У рыбацкого костра - Коллектив авторов - Страница 6

Я осторожно подошел к Рувиму. Он молча показал мне на поплавок. Клевала какая-то странная рыба. Поплавок качался, осторожно ерзал то вправо, то влево, дрожал, но не тонул. Он стал наискось, чуть окунулся и снова вынырнул.

Рувим застыл - так клюет только очень крупная рыба. Поплавок быстро пошел в сторону, остановился, выпрямился и начал медленно тонуть.

- Топит, - сказал я. - Тащите!

Рувим подсек. Удилище согнулось в дугу, леска со свистом врезалась в воду. Невидимая рыба туго и медленно водила леску по кругам. Солнечный свет упал на воду сквозь заросли ветел, и я увидел под водой яркий бронзовый блеск: это изгибалась и пятилась в глубину пойманная рыба. Мы вытащили ее только через несколько минут. Это оказался громадный ленивый линь со смуглой золотой чешуей и черными плавниками. Он лежал в мокрой траве и медленно шевелил толстым хвостом.

Рувим вытер пот со лба и закурил.

Мы больше не ловили, смотали удочки и пошли в деревню.

Рувим нес линя. Он тяжело свисал у него с плеча. С линя капала вода, а чешуя сверкала так ослепительно, как золотые купола бывшего монастыря. В ясные дни купола были видны за тридцать километров.

Мы нарочно прошли через луга мимо баб. Они, завидев нас, бросили работу и смотрели на линя, прикрыв ладонями глаза, как смотрят на нестерпимое солнце. Бабы молчали. Потом легкий шепот восторга прошел по их пестрым рядам.

Мы шли через строй баб спокойно и независимо. Только одна из них вздохнула и, берясь за грабли, сказала нам вслед:

- Красоту-то какую понесли - глазам больно!

Не торопясь мы пронесли линя через всю деревню. Старухи высовывались из окон и глядели нам в спину. Мальчишки бежали следом и канючили:

- Дядь, а дядь, где пымал? Дядь, а дядь, на што клюнуло?

Дед «Десять процентов» пощелкал линя по золотым твердым

жабрам и засмеялся:

- Ну теперя бабы языки подожмут! А то у них все хаханьки да хиханьки. Теперя дело иное, серьезное.

С тех пор мы перестали обходить баб. Мы шли прямо на них, и они нам ласково кричали:

- Ловить вам не переловить! Не грех бы и нам рыбки принести.

Так восторжествовала справедливость.

(№32, 1972)

Ефим Пермитин

Первые радости

Даже крошечный налимчик - «веретешка», пойманный в далеком детстве, не забывается на всю жизнь.

Бережно хранит память «первые радости» юного рыбака.

И какой бы толщью не отделяли годы первое биение крови в сердце, пережитую дрожь в ногах при вываживании добычи, - бессильны они заслонить мельчайшие подробности события.

До смертного часа будут помниться рыбаку и все оттенки воды в омуте, и трещины нависших скал, и запахи оживающей земли.

А голоса птиц, а певучий звук пастушеского рожка и багряные пожары зорь и через полста лет предстанут со вчерашней ясностью.

Лишь только сломало и унесло лед - началась ловля налимов на переметы.

Рек в Усть-Утесовске, маленьком приалтайском городке, две: многоводный, спокойно-величавый «Иртыш-батюшка» и порожистая, хрустально-чистая Ульба. Она так быстра, что катит по дну крупные камни. Оттого кажется, что голубая ее вода звенит, как туго натянутая между гор струна.

Ульба вскрывалась первой. Домик Рокотовых - в двух кварталах от ее берега: переметы на налимов братья ставили на Ульбе.

Обязанность накопать червей Алеша брал на себя. Снасть наживляли и забрасывали Саша и Андрей ночью и совершенно бесшумно, таясь от «береговых ребят», чтобы не высмотрели, не утащили переметов. Алеша стоял на карауле и в подозрительных случаях подавал условный свист: братья «западали» в камни, пока не подавался новый сигнал.

Волнения молодых рыбаков, ловко обманывающих «береговых разинь», делали рыбалку вдвое острее, придавали ей оттенок таинственности и героизма.

Осматривать переметы поднимались чуть свет: так ловят все матерые рыбаки.

За ужином Алеша почти ничего не ел. Ложился раньше всех, хотелось, чтобы скорее прошла ночь, но уснуть долго не мог, как ни кутался с головой. В ушах стоял радостный шум полной до краев реки. Под плотно закрытыми веками зыбились горбатые волны, коловертью ходила пушистая кремовая пена. Переметы в воде. На длинных поводках со стальными крючками извиваются жирные сизые черви: соблазн рыбам… «Сам бы проглотил, если бы был налим», - всегда говорил Саша, поплевывая на насаженного червя.

…Вот из глубины вышел «лобач» - рябой, с круглыми желтыми глазами, усы, как у турка, разинул огромную пасть и «сел». Один за другим «садятся» большеголовики. Налимы на всех крючках.

Саша взялся за перемет - хребтину рвануло из рук. Он закричал: «Андрей!» Андрей закричал: «Алеша!»

Налимы становятся поперек, крутят башками, тянут вглубь. Ребята - все трое - на берег… хребтина трещит, вот-вот лопнет. Алеше стало жарко. Он раскрыл одеяло и оглянулся: братья, разметавшись, мирно спали.

«Как они могут спать», - удивился Алеша и снова закрыл глаза. И вновь, точно по волшебству, появился рябой большеголовый налим…

На рассвете Алеша тихонько разбудил братьев. Захватив корзинку и багорчик, они выскользнули за дверь: к реке, к реке!

За ночь лужи затянуло тонким ледком. На небе - ни звездочки. На улице - ни души.

В тишине ночи слышно, как «играла» Ульба. Шум ее, сладко отдаваясь в сердце, все нарастал и нарастал.

Острый, чистый, чуть морозный воздух бил в разгоряченные бегом лица молодых рыбаков.

Вот и последний квартал с покосившейся на воду подслеповатой избенкой старого сторожа Матвея Анциферова. От нее в двадцати мерных шагах - первый перемет.

В темноте вода показалась коричневой и густой, как сусло. По ней стремительно проносились редкие льдинки, коряги, мусор: за ночь река поднялась еще выше, залила кусты на противоположном берегу, в них крякали отдыхающие пролетные утки.

Саша передал корзину Алеше, отсчитал двадцать крупных шагов, при каждом шаге вытягиваясь, сильно наклоняясь вперед.

Андрей и Алеша тоже прошагали вместе с ним. На двадцатом шаге лежал «замеченный» белый камешек.

- Здесь, - выдохнул Саша и опустил багорчик в воду.

Мгновение, когда нащупанная хребтинка подхватывалась багром и когда Саша, отбросив крюк на берег, схватывал бечевку рукой, было одно из самых напряженных.

Сверкнув глазами, рыбак тихонько прошипел: «Есть!» Но напряженное ухо Алеши шепот этот оглушил, как удар набатного колокола.

…- Дай я подержу, - молил он старшего брата. Но Саша был неприступен: перемет «поднимает» только главный рыбак. Черноголовый и черноглазый, с ловкими руками, чем-то напоминавший Алеше жука, вставшего на задние лапки, Саша теперь был необыкновенно важен. Движения уверенны, лицо сурово, губы плотно сжаты. В эту минуту Саша показался ему красавцем. Сам же Алеша дрожал, сучил ногами, перед глазами у него расплывались оранжевые круги.

В начале перемета три «размаха» голой хребтинки, и только глубже, в метре один от другого, двадцать поводков с крючками.

Но вот показался из воды первый поводок. Сердце Алеши точно распухло во всю грудную клетку.

- Пустой! - огорченно прошептал он.

- Червяк, - наставительно поправил его старший брат. На крючке действительно извивался не тронутый налимами фиолетовый, толщиной в палец, соблазнительный выползок.

И второй, и третий крючки тоже были «с червями». Но по ходу следующего поводка Алеша понял: есть!

Рыба до самого берега шла незаметно, только поводок слегка уходил из стороны в сторону.

Саша, осторожно перебирая хребтину, подвел перемет к самым ногам.

- Лобач! - обрадованно прошептал Алеша.

- Веретешка, - презрительно сказал Саша и быстрыми движениями выбросил рыбу на берег.

Рыба действительно была нестоящей, но Алеша трясущимися пальцами снял ее с крючка и бережно опустил в корзину. «Налим- чик- веретешка», изгибаясь, как змея, пополз по дну и остановился, когда уперся в стенку корзины.