Первый дневник сновидений - Гир Керстин - Страница 15

• Предыдущая
• 15/60
• Следующая

«Sub umbra floreo» – ввела я в окошко поисковика.

– Латынь? – спросила мама. Очевидно, я недооценила её зрение и любопытство. – По какому предмету вам это задали?

– По… э-э-э… – Поисковик выдал список результатов. Я прокрутила пальцем ленту. «Sub umbra floreo» – я цвету в тени. Выражение является девизом страны Белиз и встречается на её гербе. Хм. – По географии, – нашлась я. – Где находится Белиз, напомни, пожалуйста?

– В Центральной Америке. Граничит с Гватемалой. Раньше эта страна называлась Британским Гондурасом, – иногда мама могла прийти на помощь быстрее, чем планшет, и блеснуть не меньшими знаниями, чем Википедия.

– Ага, – я спрашивала себя, откуда в моём подсознании всплыл девиз Белиза. Я была практически уверена, что сегодня услышала об этой стране впервые в жизни. Тогда как же я могла думать о ней во сне? Удивительное дело, сколько информации мы подсознательно улавливаем и сохраняем.

Странно также, что я до сих пор помню все детали моего сегодняшнего сновидения. Ещё в детстве у меня были очень яркие сны (я не раз падала ночью с дивана и даже какое-то время страдала лунатизмом. Лотти любила рассказывать о том, как в пять лет я стояла ночью у её кровати и по-испански заказывала апельсиновое мороженое). Но воспоминания, как правило, стирались почти сразу же после пробуждения, гораздо быстрее, чем мне того хотелось, даже если сон был важным для меня или смешным. Поэтому я какое-то время приучила себя тут же записывать все интересные сновидения. Для этого я клала на ночной столик тетрадь и ручку. В дневное время тетрадь, ясное дело, хранилась в тайнике, чтобы никто до неё не добрался. Но для сегодняшнего сна никакие тетрадки были не нужны.

Кстати, ночью меня разбудила вовсе не гроза, а грохот мусоровоза, переставлявшего пустые баки. Моё сердце билось так сильно, будто готово было выпрыгнуть из груди. Я скатилась с кровати и попробовала упорядочить собственные мысли. Этот сон, каким бы невероятным он ни был, казался таким реальным, что мне захотелось тут же включить позолоченный ночник и проверить, не прилипла ли к подошвам моих шерстяных носков кладбищенская земля, нет ли кедровой смолы у меня на руках и не торчат ли из моих волос иголки. Конечно, ничего подобного я не обнаружила.

Немного придя в себя, я невольно улыбнулась. Да уж, на скудную фантазию жаловаться мне грех!

– Можно ещё один бутерброд, пожалуйста? – спросила Мия, пока я вводила новые данные в строку поиска – «Кристина Россетти». Могилу этой Кристины искал Грейсон в моём сне. Фамилию её я написала неправильно, но, несмотря на это, поисковик выдал довольно много результатов.

– Но ты съела уже четыре! – возразила мама Мие. Затем она повернулась ко мне: – Ты что, не слышишь? Никаких планшетов во время еды. Отложи его в сторону.

Но этого я сделать не могла, потому что информация, которая как раз появилась на экране, повергла меня в ступор: Кристина Россетти действительно была поэтессой викторианской эпохи, умерла она в 1894 году. Похоронена в Лондоне, на Хайгейтском кладбище.

Мне стало как-то не по себе.

Я зачехлила планшет и отодвинула его в сторону.

– Тебе больше понравится, если я начну морить себя голодом? – спросила Мия. – Девочки в моём возрасте очень часто страдают подобными маниями, особенно если воспитываются в семье с нестабильными партерами в отношениях.

– Не партерами, а партнёрами, – машинально поправила её мама и передала Мие корзинку с хлебом.

Ну, на самом деле, если задуматься, то ничего удивительного в этом нет. Я постаралась не обращать внимания на то, что по телу у меня побежали мурашки, и снова раскрыла планшет. Всему наверняка можно найти логичное объяснение. Ведь моя мама литературовед, а значит, я вполне могла слышать имя Кристины Россетти, тем более что она – современница Эмили Дикинсон, стихотворения которой нам с мамой очень нравятся. Наверное, где-то в моём подсознании отложилась также информация о том, когда она умерла и где похоронена. И именно сегодня этим данным суждено было пробраться ко мне в сон. Всё проще простого.

Сколько ни старалась, я не смогла вспомнить стихотворение, которое цитировали в моём сне Грейсон и Генри, но рифмы в нём были довольно удачные, и вообще оно звучало вполне в духе эпохи. Ну и ладно. Если моё подсознание само сочиняет такие стихи, значит, я непризнанный гений.

– Мам, а ты знаешь Кристину Россетти? – спросила я.

– Да, конечно. У меня есть удивительно удачно иллюстрированное издание её «Базара гоблинов». Оно в одной из коробок с книгами.

– Может, ты читала мне её стихи, когда я была маленькой?

– Возможно, – мама взяла у меня из рук планшет и захлопнула его. – Но вообще-то тебе всегда нравились только стихотворения с хорошим концом. А у Кристины Россетти они довольно мрачные.

– Как и настроение в этом доме, – Мия поглядела на дверь кухни, через которую несколько минут назад проскочила Лотти. Допив вторую чашку кофе, Лотти всегда отправлялась принимать душ, и эта процедура занимала у неё ровно четверть часа. Так было каждое утро, без исключений. – Ты, кстати, уже сообщила Лотти, что вы с мистером Спенсером собираетесь вышвырнуть её на улицу, или ты хочешь, чтобы мы сами рассказали?

– Никто не собирается вышвыривать Лотти на улицу, – возразила мама. – Просто её работа няней в этой семье подходит к концу, и Лотти давно об этом знает. Вы уже не маленькие, даже если по вашему поведению это и не заметно. Вчера вечером мне было за вас очень стыдно…

– Да прям уж! – Мия, щедро намазав на хлеб джем, пыталась отправить всю эту конструкцию в рот таким образом, чтобы та не прогнулась и не сломалась.

– Но если Лотти не сможет больше у нас работать, куда же ей деваться? – спросила я. Кристина Россетти и моя больная фантазия были на тот момент забыты. – У неё ведь нет никакой специальности. Если бы вы с папой не уговорили её остаться у нас после первого года работы, она могла бы поступить в университет и сделать карьеру. Ради нас она от этого отказалась, а сейчас, когда она стала старухой, ты собираешься заявить ей, что она нам больше не нужна. Это подло.

Мама улыбнулась.

– Ну что ты такое говоришь, Лив! Прошу тебя, не драматизируй. Во-первых, Лотти сама приняла решение остаться с нами, и решение это было, как мне кажется, совсем не глупым. Она посмотрела мир, выучила иностранные языки и, кстати, неплохо зарабатывала все эти годы – алименты вашего отца полностью уходили на её содержание. А во-вторых, ей всего тридцать один год. Если это у вас называется «старухой», то кто же тогда я?

– Антиквариат, – ответила Мия с набитым ртом.

Мама вздохнула.

– И как же Лотти отреагировала на известие о предстоящем увольнении?

– Она наверняка расплакалась, – у Мии был такой вид, будто у неё самой вот-вот потекут слёзы. – Бедная старушка Лотти.

– Чепуха, – сказала мама. – Лотти, конечно же, будет по вам скучать, но она наверняка рада новому этапу в своей жизни.

– Да, как же иначе…

Мама думает, что мы совсем ничего не понимаем?

– К тому же это случится не так уж и скоро, – продолжила она. – До Пасхи она останется с нами в любом случае, а возможно, и до конца учебного года. Посмотрим. Как бы там ни было, у неё будет достаточно времени, чтобы решить, чем она хочет заниматься дальше.

– Кнопка, небось, совсем перестанет есть, когда няня от нас уйдёт, – предположила Мия. – Помните, как Лотти надо было уехать в Германию на похороны своей бабушки? Кнопка отказывалась от еды семь дней подряд.

Я поглядела на дверь, но пятнадцать минут Лотти пока не истекли.

– Она наверняка попытается собраться с силами и вести себя так, будто ничего не случилось. Бедная Лотти. Это разобьёт ей сердце.

– Кажется, вы о себе слишком высокого мнения, – сказала мама. – Появлялась ли у вас мысль о том, что жизнь может быть прекрасна и без вас?

– Да, у тебя так точно. После того как ты познакомилась с мистером Спенсером, – ответила Мия.

• Предыдущая
• 15/60
• Следующая