Женское лицо СМЕРШа - Терещенко Анатолий Степанович - Страница 7

– Конечно, и в войну, и до самого 1953 года мы работали с 8.00 до 23.00, а то и позже, с перерывом на дневной отдых между 15.00 и 20.00. Много вкалывали и, естественно, уставали, особенно пальцы и мозги. Как тогда говорили мои коллеги-машинистки: «Работают руки – кормит голова».

– При таком режиме не боялись ходить ночью?

– А чего было бояться? Действовал комендантский час. Москва была пуста. Я жила в коммунальной квартире в районе Чистых прудов, в малюсенькой комнатушке. Всегда смело шла домой, была уверена, никто не нападет. А если и встретится хулиган или бандит, – патрули тут же придут на помощь. На всякий случай я носила свисток с шариком. Это не то, что сейчас. Кричи не кричи, все равно тебя ограбят. Люди стали не те. Обеднели душой, здоровую ментальность потеряли. Молодежь стала равнодушна, облученная западной поганью из телеэкранов: кровь, пьянство, наркота, секс и деньги, деньги, деньги… Пустота. А отсюда и порог болевого восприятия в обществе понизился до нуля, как образно говорят, – до уровня плинтуса.

– Как вы оцениваете современные кино– и телефильмы о ваших коллегах периода войны?

– О работе наших ребят во время войны в основном врут фильмы и их создатели… Посмотрела «Штрафбат» и «Смерть шпионам» – передернулось что-то внутри, и захотелось сразу же хорошо вымыть руки и лицо. Сколько в этих картинах неправдоподобия, грязи, напраслины. Несправедливость так и прет из каждого показанного эпизода. Так и хочется спросить: а кто заказывает эти пасквили? За какие деньги? Наверное, бюджетные, – налогоплательщиков. Неужели государственным чиновникам безразлично, какое пойло будет пить молодежь? Так мы скоро и Россию потеряем, как потеряли Советский Союз. У предательства одно лицо и нравы одни. Молодежь надо воспитывать на героизме, а не на мерзости… Увы, в нашем несовершенном мире гораздо легче избавиться от хороших привычек, чем от дурных…

Племянница принесла старые альбомы с затертыми и обломанными на углах черно-белыми фотографиями. Мы подолгу всматривались в просветленные лица людей того поколения. Вот Валя с одноклассниками в школьные годы, потом где-то на улице Москвы. А тут уже Валентина Андреевна в гимнастерке с погонами старшего лейтенанта госбезопасности, орденом и медалями на груди. С разрешения хозяйки мы сфотографировали некоторые снимки и записали несколько монологов на диктофон.

Потом заговорили о приближающейся весне. Сразу же лицо Валентины Андреевны посветлело и потеплело.

– Знаете, мои дорогие, давайте выпьем по три чарки, – предложила она. – Сначала помянем ушедших, потом за здоровье живущих, а третью за процветание Отчизны.

Мы согласились!..

– Выпьем за тех моих друзей по Лубянке, которые в сорок первом ушли на фронт и не вернулись. Они были чистыми людьми, а не жупелами, какими пытаются их бедных и несчастных сегодня изобразить. Молодые, погибшие на войне, – как изъятая из года весна. Служба в военной контрразведке, – это была настоящей и постоянной войной. Я не знаю, знаете ли вы, что средний срок службы оперативника госбезопасности – военного контрразведчика СМЕРШа на фронте составлял около трех месяцев – до выбытия по смерти или ранению.

А что видим сегодня, историю переписывают, все время мажут черной краской, памятники рушат, а ведь их много не бывает, по могилам предков стервецы топчутся, дома, в том числе с исторической значимостью, в столице поджигают ради какой-то «точечной застройки». Не по-христиански, братцы, это все… ох, не по-людски…

Чокнулись рюмками только два раза – за здоровье собравшихся и за Отчизну.

– Моя память держит большой список тех, кого сегодня нет с нами, – пусть земля им будет пухом, – опять она вернулась к теме павших.

Иришка сидела за столом и только внимательно слушала в знаменательный день свою любимую бабушку и пришедших к ней двух седовласых «молодых» ветеранов – ее недавних и последних коллег по службе. Судя по реакции, ей было интересно послушать о зазеркалье далекой жизни, в которой она совсем не ориентировалась.

Потом, когда вновь заговорили о войне и ушедших на фронт молодых оперативниках, девушка встрепенулась и промолвила:

– А Валентина Андреевна в войну и за войну тоже награждалась.

Мы вопросительно взглянули на хозяйку стола.

– Почему мы никогда не видели у вас наград? На День Победы вы крепили на груди только красный бант или гвардейскую ленточку. Понимаем, вам нескромно перечислять все, чем отметила служба на Лубянке. Ну, так и быть, назовите, пожалуйста, хотя бы самые близкие вашему сердцу правительственные награды?

– Я бы все показала, только уже не помню, где положила. А что касается самых дорогих, то это, конечно же, орден Красной Звезды, полученный в тяжелом и трагичном сорок первом году, и медаль «За оборону Москвы», которую мне вручили уже в конце войны. Они мне самые дорогие.

Время пробежало быстро, и когда стали прощаться, Валентина Андреевна смахнула передником набежавшую слезу и промолвила, задыхаясь от волнения:

– Заходите чаще, я вас всегда буду ждать! Мне уже осталось чуть– чуть, поэтому каждый ваш визит – это путешествие не в «терра инкогнита», а в очень знакомую страну под названием Лубянка!

Смотрел я в это время на чуть покрасневшее от наперсточных порций «Столичной» лицо нашей Валентины Андреевны и подумал, каких красивых внешностью и душой лепила «тоталитарная» система. Она их не обкрадывала нравственно, не заставляла по большому торговаться совестью, не прививала иглой индивидуализма холодного равнодушия. И она их не втравливала в жизненную гонку за длинным, часто дурно пахнущим рублем. То тяжелое время их закалило морально и сделало порядочными людьми.

Уверен, такими они останутся на всю отведенную им судьбой жизнь.

С Марией Ивановной Диденко автор этих строк знаком с 1974 года по службе в центральном аппарате военной контрразведки КГБ СССР. Это человек удивительной судьбы. Проработав вместе около 15 лет, она ни одним словом не обмолвилась о боевых буднях на фронте. Считалась просто участницей войны, которых в семидесятых годах было еще достаточно на службе в подразделениях военной контрразведки.

И вот встреча четверть века спустя.

Мы сидим с Марией Ивановной в Совете ветеранов Департамента военной контрразведки ФСБ РФ в бывшем здании Особого отдела Московского военного округа на Пречистенке, 7, и мирно беседуем о пережитом. Если честно, меня волновали ее воспоминания о периоде работы в СМЕРШе, о чем она никогда не говорила.

– Мария Ивановна, меня интересует ваша служба в годы войны, в том числе и период СМЕРШа. Время, наверное, было не из легких?

– Вы правы, мне нынче перевалило за девяносто, но даже сегодня чисто физически легче переживать с таким мешком солидных лет за плечами, чем в период военного лихолетья. Хотя и была молодой и сильной. Нахлебалось горя наше поколение. Я была на войне больше в окопах, на маршах, в отступлении и наступлении, чем в кабинетах. Свою жизнь в СМЕРШе я бы скорее назвала походной.

– А как вы попали в органы госбезопасности?

– Жила я до войны в Москве на Сретенке с мамой и сестрой. Окончила восемь классов и решила приблизиться к какой-нибудь конкретной профессии. Хотелось поскорей помочь матери. Поступила в строительный техникум. Сразу же влилась в круговорот активной жизни. Меня избрали секретарем комсомольской организации. Отучившись два курса, по рекомендации райкома комсомола в 1940 году была направлена в органы НКВД. Меня определили в 3-е Управление народного комиссариата Военно-Морского флота СССР.

Назначили на должность помощника оперуполномоченного. Первым моим начальником в органах был комиссар госбезопасности Петр Андреевич Гладков. Осенью 1942 года подразделение переименовали в 9-й отдел Управления особых отделов НКВД СССР.