Поединок. Выпуск 17 - Ромов Анатолий Сергеевич - Страница 92
- Предыдущая
- 92/107
- Следующая
Брэд умолк. Медленно и смущенно побрел он за родителями в зал. Вики без слов зашагала к своей машине. Джон двинулся за ней. Они сели, и Вики вырулила к дому.
Сначала оба молчали. Потом она взорвалась:
— Брэд под каблуком у отца и ничего с этим не может сделать. Так он воспитан — в преклонении перед ним, так же как преклоняется перед мужем его мать. Отвратительно быть женой папенькиного сыночка. На тебе жената лишь одна половина мужа, другая — принадлежит папочке.
Она оторвалась от руля и взглянула на Джона. Конечно, она нарочно говорит все это, чтобы скрыть главную причину отступничества Брэда — он ведь защищал Джона не из веры в него, а чтобы поддержать жену.
— Если бы мы могли уехать! Ведь нам принадлежит половина этой проклятущей бумажной компании. Мы могли бы продать свою часть, бросить все это и прилично, разумно жить своей жизнью. Но Брэд никогда на это не согласится. Не можем же мы возложить это бремя на мою мать, говорит он. Но он вовсе не считает, что его отец — бремя. Он помешан на нем и на своем грандиозном наследственном деле. Он… — она прервала себя. — Простите, Джон, не самый подходящий момент изливать свои горести. Но вы были великолепны — по-настоящему великолепны!
— Нет. Я не смог сдержать их.
— Трусы! И этот Стив Риттер! Он хуже их всех. Он виновник этой истерии — он шнырял повсюду, намекая, подстрекая, подстегивая. Почему? Почему он так против вас?
«Я не хотела, но это сильнее меня… Это как болезнь…»
— Не знаю. Думаю, они все против меня, так как не привыкли к таким, как я. Что-то во мне кажется им подозрительным. И потом Линда…
И вдруг понял, что даже с Вики Кэри не может говорить о Линде. И они ехали молча, пока не достигли дома.
Он предложил ей вернуться и все-таки проголосовать, но она заупрямилась, все еще продолжая сражение с наводящим страх свекром и запуганным мужем. Ему не следует возвращаться домой одному, заявила она. И настояла на том, чтобы зайти к нему и выпить по стаканчику. И только когда они сидели в гостиной, Джон начал понимать, как много значит, что после всех ужасов этого дня нашелся кто-то, кто может просто посидеть с ним, принимая его таким, каков он есть.
Оставалась она недолго.
— Мне еще достанется с бедным Брэдом. Когда папа ведет себя так, это его просто убивает. Он чувствует себя сокрушенным, загнанным в ловушку, опустошенным. Я его не виню.
Она протянула Джону руку, и ее некрасивое лицо осветила застенчивая, смущенная улыбка.
— Можно мне сказать вам кое-что, Джон?.. Это звучит глупо, даже обидно. Но до этого вечера, при том, что папа и Морленды и все кругом твердят все это… Я не была уверена. Я была, как Брэд. Какая-то часть моей души допускала: а может, они правы? Может, он все-таки… — она оборвала себя и забрала руку. — Но теперь все по-другому. Теперь я вам верю.
Она пошла к двери. И обернулась:
— И насчет Линды тоже. Я верю, что она такая, как вы рассказывали. Представляю, какая кошмарная жизнь была у вас. И я восхищаюсь вами. У вас больше мужества, чем у меня. И если что-нибудь случится — я хочу сказать, что бы еще ни случилось, — я с вами. И если я вам понадоблюсь… Спокойной ночи, Джон.
— Спокойной ночи, Вики.
Он смотрел ей вслед, пока она торопливо пересекала лужайку. И когда она уехала, оборвав этим последнюю связь с миром, ощущение кошмара снова начало сгущаться.
Он был один в доме, и огромная невидимая сеть полностью опутала, окружила его.
Он погасил свет и поднялся в спальню. С тех пор как Линда исчезла, он не заходил сюда. Стоял и смотрел на знакомую кровать с мятым белым покрывалом. И тут мысль о Линде пробилась сквозь его неотступные думы о том переплете, в который он угодил. Она — та женщина, на которой он был женат шесть лет, женщина, которую он любил. И вот она куда-то исчезла…
Снова ему явилось страшное видение — как она, обезумев, кромсает ножом картины в гостиной, топчет пластинки, бежит в мастерскую за машинкой, взбегает наверх, чтобы упаковать чемодан… А что потом? Бросает чемодан на свалке? Сделала она это? Сжигает на лугу его джинсы? Могла ли она сделать и это?
Вот чего ему никак не понять: могла Линда сделать все это? Или все было совсем иначе — это сделал какой-то таинственный немыслимый враг, причем не только его враг, но и Линды. Бросить чемодан на свалке, где его обязательно найдут? Жечь джинсы на лугу возле дома, где они неизбежно будут обнаружены? Но зачем? Потому что он конечно же убил ее. Линда умерла. Эта уверенность заполнила собой комнату, как если бы в ней находился труп.
Он заглянул в ванную. Полотенце, которым он тогда днем вытирался после душа, все еще валялось на полу. Он машинально наклонился, чтобы поднять и повесить его на крючок. Вот тут-то и взглянул на зубные щетки… Он же заходил сюда раньше. Как он мог этого не заметить?
Зубные щетки Линды располагались обычно слева от зеркала, а его собственные — справа. Все Линдины щетки были на месте, но двух его щеток не было.
Значит, Линда не могла сама складывать чемодан. Кто-то другой — Враг — поднялся в спальню, вытащил чемодан, упаковал платья, забежал в ванную комнату, схватил зубные щетки — все равно какие… Значит, кто-то другой, не Линда, напечатал ту записку, разрезал картины, растоптал пластинки?
Он присел на край ванны. Голова болела. Не все ли теперь ясно? Разве такая незначительная деталь, как зубная щетка, не доказывает окончательно, что Линда убита, а остальное — лишь подтасовка, хитро задуманный план, чтобы подозрение пало на него? Постепенно, несмотря на сумятицу мыслей, он почувствовал, что вот наконец найдена правильная линия поведения, позвонить капитану Грину. Объяснить насчет щеток. Это докажет мою невиновность. Даже капитан Грин поймет, что ни за что не спутаешь свои щетки со щетками жены.
Но проблеск надежды угас, едва родившись. Как он сможет доказать, что те щетки его, а эти Линдины? Он вспомнил об орущей, дерущейся толпе — они убеждены в его виновности. И капитан Грин настроен так же. Для капитана вся эта история со щетками — пустая болтовня.
Он не вернулся в спальню, а зашел в одну из безликих, холодных комнат, предназначенную для гостей, которых так и не было. Разделся и лег на кровать, пытаясь отделаться от новых видений — ему представлялось, как Линда убегает от кого-то, кричит, ее лицо искажено страхом…
Попытался думать о Вики. Но вспомнил о том, как Энджел Джонс вырывалась из его рук с криком: «Вы бьете свою жену…» Ясно представил себе свои джинсы в полицейской лаборатории. Мужчины в белом рассматривают их в микроскоп.
«Даже если на них окажутся самые крошечные пятнышки…» Снова Стив Риттер. Когда он наконец заснул, Стив опять охотился на него в лесу, но на этот раз уже не один. Все население Стоунвиля с шумом продиралось за ним сквозь кустарник, перекликаясь, как гончие псы.
«Что вы сделали со своей женой?»
Проснулся он внезапно, показалось, что его зовет Линда. Взглянул на часы. Десять минут одиннадцатого. Как он мог спать так долго? Но потом, когда все вспомнилось, им снова овладело безразличие. А что, собственно, он мог сделать? Звонить капитану Грину? Объяснять ему насчет зубных щеток? Но он уже и сам понял, что это бесполезно — капитан Грин решит только, что это новая, еще более неуклюжая попытка виноватого отвертеться.
— Джон! — кто-то звал его, откуда-то донесся этот слабый женский голос. Все еще наполовину сонный, он подумал: Линда! — и вскочил с бьющимся сердцем. — Джон… Джон…
Подбежал к окну. Около куста сирени, росшего у двери в кухню, стоял велосипед. Он прижался лицом к москитной сетке, вставленной в окно, и увидел фигурку с длинной темной косой у двери. Эмили Джонс.
С каким-то беспричинным удовольствием откликнулся:
— Иду.
Надел халат и встретил Эмили на пороге. В руках у нее была пачка писем. Вспыхнувшее лицо, блестящие глаза.
— Я привезла вам письма. Мама не знает. Я пробралась на почту, выудила их из вашего ящика и привезла.
- Предыдущая
- 92/107
- Следующая
