённо кивнул:
- Буду молиться за тебя.
- Молиться?
Брат Фердинанд виновато улыбнулся:
- Ведь ты делаешь то, что должен был сделать я. А я вернусь в Матаме. Подходящий уголок встретить смерть. – он тронул Томаса За плечо, - Благословляю тебя.
- Сэр Томас! – нетерпеливо крикнул Кобхэм.
- Иду, сэр Реджинальд!
Томас вышел следом за Кобхэмом во дворик, где с трудом уместились две телеги, на которые лучники грузили разнообразную снедь из хранилищ обители: сыр, зерно, бобы, сушёную рыбу.
- Мы вроде как в арьергарде. – объяснил Томасу сэр Реджинальд, - И ни черта это не означает, потому что сейчас армия принца плетётся за нами, а не мы за ней. Принц на холме.
Он кивнул на опушенный лесом чёрный силуэт бугра:
- А французы за холмом. Где, Бог весть, но чертовски близко.
- Будет сражение?
- Не знаю. Думаю, что принц настроен поскорее добраться до Гаскони. С едой у нас плохо. Если мы тут пробудем пару дней – обожрём, как саранча, всё до голой земли. А южнее не сунешься – там французы, спят и видят, как бы нас подловить. Завтра нам предстоит та ещё работка. Будем переправлять лошадей и телеги через реку, а французы где-то рядом. Это что, вино? – Кобхэм затронул лучника, ставящего на воз бочонок.
- Да, сэр Реджинальд.
- Много его?
- Ещё шесть бочонков.
- Не вздумайте приложиться к ним под предлогом «мы только попробуем». Известно мне, как вы пробуете!
- Что вы, сэр Реджинальд! Не первый день нас знаете.
- В том-то и дело, что не первый день. – буркнул Кобхэм, поворачиваясь к Томасу, - Вино нам для лошадей пригодится.
- Для лошадей?
- Воды на холме нет, животин жажда мучает. Мы им вино даём. Конечно, наутро их будет пошатывать, но мы же всё равно дерёмся пешими. – он замер, как вкопанный, - Боже, что за красотка!
Томас решил, что внимание Кобхэма привлекла Бертилья, болтающая о чём-то с Женевьевой, но следующий вопрос старого солдата показал, что лучник ошибся:
- С глазом-то у неё что?
- Один из попов кардинала ослепить пытался.
- Христос! Много же злобных поганцев пригрела церковь. И таких гнид присылают радеть о мире?
- У меня сильное подозрение, что главным условием мира, которого добивается папа, должен быть принц Уэльский, сидящий в клетке у французского короля.
- Ха, это мы ещё посмотрим, кто у кого в клетке сидеть будет! Посмотрим, подерёмся и победим. Хочу ещё разок полюбоваться, как наши лучники нанижут французских хвастунов на добрые английские стрелы.
Томасу вспомнилась стрела, без вреда ударившаяся о нагрудник Скалли, и настроение у него испортилось. Тысячи стрел изготавливались в Англии, и сколько из них имели такие же дерьмовые наконечники?
Сколько из них подведут в сражении, которое, если верить сэру Реджинальду, было не за горами?
Королю не спалось. Ужинал он с сыновьями, старшим, дофином, и младшим, Филиппом. Менестрели исполняли баллады о былых победах, король слушал их вполуха, рассеянно ковырялся в тарелке, был молчалив и погружён в невесёлые размышления. Оставшись один, он вышел в сад у каменного дома, выбранного под штаб-квартиру. Вокруг, в деревне, имени которой король не запомнил, и за её пределами слышались голоса, горели костры. Солдаты смеялись, играли в кости. Иоанну как-то рассказывали, что принц Уэльский – заядлый игрок. Чем занят принц в этот поздний час? Играет? Удачно ли?
Король сел на скамью и повернул голову к холму, где, как доносили разведчики, расположились англичане. Бугор терялся на фоне черноты неба, и костры англичан казались злобной россыпью поддельных жёлтых звёзд рядом с бесстрастной холодностью звёзд настоящих. Сколько там англичан? И там ли они? Может, они разожгли костры, чтобы французы думали, что враг на месте, а сами тихонько снялись и улепётывают в Гасконь? А если всё же там, вынуждать ли их к бою? Может, пусть уходят? Тяжек выбор, и делать выбор ему, никому другому. Приближённые советовали всякое. Одни страшились английских стрел, иные, наоборот, полагали, что принц – ничтожество, и разгромить его удастся шутя. Король испустил тяжкий вздох. Чего бы хотелось ему самому – так это оказаться в Париже, среди музыкантов и танцовщиц, а не мрачно пялиться на занятый англичанами холм в медвежьем углу Франции.
- Вина, Ваше Величество? – выступил из тьмы слуга.
- Нет, Люк, спасибо.
- Лорд Дуглас пришёл, сир. Просит аудиенции.
Король устало кивнул:
- Фонарь принеси, Люк.
- Так лорда Дугласа…?
- Проси.
Любопытно, подумалось королю, что привело к нему Дугласа среди ночи? Неужели какие-то новости? Впрочем, едва ли. Беседы с шотландцем были на диво однообразны и сводились к тому, что надо атаковать, перебить сволочей, перерезать им глотки и надрать задницы. Дуглас жаждал драки, жаждал английской крови, но Иоанну, как бы он ни сочувствовал движущей шотландцем ненависти, приходилось учитывать и возможность поражения. Король вспомнил пыл, с которым обычно лорд излагал свои соображения, и содрогнулся. Иоанн почему-то не мог отделаться от ощущения, что шотландец его презирает, хотя Дуглас ни разу ни намёком не дал к тому повода. Пусть. Дуглас понятия не имел, какая это чудовищная ответственность – быть королём. Дальновидностью шотландец похвастать не мог, его уделом было – рубиться на поле брани, прочее – от лукавого. А король должен был заботиться о стране, управлять коей поставил его Господь. Стоило огромных трудов собрать армию, казна была пуста. Что станет с Францией в случае поражения даже представлять не хотелось. Она и так опозорена и разорена английскими варварами. Которые, тем не менее, попались в капкан. Или почти попались. Судьба дала королю шанс сбить с англичан спесь, даровать Франции столь долгожданную победу. Сердце короля забилось быстрее, когда он вообразил понурого принца Уэльского, пленником въезжающего в Париж; цветы, бросаемые парижанами под копыта коня короля-победителя; «Te Deum», звучащий в Нотр-Дам…
- Предыдущая
- 57/81
- Следующая
