Возвращение - Паолини Кристофер - Страница 2

• Предыдущая
• 2/178
• Следующая

В тот момент, когда ургалы, устроившие засаду Эрагону и его друзьям, уже готовы были напасть на них, неожиданно, будто прямо из скалы, появляются вардены и спасают их. Оказывается, тайный лагерь мятежников располагается внутри огромной полой горы Фартхен Дур — десять миль в высоту и десять в поперечнике. Там же, в горе, находится и столица гномов Тронжхайм. В Фартхен Дуре Эрагона отводят к предводителю варденов Аджихаду, а Муртага сажают в темницу, зная о его кровном родстве с Морзаном. Аджихад многое объясняет Эрагону, в том числе то, что вардены, эльфы и гномы договорились, что, когда появится новый Всадник, его (или её) сперва будет воспитывать Бром, а затем — эльфы, ибо только они смогут дать ему необходимые знания и умения. И теперь Эрагону нужно решать, следовать ли этим путём.

Эрагон знакомится с королём гномов Хротгаром и дочерью Аджихада Насуадой; его подвергают особой, «мысленной», проверке Двойники, двое лысых и весьма неприятных колдунов, находящихся на службе у Аджихада; он тренируется в фехтовании с выздоровевшей Арьей и снова встречается с Анжелой и Солембумом, которые присоединились к варденам. Эрагон и Сапфира также благословляют одну девочку-сиротку из числа варденов.

Внезапно приходят вести о том, что по прорытым гномами тоннелям к городу приближается армия ургалов. Разгорается сражение, во время которого Эрагон разлучается с Сапфирой и вынужден в одиночку сражаться с шейдом Дурзой. Дурза, будучи гораздо сильнее любого из людей, легко берет верх над Эрагоном и наносит ему мечом страшную рану на спине — от плеча до бедра. И в это мгновение Арья и Сапфира проламывают крышу парадного зала Тронжхайма — гигантский Звёздный Сапфир в шестьдесят футов в поперечнике — и отвлекают Дурзу настолько, что Эрагон успевает нанести шейду смертельный удар прямо в сердце. Освободившись от чар, которыми Дурза сдерживал их, ургалы тут же отступают назад, в подземные тоннели.

Лёжа в беспамятстве после битвы, Эрагон вступает в мысленную связь с неким существом, которое называет себя Тогира Иконока, «изувеченный, но целостный». Он предлагает Эрагону ответить на все его вопросы и говорит, что искать его нужно в Эллесиере, столице эльфийского королевства.

Когда Эрагон приходит в себя, он обнаруживает, что, несмотря на все старания Анжелы, на спине у него остался огромный безобразный шрам, почти такой же, как у Муртага. И в ужасе понимает, что ему удалось поразить Дурзу исключительно благодаря случайному везению. После чего твёрдо решает ехать учиться у эльфов и непременно отыскать этого Тогиру Иконоку. Ибо суровая Судьба уже спешит ему навстречу — по всей земле слышны первые отзвуки грядущей войны; близится время, когда Эрагону придётся сделать решительный шаг и встретиться лицом к лицу со своим единственным настоящим врагом — королём Гальбаториксом.

«Песни мёртвых — это плач живых» — так думал Эрагон, перешагивая через скрюченные, изрубленные тела ургалов и слушая причитания женщин, которые выносили убитых с обильно политой кровью земли Фартхен Дура. Сапфира шла рядом, стараясь не наступать на мертвецов; голубая сверкающая чешуя драконихи была, казалось, единственным, что испускало свет во мраке, царившем внутри полой горы.

Три дня миновало с тех пор, как вардены и гномы сразились с ургалами за обладание Тронжхаймом, невероятным городом, построенным гномами внутри горы, в самом сердце Фартхен Дура, но поле брани все ещё хранило следы ужасного побоища. Мёртвых оказалось так много, что не хватало сил похоронить их всех вовремя. В отдалении, за стеной Фартхен Дура, пылал огромный костёр — там сжигали убитых ургалов. Ни посмертных почестей, ни места упокоения врагам жители города-крепости не предоставили.

С тех пор как Эрагон пришёл в себя и обнаружил, что рана его заботливо перевязана Анжелой, он три раза пытался помочь себе с помощью магии. Но каждый раз его прямо-таки оглушала ужасная боль, которая взрывалась, похоже, где-то в позвоночнике. Целители поили его всякими отварами и снадобьями. Арья и Анжела говорили, что рана его почти затянулась, да и сам он порой чувствовал себя совершенно здоровым, хотя боли по-прежнему возникали регулярно. Ничем не сумела ему помочь и Сапфира; она лишь старалась разделить эту боль с ним благодаря их постоянной и прочной мысленной связи.

Эрагон провёл ладонью по лицу и посмотрел на звезды, что виднелись в жерле старого гигантского вулкана. Свет их застилал жирный дым от погребального костра. Три дня. Целых три дня прошло с тех пор, как он убил Дурзу! И вот уже три дня люди называют его Губителем Шейдов — с тех пор, как гибнущее сознание колдуна перестало терзать его душу и его разум и плоть спас Тогира Иконока, таинственный мудрец, «изувеченный, но целостный». Эрагон никому, кроме Сапфиры, не рассказывал об их мысленной связи. После сражения с проклятым Дурзой и теми тёмными силами, которым подчинялся шейд, Эрагон сильно изменился, но и сам ещё не понял — к лучшему или к худшему. Сейчас же он чувствовал себя необычайно хрупким; ему казалось, что любое внезапное потрясение способно совершенно выбить его из колеи, замутнить сознание и ослабить плоть.

На поле брани он пришёл, подчиняясь болезненному желанию собственными глазами увидеть последствия сражения. Но там царили лишь смерть и разложение, порождая в душе тревогу и ужас, а ещё ощущение славной победы, которое, как это представлял себе Эрагон, вспоминая старинные героические песни и легенды, он должен был бы испытывать.

Если бы несколько месяцев тому назад его дядя, Гэрроу, не погиб страшной смертью от руки раззаков, та ненависть и жестокость, которую проявили сражавшиеся с ургалами люди и гномы — и Эрагон видел все это в бою собственными глазами, — могла бы свести его с ума. Он и сейчас прямо-таки онемел, когда его глазам представилась страшная картина: заваленное изуродованными трупами поле боя. Сапфира подсказала ему, что единственный способ не утратить разум, когда вокруг столько ужаса и боли, — это что-то делать. Ибо Эрагон уже начинал сомневаться в том, что жизнь обладает неким неотъемлемым смыслом: слишком страшна была сейчас земля Фартхен Дура, заваленная оторванными конечностями и настолько пропитавшаяся кровью, что даже грубые башмаки промокли насквозь. Его охватывала дрожь, когда он вспоминал, как куллы — гигантские рогатые ургалы — разрывали людей и гномов на части. «Если в битве и есть некое благородство, — думал Эрагон, — то оно в том, чтобы защитить слабых от беды и смерти».

Он наклонился, поднял с земли огромный зуб кулла и взвесил его на ладони. Потом вместе с Сапфирой медленно обошёл изуродованную долину по периметру и остановился, заметив Джормундура, первого помощника руководителя варденов Аджихада, спешившего к ним со стороны Тронжхайма. Подойдя ближе, Джормундур низко поклонился, хотя Эрагон прекрасно знал, что ещё несколько дней назад он ни за что не стал бы им кланяться.

— Хорошо, что я успел тебя разыскать, Эрагон. — В одной руке Джормундур сжимал какое-то послание, написанное на куске пергамента. — Аджихад возвращается. Он хочет, чтобы ты был у западных ворот Тронжхайма к его прибытию. Остальные уже там. Нам придётся поспешить, чтобы успеть вовремя. — Эрагон кивнул и вместе с Джормундуром направился к воротам, не снимая руки с плеча Сапфиры. Все минувшие три дня Аджихад отсутствовал; он со своим отрядом гнал к подножию гор тех ургалов, которым удалось удрать по прорытым гномами тоннелям, пронизывавшим всю территорию под Беорскими горами. Да и во время основного сражения Эрагон видел Аджихада всего один раз — тот был в бешенстве, обнаружив, что его дочь Насуада не подчинилась приказу отца и не ушла вместе с остальными женщинами и детьми в укрытие, а, переодевшись, тайно проникла в ряды лучников и сражалась вместе с остальными варденами.

Сопровождали Аджихада Муртаг и колдуны-двойники, ибо задача перед ними стояла опасная и предводитель варденов нуждался в магической защите; Муртаг же мечтал лишний раз доказать, что не питает к варденам никаких злобных или мстительных чувств. Эрагона даже удивляло, сколь сильно изменилось отношение людей к Муртагу, особенно если учесть, что его отец, один из Проклятых, Морзан, и предал Всадников Гальбаториксу. Сперва, несмотря на то, что отца Муртаг ненавидел, а Эрагону служил верой и правдой, вардены ему не слишком доверяли. Но теперь никому не хотелось зря расходовать силы на жалкую ненависть к тому, что уже стало достоянием прошлого, ведь кругом было столько дел. А Эрагон искренне скучал без Муртага, ему очень хотелось обсудить с ним все случившееся и послушать, что он об этом думает.

• Предыдущая
• 2/178
• Следующая