Первые залпы войны - Аввакумов Николай Васильевич - Страница 23
- Предыдущая
- 23/32
- Следующая
Юрченко доложил, что последняя его должность — командир минометного взвода.
— Вот именно командира минометчиков нам и недостает, — обрадовался Богданов и сообщил, что ему предстоит принять взвод из четырех расчетов ротных минометов, которые мы называли лягушками. Сказал, чтобы Юрченко особое внимание уделил подготовке новичков и что заместителем у него будет сержант Аввакумов.
— Аввакумов? — вырвалось у Юрченко.
— Да, Аввакумов, — засмеялся я.
Тут Юрченко сгреб меня в объятия и долго тряс. Увидев это, Богданов обрадовался и сказал, что за минометный не беспокоится.
От Юрченко я узнал, что он видел Бродова на пятый день войны. Его назначили командиром стрелкового взвода, а в тяжелом бою, когда погиб командир роты, Бродов принял командование ротой, вывел ее из окружения и в одном из боев был тяжело ранен. Кроме Юрченко нашелся еще однокашник сержант Лобода, которого назначили старшиной третьей роты. Обмениваясь новостями, мы наблюдали за теми, кто представлялся Богданову. Это было не праздное любопытство. Нам надо знать, с кем придется воевать и тянуть нелегкую солдатскую лямку.
— Старший сержант Зубков, вы назначаетесь командиром третьего стрелкового взвода. Вечером представлю вас личному составу, а сержант Аввакумов сдаст вам взвод.
— Доверие командира оправдаю, — щелкнул каблуками невысокий старший сержант с рыжими волосами, подстриженными под бобрик.
— Видно, службист, — буркнул мне под ухо Юрченко.
Я в ответ улыбнулся, дав понять, что разделяю его мнение.
Распределив пополнение, Богданов ознакомил командиров с приказом о действиях роты на время дислокации батальона в лесу и о распорядке дня личного состава. Обратившись ко всем, он спросил: есть ли вопросы? Командиров интересовало, когда прибудет пополнение, из которого подразделения пополнятся бойцами, каким оружием укомплектуют роту, сколько времени отпущено на обучение новичков.
— Пополнение прибудет не позднее 30 августа. Подразделения укомплектуем до полного состава. Стрелковое оружие, несколько ручных и один станковый пулеметы рота получит в тот же день. Боеприпасы — перед выходом на передовую. На обучение отводится десять дней, — отчеканил Богданов.
— Десять на обучение? Маловато, — пропел младший лейтенант Смирнов.
— Таков приказ, — отрезал Богданов.
Первая половина первого дня нашего отдыха была ясной и теплой. Легкий ветерок хорошо продувал просеку, рядом с которой мы расположились. Пахло разнотравьем и сосной. Но к вечеру ветер усилился, пригнал лохматые облака. Они были густыми и темными, цеплялись за вершины деревьев. Запахло осенью. Подразделения ускорили сооружение шалашей, в которых предстояло укрываться от дождей и ночного осеннего холода.
На второй день отдыха, после завтрака, Юрченко сказал мне:
— Жми скорее в особый отдел дивизии. Там тебя ждет старший лейтенант Белецкий.
— Что я там забыл? — дал я понять, что меня не разыграешь.
— Этим не шутят. Белецкий не любит, когда к нему не приходят. Не играй с огнем, — убеждал меня командир.
Я понял, что это не розыгрыш, и спросил Юрченко, что от меня нужно Белецкому.
— Я у него тоже был. Речь пойдет о твоих действиях за линией фронта. Меня, к примеру, он спрашивал, как, при каких обстоятельствах я оторвался от своей части, по какому маршруту пробирался в тылу у немцев, что делал на этом пути. Словом, кто твои родители и кем ты был до 17-го года, — объяснил Юрченко.
— Что это? Мне не доверяют? Там, на высотках, Богданов доверял отбивать атаки, а здесь стал чужаком? — вспылил я.
— Не кипятись, не раскочегаривай себя. Тебе все доверяют, но у Белецкого служба такая, — успокаивал Юрченко.
Я, ничего не ответив на это, отправился в деревню, где располагался штаб дивизии и особый отдел. Он находился в крайнем доме. Я постучался в дверь. Глухой голос ответил:
— Входите.
— Сержант Аввакумов прибыл по вашему вызову, — отрапортовал я.
Старший лейтенант Белецкий с минуту молчал, внимательно рассматривая меня, а потом взглянул на бумажку.
— Садись сюда поближе. — Он указал на большой, стол и на табуретку, которая стояла у стены.
Я пододвинул табуретку и сел. Белецкий сдвинул на край стола стопку одинаковых папок, положил перед собой чистый лист бумаги, встал из-за стола и несколько-раз прошелся по комнате, подолгу останавливаясь за моей спиной. Потом он не торопясь сел за стол, вынул из кармана ручку «вечное перо» и на чистом листе крупно вывел: «Аввакумов».
— Наша беседа должна быть откровенной и непринужденной. Долго задерживать вас здесь я не намерен. Все зависит от того, как вы будете отвечать на мои вопросы. Итак, приступим к делу. Вы, сержант, выходили-из тылов немецкой армии отдельно от полка, а точнее, потеряли его или отстали. Какие были для этого причины или обстоятельства и в каком месте и при каких условиях потеряли полк? — начал «беседу» Белецкий. Я подробно рассказывал все, что со мной происходило до станции Ионава.
— Ну, а теперь расскажите со всеми подробностями о пути движения за линией фронта. Назовите города, населенные пункты, через которые проходили, что делали, где задерживались, по каким причинам, о встречах с немцами в бою, а если были и другие встречи, о них тоже. Кстати, в районе между Ионава и Каунасом окружения не было, — холодно отчеканивал, словно диктовал ученику, Белецкий, смотря на меня неподвижными глазами.
— Не знаю, было или не было полное окружение, но в то время передовые части были уже где-то у Минска, а Двинск захвачен немцами, — растерянно отвечал я.
— Вы плохо знаете обстановку тех дней. О прорыве через хутор нет никаких документов. И, я думаю, не могло быть. Вы знаете фамилию подполковника, который вывел группу, и того, кто был с ним? — Белецкий впился в меня глазами.
— Фамилию подполковника знаю — Гуров, но он не из нашей части.
После этого Белецкий не задавал вопросов и только покачивал головой. Я так и не понял, что это значило: или согласие со мной, или это просто его манера вести разговор. Боем на грейдере под Идрицей следователь заинтересовался особо и попросил рассказать об этом еще раз. Выслушав, сказал, что этих командиров он не знает.
Прослушав о наших злоключениях в районе Пустошек, Белецкий расхохотался:
— Значит, хотели полакомиться ухой. Но вас правильно задержали. Там же стоял воинский состав, а вы еще и костер разожгли. Вас надо было сразу же под трибунал, — как бы спохватившись, следователь сделал суровое лицо.
— Об эшелоне мы ничего не знали, — оправдывался я.
— У меня создается впечатление, что вы сознательно отстали от полка. Говорите, Аввакумов, правду, и только правду. — Белецкий сделал вид, что готовится писать. — Да, не забудьте сказать, кто вас снабдил такой легендой.
— Никакой легенды у меня нет. Все, что я говорю, правда. На себя наговаривать не собираюсь, — с обидой выпалил я, почувствовав, что накатились слезы.
Белецкий встал и стал взад-вперед прохаживаться по комнате, заложив руки за спину. В комнате слышались лишь его медленные шаги и поскрипывание новых ремней.
— Чем же ты можешь доказать, что все сказанное — правда? У нас вот вчера такого же молодчика изловили. Он такие легенды о своих подвигах в тылу рассказывал, хоть орденами осыпай. А потом случайно выяснилось, что это немецкий лазутчик. Вот так, — нарушил напряженную тишину Белецкий.
Я вспомнил, что свой комсомольский билет ношу при себе, хотя и не раз мог попасться в руки противника. Стал снимать правый сапог. Белецкий насторожился и, молча, с любопытством наблюдал, что же я делаю. Сняв сапог, оторвал стельку и начал отдирать билет. Он так крепко прикипел, что потребовалось вынуть перочинный ножичек.
— Что же ты такое делаешь? — не выдержал Белецкий. Я ничего не ответил и продолжал возиться с сапогом. Насилу отодрав билет, положил его на стол.
— Вот мое последнее доказательство, что говорю правду. Других нет, почти заплакал я.
Белецкий с любопытством рассматривал билет, на котором еще можно было прочитать фамилию, имя и отчество. Потом возвратил билет мне.
- Предыдущая
- 23/32
- Следующая
