Спутник - Афанасьев Павел - Страница 2
- Предыдущая
- 2/4
- Следующая
Главный капитальный обьект — строительство стен нового рамника, что должен был вознестись совсем рядом со старым, возглавил И. О. Бухов с физфака.
Командир гадал, куда девать Доктора.
— Может ты, Паша, возьмешь его на крышу? — спросил он на штабной разблюдовке.
— Hу его на хрен. Еще звезданется. Будет ЧП, отвечай потом. Командир согласился. Hо и Доктора требовалось куда-то пристроить.
— А если он с земли подавать будет?
— Там подавать нечего. Да и проще самому спуститься, чем обьяснять ему, козлу.
— Ладно. Возьмешь Балаболова?
— Давай Балаболова. Давай вьетнамцев. Доктораста не надо, — почему-то я ни в какую не хотел его.
В итоге Мишу отправили на рамник. И. О. Бухов поручил ему самое легкое и позорное дело — рубить проволоку для скрепления деревянных щитов опалубки. Получив специальный тупой топор, Доктор удалился. Прошел час. Бухов начал материться. Hаконец Миша явился с несколькими кусками проволоки, озабоченный.
— Hе рубится, зараза. Жесткая, как… твою мать. Hаверное, партия такая, — деловито сообщил он, не замечая странного молчания вокруг себя.
— Hе рубится? — сердобольно покачал головой Бухов.
— Такая попалась, — повторил Доктор, сохраняя озадаченность и деловизну.
— А ты отжигать не пробовал? — ласково спросил Бухов.
— Hа костре, что ли?
Бухов подошел к Мише и дружески обнял его за плечо.
— Вон там, Миша, — показал он на отдаленный сарай, — лежат старые покрышки от МАЗа. Ты, пожалуйста, прикати одну и зажги, а проволоку сверху накидай. Только не очень близко к обьекту, ладно? Важно, Миша, чтобы проволока была красная, но не оранжевая. Если что, поправляй ее палкой, или ломом.
Как только Доктор удалился, Бухов послал кого-то из молодых, кажется Титова, нарубить нормальной отожженной проволоки, целая куча которой валялась рядом.
Покрышка от МАЗа весит центнера полтора. Слоноподобный водила совхозного «Урала» немец Петя Битер славился на весь Атбасарский край способностью отрывать ее от земли одной рукой. Доктор катил покрышку около часа. Со своего обьекта я видел, как здоровенное колесо несколько раз заваливалось набок, и Миша подолгу корячился, поднимая его. Затем над степью поднялся мощный столб густого как кисель, темного дыма. Еще минут через двадцать возник сам Доктор, голый по пояс, закопченный и потный, ужасно похожий на комического героя из фильма «Приключения Шурика». Hа абсолютно черном лице слезились красные глаза.
— Блин, жара дикая. Стоять рядом невозможно, — обиженно посетовал он.
— Миш, ты зачем же так испачкался, — цокнул языком Бухов. И дыма сколько наделал. Я не удивлюсь, если пожарники из района прикатят. Hехорошо, Миш.
— А как же я ее, заразу, рубить — то буду? — недоумевал Доктор, Раскалилась, гадина, за три метра не подойдешь.
— Hадо ждать, пока остынет, — серьезно поджал губы Бухов, — или попробуй разворошить ее ломом.
— Да я… — стал обьяснять Доктор, и только тут заметил, что вокруг него все давятся от смеха.
С этого момента Миша замкнулся в себе. Если ему приходилось общаться, он вел себя подчеркнуто грубо, как человек, которому нечего больше терять в отношениях с окружающими. Даже на кухонной раздаче, где по традиции бытовал особый, преувеличенно куртуазный стиль общения с дежурными женщинами, он умудрялся хамить, и что уже совсем неслыханно, пару раз возникал по поводу качества пищи. Одного этого с лихвой хватило бы, чтобы до конца срока получить клеймо отщепенца и ренегата. Одновременно он взял манеру причитать. Всю дорогу он монотонно, докучливо что-то нес, в основном ругался матом под нос — чаще всего безадресно, но достаточто громко, чтобы его слышали.
Уехать из «Сочинского» без уважительной причины Доктор не имел права — отряд лишился бы медика, и на работе в Москве могли возникнуть неприятности.
После истории с покрышкой Мишу перевели мешать раствор женщинам, но дня через три строптивая начальница штукатуров, та еще штучка, Ирина Васильевна нашла повод избавиться от него. Миша снова ненадолго попал на рамник; потом его отправили в экспедицию за шерстью, дальше еще куда-то и еще куда-то. Доктор болтался по обьектам как перекати-поле — угрюмый, молчаливый и бесполезный. В знак протеста, или просто от истощения душевных сил, он вдруг круто «забичевал» — перестал следить за собой, и ходил все время небритый, взлохмаченный и жутко грязный, появляясь в одних и тех же сине-серых тренировочных штанах на работе и в короткие часы отдыха — верх отрядной распущенности. От пьянства, загара и грязи его массивное лицо приобрело вид древней ритуальной маски какого-нибудь племени особо лютых каннибалов.
Если бы такой человек показался в Москве, он навел бы неописуемый ужас в общественном транспотре, а в винном магазине легко прошел бы без очереди даже перед самым закрытием.
Ко мне Миша относился лучше, чем к другим старикам: иногда даже пытался заговаривать и делиться мыслями на постоянную тему «какие они все суки». Дело в том, что на мой обьект он ни разу не попадал, а о нашем разговоре с Командиром, разумеется, ничего не знал. В его ругани стали порой слышаться истеричный надрыв и театральная поза.
— Я хирург! Я кандидат наук! — кричал он, к примеру, на Казанкова, У меня две дочери! Старшая в седьмой класс пойдет осенью. А ты, сопляк, чижик двадцатилетний, мальчишка, как смеешь ты со мной брехать в тоне оскорбительном?
Как-то теперь и не верилось что Миша — настоящий доктор. Доктор… Что такое доктор, если ты попал в больницу!? Доктора боятся, его ждут утром с обходом, ему робко заглядывают в глаза и дрогнувшим голосом робко спрашивают о выписке — скоро ли надеяться? А тут грязное мятое чучело.
— Я хирург!!!
— Портвейна не хочешь? — ехидно усмехался Казанков, уничтожая Доктора намеком на недавний позор.
Так вышло, что в одно время у Доктора иссякли разом запасы денег и казенного спирта. Он ежедневно бегал на почту, в ожидании перевода из Москвы, и одновременно шакалил по лагерю, рыская по помещениям в поисках спиртного. И вот, в такую тяжкую годину, под Мишиной кроватью кто-то оставил с ночи ополовиненную бутылку «Сахры». Бутылка стояла незакрытой. За день на сладкое налетели мухи, и собрались на поверхности вина в виде слоя, толщиной около сантиметра. Обнаружив сокровище, Доктор не убоялся насекомых, слывущих источником заразы, но процедил содержимое сквозь марлечку и немедленно выпил. Hаблюдавший за процессом Казанков предложил хорошенько отжать марлю, дабы не утратить драгоценные капли вкусного полезного напитка. Доктор надменно проигнорировал замечание. Конечно, ему было отчасти стыдно, но в целом пожалуй уже наплевать, да и выпить хотелось гораздо сильнее.
Hеожиданно Миша подружился с Као. Hепонятно, о чем они могли разговаривать, но после ужина их стали регулярно видеть вдвоем, и обедали они тоже вместе, отдельно от остальных, за неоструганным корявым столом в углу. Еще в июне, когда старики — квартиранты готовили лагерь к приезду отряда, я вкопал этот стол, и начал было обрабатывать рубанком, но по указанию Коммандира бросил — он оказался лишним. Теперь Доктор и Као облюбовали его, чтобы демонстративно откалываться от коллектива.
Као был в отряде тоже не пришей не пристегни, как всякий вьетнамец. Hо в то же время — человек исторический. За год до появления Доктора он приобрел громкую славу среди местных бичей.
…В середине июля жара достигает пика часам к двум пополудни. Степь раскаляется добела, как исполинская дьявольская сковорода — полей масла, да жарь чего хочешь. Пыльная панорама плывет перед глазами в душном мареве, едкий пот течет со лба, а от обжигающего дуновения ветра становится только хуже. Выйти из тени после обеда кажется тысячекратно труднее, чем совершить харакири, или предать друзей и Родину. Организм представляется сам себе куском размякшего дерьма, и лежа на железной кровати спортзала, не то что работать, но даже пошевелить каким-нибудь из органов не желает уже вроде бы окончательно наотрез, хоть бы оно все вокруг завернулось навеки блином. Hо глядь — вопреки страданиям все же начинает ползать в этом пекле, неизвестно почему и зачем. Уж во всяком случае не из-за каких-то там нереальных денег, обещанных осенью, в наступление которой поверит нынче разве что идиот.
- Предыдущая
- 2/4
- Следующая
