Восточный кордон - Пальман Вячеслав Иванович - Страница 62
- Предыдущая
- 62/62
Да его сразу и не узнаешь. Только и примета что треугольный вырез на левом ухе, сделанный отцом.
Медвежонок оказался более диковатым. Шёл с Сашей по ущелью Желобному и все натягивал поводок, рвался, нервничал, даже грыз верёвку, которая мешала свободному шагу. Когда Саша снял ошейник, Лобика сразу след простыл, только кусты прошелестели. Не оглянулся, спасибо не сказал. Даже обидно сделалось.
На молчановском дворе остался Архыз. Ласковый, игривый щенок.
Точнее — волчонок.
Саша смотрел на него и вспоминал Самура. Где он и что с ним?..
Шестипалого долго никто не видел. В Камышки он не приходил.
С того трагического, страшного дня Самур резко переменился. Нога не зажила, она усохла и подтянулась к животу. На трех лапах скверная жизнь. Не разбежишься.
Он долго не уходил из долины Сочинки, тяжело вживаясь в новое состояние. Урод. Отступление от нормы природа не поощряет. Её законы беспощадны к слабым. Самур очень скоро испытал это на собственной шкуре.
Жил он недалеко от разваленного шалаша в густой заросли боярышника, переплетённого ожиной. Колючая растительность защищала больного от всяких неприятностней, а «холодильник» с мясом давал возможность прожить безбедно самые опасные недели. Ел он до отвала, оставшуюся оленину зарывал и охранял от шакалов и лисиц, которые тоже были не против воспользоваться кладом.
Когда мясо в снежнике кончилось, Самуру пришлось вспомнить про охоту. Он заковылял на трех лапах по лесам, выслеживая зверя; иногда ему удавалось подкрасться к семейству серн, но сделать завершающий прыжок он уже не мог, козочки убегали буквально из-под носа. После каждого промаха таяла уверенность в своих силах. Лишь изредка Шестипалый ловил сонного тетерева или откапывал грызуна. Жить становилось трудней.
Он мог бы пойти к хозяевам, где остался Архыз, но не нашёл в себе силы преодолеть страх дикого зверя, ещё более окрепший за последний месяц после ранения. Шестипалый бродил и бродил по лесам, хромая и часто останавливаясь, чтобы переждать мучительную усталость. Физическое уродство, постоянное недоедание, тоска одиночества быстро сделали его угрюмым, замкнутым и ещё более диким. Он старел не по дням, а по часам. Похоже, ничто не радовало Самура. Ни яркий восход солнца, когда лес и горы сверкают миллиардами росинок. Ни приятная, влажная тень под густым буком в горячий полдень лета, когда смолкает пение птиц и только стрекочут повсюду неугомонные цикады. Ни тихие лунные ночи, ни запах близкой добычи, остро волнующий любого хищника.
Радость жизни исчезла, он не знал, что будет завтра, и боялся этого завтра.
Отощавший, с грязной, всклокоченной шерстью и слезящимися глазами, голодный, но не злой, а скорее подавленный напастями, ковылял Самур по горам и долинам, обходя места, где сохранялся запах человека.
И все-таки однажды его увидели.
Бинокль приблизил Самура. Ростислав Андреевич Котенко сперва не узнал своего спасителя — так изменился и потускнел одичавший овчар. Но потом он догадался, что произошло с ним. Проследив путь Шестипалого, зоолог ушёл за границу заповедника, в соседнюю долину, подстрелил там, махнув на все правила, молодого тура и на себе отнёс тушу к местам, где проходила тропа Самура. С нескрываемым удовольствием наблюдал он, как овчар делал круги вокруг мяса, подозрительно принюхиваясь к запаху, как осторожно стал, наконец, есть и как долго потом, отяжелевший от пищи, спал возле остатков, присутствием своим отпугивая мелюзгу, собравшуюся к месту пиршества.
У Ростислава Андреевича созрела мысль о том, чтобы на второй приманке изловить Самура и перетащить к себе домой. Он не забыл услуги, оказанной ему овчаром. Он хотел обеспечить инвалиду спокойную жизнь среди людей, которые не могли не быть благодарными за все, что сделал Шестипалый для них.
Но плану зоолога не суждено было осуществиться.
Пока Котенко спускался вниз, искал капканы и переделывал их так, чтобы стальные челюсти не нанесли овчару вреда, Самур куда-то исчез. Сколько потом ни искали его лесники, оповещённые по всем отделам заповедника, Шестипалого нигде не обнаружили.
Ростислав Андреевич и его друзья сошлись на том, что Самур погиб.
Долго ли до греха! Наткнулся на медведя, на рысь, свалился в пропасть. Утонул в реке. Все могло случиться с больным животным.
И о Самуре стали понемногу забывать.
Уже близко к осени, когда на верхних лесах стали желтеть листья, а по ночам мороз серебрил луга альпики, Саша Молчанов, возвращаясь из обхода, попал в тот узкий распадок, где пролегала старая, заброшенная узкоколейка.
Покойный вечер тихо опускался на грустные леса. До Камышков оставалось немного, дорога была знакомая, и Саша шёл не торопясь.
Он ступил на кладку, положенную вместо разрушенного моста, и тут вспомнил, что говорил ему отец о логове Самура и Монашки. Саша внимательно осмотрелся.
Кажется, это здесь…
На площадке, чуть видной за кустами лещины, среди красноватых листьев клёна, начавших опадать с тяжело наклонённых веток, мелькнуло что-то знакомое, черно-белое. Молодой лесник заинтересованно подтянулся к площадке и раздвинул кусты.
У края плоского камня лежал Самур.
Видно, совсем недавно пришёл он к месту, где испытал наивысшее счастье и глубочайшую свою трагедию. Здесь познал он радость семьи. Здесь играла с волчатами славная Монашка. В этом красочном и печальном месте он решил провести последние дни своей жизни.
Самур лежал, вытянув передние лапы и положив на них большую усталую морду. Мёртвый Самур.
Саша тихонько провёл ладонью меж ушей овчара, как это делал отец. Потом снял ружьё, куртку и стал носить камни. Он обложил ими тело овчара со всех сторон и укрыл сверху. На площадке вырос продолговатый каменный холмик.
Солнце садилось, тень с противоположного склона дотянулась наконец до ручья и быстро накрыла площадку.
— Прощай, Самур, — сказал Саша и закинул ружьё на спину. — Прощай, старик.
На повороте оглянулся ещё раз и, подавив вздох, быстро пошёл к дороге.
Всю ночь и весь следующий день на площадку тихо падали красные и жёлтые кленовые листья.
Конец первой книги
- Предыдущая
- 62/62
