Поединок. Выпуск 17 - Ромов Анатолий Сергеевич - Страница 38

• Предыдущая
• 38/107
• Следующая

Баскаков брел спотыкаясь, сильно припадая то на одну, то на другую ногу, его шатало из стороны в сторону. Но он шел.

Певцов зажмурился, крепко потер лицо, и оно было очень счастливое, когда опять взглянул на поле.

Баскаков и его ноша приближались, хотя были еще далеко, на середине поля. Баскаков что-то кричал и даже взмахнул рукой. Певцов оглянулся. За недалеким гребнем на дороге показался столб пыли, через гребень перевалила машина и помчалась вниз, за ней вторая.

На белом халате врача проступали обширные пятна пота, и было видно, что под халатом до брючного ремня голое тело. Круглое лицо под белой шапочкой тоже взмокло, и на нем читалось выражение озабоченности.

— Ну, что? Как? — спросил Долгушин.

Он встал со скамьи в коридоре, а Баскаков, Баранов и двое сотрудников из местных остались сидеть.

— Ваш в полной норме. Отдохнет, полежит и вскоре выпишем. Думаю, даже можно транспортировать, если есть нужда… А другой был очень плох.

— Был? — переспросил Баскаков. — А как сейчас?

— Пулю извлекли, и ранение… удачное, определим так. Но потерял много крови, консервант не помогает, нужна свежая донорская кровь. Будем перевозить в городскую больницу. Думаю, что спасем, — врач слегка развел руками. — Не все зависит от нас.

— От вас зависит отправить его как можно скорее, — сказал Баскаков.

— Придет машина — отправим.

— Когда? Когда он даст дуба? — резко спросил Баскаков. — Мы его заберем. Я отвезу его сам, — он тяжело встал. — Куда надо идти?

— Но вы же ранены тоже… И очень устали. Вам необходим покой…

— Раз нет времени, не будем впустую сотрясать эфир! Он мне крайне нужен, поймите. — Скрашивая начальную резкость, Баскаков попытался улыбнуться врачу. — Выгляжу я не очень, но это чисто внешнее, поверьте… Так куда идти?

— Никуда. Сядьте, — сердито предложил врач. — Сейчас его привезут.

— Хорошо, но только, пожалуйста, побыстрее…

Самолет шел в безбрежном голубом пространстве, и далекие внизу облака казались заснеженной поверхностью огромного озера.

Баскаков сидел у окна, рядом спала девочка лет десяти, за ней подремывала толстая мама.

Он видел обширное многолюдное помещение, слышались знакомые звуки, но где это и что происходит было не разобрать. А он очень старался, потому что сквозь шевелящуюся толпу кто-то пробивался навстречу и даже различалась фигура, но никак не проявлялось лицо…

Девочка зашевелилась, толкнула соседа коленом, и, сразу открыв глаза, Баскаков бросил правую руку к левой подмышке.

В салоне шипели воздухоподатчики, большинство пассажиров спало. Баскаков взглянул на часы: стрелки показывали девятнадцать двадцать.

Он опять закрыл глаза, и как бы из тумана снова выделился знакомый зал аэровокзала, и обычная суета в нем продолжалась все так же. Но та, чье лицо раньше он не мог различить, уже прошла сквозь толпу, подходила все ближе, улыбаясь ему, и он тоже улыбнулся в ответ.

За поздним временем он отложил отъезд до утра. Но на следующий день, едва забрезжил рассвет, он был уже на ногах и спешил умыться, принять душ и позавтракать, чтобы пораньше оказаться на месте происшествия. Инспектор криминальной полиции Тони Найт отличался редкой добросовестностью.

На ветровом стекле его старенького «шевроле» прикорнула большая яркокрылая морфо. Движением руки он согнал красавицу бабочку и сел за руль. Машина стояла впритык к тротуару. Гараж под домом был на ремонте — меняли асфальтовый настил. Дом к числу фешенебельных не принадлежал — четырехэтажный, без лифта, но все же не развалюха какая-нибудь, гараж, во всяком случае, имелся.

«Шевроле» промчал полупустыми утренними улицами, пересек мост через канал и, еще больше разогнавшись, заспешил по Межамериканскому шоссе среди холмов, обступивших столицу. Для спешки основания были — до города Давид, возле которого случилась авария, часов шесть езды.

Собственно говоря, автомобильные аварии — дело дорожной полиции, причем не столичной, конечно, а Давида, но тут был особый случай. Местный инспектор, осмотревший вчера поздно вечером сгоревшую легковушку, заметил, что на кевларе — пулезащитном покрытии протекторов имеются царапины, да такие, будто там пули чиркнули. К тому же погибший водитель оказался русским перебежчиком. Так что к расследованию решили подключить Центральное управление криминальной полиции.

В машине Тони кондиционера не было, и он ехал, опустив все стекла в салоне. Март в тропиках — месяц жаркий.

Холмы остались позади, дорога легла на равнину, сельва обступила шоссе, и встречный ветер пах жаркой и пряной сыростью.

Тони Найт вспомнил вдруг о недавнем визите к врачу — и привычное с детства благоухание тропического леса стало отдавать запахом тления. Он отогнал неприятные мысли. Принялся думать о дорожном происшествии. Странно уже то, что на попавшем в аварию «фольксвагене» покрышки были с кевларом. Гангстеры — те, понятное дело, иногда используют это пулезащитное средство. Но зачем оно понадобилось русскому? Может быть, опасался мести КГБ? Найт и верил и не верил страшным историям о советской агентуре, регулярно появлявшимся в газетах и журналах, особенно в американских. Скорее, все же не очень верил. Не доверял он болтовне газетчиков. Слишком хорошо знал, что даже об уголовных делах они городят бог знает что. А уж когда заходит речь о политике, тут болтовня сплошь и рядом становится злонамеренной. Сколько грязи, например, вылили американские журналисты на голову незабвенного генерала! А ведь великий был человек. Честный, добрый. Страной руководил, не в пример многим другим центральноамериканским правителям, думая не о личном благе, а об интересах народа.

Однако от фактов не уйдешь: кевлар на протекторах, да еще и форсированный мотор в придачу — парень определенно кого-то боялся.

В придорожных кафе Найт не останавливался — расспросы о «фольксвагене» и его покойном владельце оставил на обратную дорогу. Машину он гнал немилосердно, не столько потому, что торопился, сколько из-за жары: скорее бы уж приехать! Крыша салона раскалилась. Рубашка на спине намокла от пота и неприятно липла к телу. Но вот наконец и цель его поездки! Возле перевернутого «фольксвагена» стояла полицейская машина и маячили какие-то фигуры. Ну, охрану они на ночь тут оставляли, какого-нибудь сержанта, это ясно. А кто там еще? Он свернул на обочину, вышел, с удовольствием разминая ноги после долгой езды, и направился к покореженному автомобилю.

Стоявшие там люди — их было двое — обернулись в его сторону. Один был в полицейском мундире. Другой — в штатском. Тот, что в штатском, сказал по-английски:

— Мистер, здесь нет ничего интересного. Поезжайте своей дорогой.

«Принял меня за янки», — понял Найт, ничуть тому не удивившись. Белобрысые волосы, выцветшие голубые глаза он унаследовал от отца-американца. Он его никогда не знал. Тот работал лоцманом на канале. У него была американская семья. Но местные девушки, которым он морочил голову, об этом не подозревали. Мария-Анхелика, мать Тони, узнала, что ее возлюбленный женат, слишком поздно — когда надо было решать, оставлять ребенка или нет. Она оставила, вопреки яростному сопротивлению Джерри Найта. Тот сразу порвал с ней какие бы то ни было отношения. А вскоре и вообще убрался из страны — к себе на родину, в Соединенные Штаты. Мария-Анхелика все же дала сыну отцовскую фамилию. Имя он, правда, получил местное — Антонио. Но в школе это имя переделали на американский манер: он стал Тони — и остался им на всю жизнь. Тони Найта отнюдь не радовало, что он похож на янки. Американцев он не терпел.

На ходу доставая из нагрудного кармана рубашки служебное удостоверение, он недовольно проворчал:

• Предыдущая
• 38/107
• Следующая