Непогребенный - Паллисер Чарльз - Страница 27
- Предыдущая
- 27/86
- Следующая
Мы с доктором Систерсоном кивнули. Я продолжал:
– События играли на руку Бергойну. В год, предшествовавший его смерти, весной, трещина в шпиле, возраст которой исчислялся уже десятилетиями, внезапно расширилась, и даже самые упрямые из каноников вынуждены были согласиться с тем, что при первой же сильной буре он может рухнуть. Тут-то Бергойн и выступил перед капитулом с предложением пожертвовать колледжем, но зато сохранить собор. Он потребовал полностью восстановить шпиль и показал, что оплату работ сполна покроет стоимость имущества, пожертвованного на содержание колледжа (это были усадебный дом и три фермы в деревне Комптон-Монахорум). Ему противостояли самые влиятельные из каноников: Фрит, библиотекарь Холлингрейк, старик настоятель, ризничий и регент, которые указывали на то, что музыкальная деятельность составляет славу и гордость собора. Бергойн, однако, располагал голосами тех, чью совесть он сумел пробудить, и его предложение прошло минимальным большинством, при немалом ропоте и недовольстве. Фрит и Холлингрейк, однако, состряпали документ, который ваш, миссис Локард, супруг любезно продемонстрировал мне сегодня днем. Таким образом, Бергойн все же не сумел закрыть колледж.
– Мы не вполне уверены, что подделка сфабрикована ими, – возразил доктор Систерсон.– Возможно, они нашли фальшивый документ, изготовленный ранее, и приняли его за подлинный. Но даже если Фрит сам изготовил подделку, кто скажет, какими мотивами он руководствовался?
– Самыми низменными, – сказал я, обращаясь к обеим леди.– Видите ли, спустя несколько лет, сам сделавшись настоятелем, Фрит использовал фальшивый документ, чтобы закрыть колледж и присвоить себе имущество, пожертвованное на его содержание.
– Какой стыд, – пролепетала миссис Систерсон.
– А что, если, – предположила миссис Локард, – он предвидел гражданскую войну и рассчитывал сберечь собственность фонда, чтобы ее не конфисковал парламент?
– Вы очень благородно мыслите, однако все дошедшие до нас сведения говорят о том, что Фрит был алчной натурой.
Доктор Систерсон взглянул на спящих детей и улыбнулся:
– Как отец большой и очень молодой семьи, я едва ли возьму на себя смелость его осудить, даже если он руководствовался чисто мирскими побуждениями.
На мгновение я опешил, но потом понял, что он, должно быть, шутит. Я продолжил:
– Вернусь к истории Бергойна. Карта его была побита Фритом, и он кипел от ярости, однако же не оставил борьбы и вскоре получил на руки козырь. Он добился от своего дяди и остальных членов семьи обещания предоставить половину нужной суммы. Часть денег должна была пойти на сооружение в соборе мемориала в честь прежнего герцога, приходившегося Бергойну дедом.
– Монумент Бергойна! – вскричала миссис Локард.
– Именно, – подтвердил я.– Когда Бергойн ознакомил капитул с этим новым предложением, Фрит немедленно понял, что монумент и щедрая субвенция на восстановление собора станут в совокупности неоспоримым аргументом, который решит в пользу Бергойна вопрос о настоятельской должности. Однако отказаться от пожертвования было нелегко. С другой стороны, каноники по-прежнему артачились, не желая выкладывать из своего кармана остающуюся сумму. И тут Бергойн совершил – по мнению доктора Шелдрика – роковую ошибку. Он попросил Гамбрилла пересмотреть смету, с тем чтобы спасти шпиль самыми малыми средствами. Гамбрилл был поражен предательством союзника. Он настоял на том, чтобы казначей поднялся вместе с ним на башню, и продемонстрировал ненадежность балок, раскачивая их одной рукой; он показал даже, как легко можно обрушить одну из них. Бергойн тем не менее остался при своем. Каменщик смягчился только после того, как услышал о монументе (исполнение которого, само собой, должны были поручить именно ему) и решил сделать его своим шедевром.
Бергойн подвигнул Гамбрилла свидетельствовать перед капитулом, что падение шпиля разрушит не только собор (на эту перспективу каноники еще могли взирать относительно равнодушно) – пострадают, вероятно, и дома на площади. Перед лицом угрозы их собственной жизни и жизни домашних каноники согласились наконец восполнить недостающую сумму из своих собственных средств.
Бергойн и Гамбрилл добились своего, и, как пишет доктор Шелдрик, Гамбрилл торжествовал победу над ризничим, не упуская ни единой возможности обмануть его, обвести вокруг пальца, унизить перед рабочими, в результате чего каноник, и без того человек не крепкого здоровья, заболел и вынужден был отказаться от должности.
– От души сочувствую этому бедняге, – с улыбкой воскликнул доктор Систерсон.
– Бедный доктор Систерсон, – вздохнула миссис Локард.– Завтрашнее собрание капитула, наверное, не очень-то вас радует.
– Совсем не радует. Придется сообщить новость, что какое-то время в соборе будет затруднительно проводить богослужения.– Он испустил комический вздох, вылившийся в широкую улыбку, и попросил меня продолжать.
– У Бергойна и Гамбрилла были теперь развязаны руки. Но в следующие месяцы они стали хуже между собой ладить. Бергойн не доверил пока Гамбриллу починку шпиля, а настаивал на том, чтобы тот сосредоточился на работе, которую каменщик полагал куда менее ответственной: например, на подготовке к переносу алтаря в центр здания.
Их зарождающуюся враждебность сдерживал (по крайней мере так казалось) Томас Лимбрик, работавший под началом Гамбрилла. Это был сын человека, погибшего в тот самый день, когда был покалечен Гамбрилл, и многие горожане говорили, что Гамбрилл проявил великодушие, предоставив ему работу, – хотя кое-кто объяснял его поступок иными мотивами. Лимбрику, трудолюбивому и способному молодому человеку, доверяли и казначей, и каменщик, потому он и имел возможность улаживать их разногласия.
Бергойн добился всего, чего желал: собор ремонтировался, и его предстоящее открытие должно было значительно укрепить позиции казначея. Однако он не выглядел счастливым; казалось, что-то тяготит его душу, и он, прежде аккуратный во всех мелочах, мог иной раз появиться на людях небритым или нечесаным. Он опаздывал на собрания капитула, все чаще пренебрегал своими обязанностями и даже отвлекался во время службы. Раз или два в середине проповеди он останавливался, теряя нить. Он завел привычку беспокойно расхаживать по улицам в ночные часы, так что его несколько раз – к своему глубокому смущению – останавливали городские стражи, пока не научились узнавать его в полной темноте (в ту пору улицы не освещались) по длинной фигуре, высокой шляпе и духовному одеянию.
– Более того, он изменил даже своей привычной трезвости, – ввернул доктор Систерсон, – и несколько раз его видели пьяным.
– В самом деле? Доктор Шелдрик об этом не упоминает. Все в городе гадали, что за тайная страсть не дает канонику спокойно спать...
– Он был влюблен, – промолвила нараспев миссис Систерсон.
Мы все в изумлении обернулись к ней, а она послала улыбку своему супругу, который покраснел и опустил взгляд.
– Ну что ж, – продолжал я, – злые языки поговаривали о женщине, однако казначея ни разу не застали в компании какой-либо представительницы слабого пола. Доктор Шелдрик, однако, впервые дает достоверное объяснение.
– Неужели? – удивленно воскликнул доктор Систерсон. Он бросил взгляд на жену, но она не видела в тот миг ничего, кроме ребенка.
– Правда заключается в том, что Бергойна постиг душевный кризис из-за некоего тайного преступления, им обнаруженного; мрачное открытие потрясло его и лишило обычной надменной уверенности.
– Действительно? Так утверждает доктор Шелдрик? – Доктор Систерсон взглянул на миссис Локард и спросил у меня: – В чем же заключалась, по мнению доктора Шелдрика, эта тайна?
– Финансовые злоупотребления со стороны Фрита. Узнав о его безнравственности, Бергойн пришел в смятение.
– Понятно. – Доктор Систерсон с улыбкой откинулся на спинку кресла. Я подумал, не ждал ли он чего-то другого.– Но разве ему не было уже известно, что Фрит корыстолюбив и нечист на руку?
- Предыдущая
- 27/86
- Следующая
