Алые перья стрел - Крапивин Владислав Петрович - Страница 5
- Предыдущая
- 5/10
- Следующая
Едва они скрылись за дверью, Цыпа вскочил на парту и сделал страшное лицо:
— Ти-хо, вы…
Класс замер. И слышно стало, как директор за дверью оправдывается:
— Ну что вы, любезнейшая Вера Георгиевна, ничуть я не потворствую… То есть я потворствую, но только в хорошем смысле. А что касается вчерашнего, то я уверен, они поняли и вполне…
В общем, все кончилось «вполне». Для всех, кроме Митьки. Митьку же дома поставили в угол. Как напроказившего дошкольника!
Митька стоял, прислонившись затылком к штукатурке, и разглядывал спину отца. Спина была в полосатой рубашке и перекрестье подтяжек. Отец сидел у стола и проверял тетради. В Митькиной голове крутилась неизвестно откуда взявшаяся фраза: «Целься в скрещение подтяжек на спине противника». Но отец не был в полном смысле противником, и ковбойские методы здесь не годились. Нужна была дипломатия.
— В конце концов, — сказал Митька, — это непедагогично.
— Тоже мне Песталоцци, — откликнулся отец. — Выдеру, тогда узнаешь.
— Что я, маленький — в углу стоять?
— Нет, — сказал отец, чиркая пером с красными чернилами. — Не маленький. Маленькие стоят час или два. А ты будешь до самого вечера.
— Не могу я до вечера, — осторожно объяснил Митька. — Что ты, папа. У меня же в четыре часа соревнования.
— Вот как? — иронично спросил отец.
— Ну, я же команду подведу, — шепотом сказал Митька.
— Не ври. У вас личные соревнования. Сдача норм. Степан Васильевич мне говорил… Кстати, я очень жалею, что упросил его взять тебя в кружок. На пользу тебе это не пошло.
Отец действительно просил за Митьку «генерала Скобелева», потому что пятиклассников в кружок не брали. И это был единственный случай, когда Митька извлек выгоду из служебного положения отца. Но ведь он не подвел ни отца, ни военрука! Он же ничуть не хуже старшеклассников!
— Почему ты говоришь, что не пошло на пользу? — обиженно спросил Митька.
— Потому что у тебя все мысли только о стрельбе. Кто много думает об удовольствиях, тот забывает о делах.
— Стрельба, по-твоему, удовольствие? — спросил Митька. — Стрельба — необходимость!
Он, словно опытный фехтовальщик, воспользовался промахом противника. И наносил удар отточенными фразами:
— Если мы не будем уметь стрелять, что делать, когда нападут фашисты? Будем говорить им по-немецки: «Простите, господа, мы не умеем, мы в углу простояли и не научились»!
— Ты демагог, — сказал отец.
— И ни капельки! Нам «генерал»… то есть военрук, говорит, что мы укрепляем обороноспособность!
Отец закрыл очередную тетрадь и заметил, что, если обороноспособность будет возложена на таких шалопаев, то на будущее он не надеется.
— А почему тогда у нас в тире написано: «Каждый новый ворошиловский стрелок — удар по фашизму»?
— А там не написано: «Каждый хулиган и неуч — удар по нам»?
— А что делать, когда нападут фашисты? А… — начал Митька и заплакал.
— А… — начал Митька и заплакал.
Это случилось совершенно неожиданно. Обида прорвалась слезами, и остановить их не было никакой возможности. Митька стал вытирать слезы концами галстука, но это было неудобно. Тогда он дернул серебристый значок-зажим, скреплявший галстук, и широким красным углом стал размазывать слезы по щекам.
Отец удивленно обернулся. Сын его был совсем непохож на сурового снайпера, ворошиловского стрелка и грозу фашистов всех мастей. Это был просто маленький Митька с зареванным лицом, лохматый, в мятом матросском костюме и пыльных, стоптанных уже сандалиях. Отцу стало жаль его, и он поступил непедагогично. Сказал:
— Убирайся.
Вечером Митька созвал в штабе друзей. О штабе надо рассказать по порядку. Он располагался в сарае. Сарай был полутораэтажный. Внизу — дровяники, курятник скандальной соседки Василисы Тимофеевны и коза семейства Голдиных. Наверху— сеновал. За кучами сенной трухи и мусора пряталась фанерная будка. Называлась она «шатер». На стенах шатра висели луки и колчаны, портреты Вильгельма Телля и Робин Гуда, а также бумажные мишени, в центре которых торчали белооперенные стрелы.
Год назад Митька прочитал роман Конан-Дойля «Сэр Найгель».
В «Сэре Найгеле» из луков стреляли научно. Вымеряли направление и силу ветра. Для оперений брали перья не степных, а только горных орлов. Преимущественно светлые. Прославленных лучников герцог награждал белокрылыми стрелами. Например, за то, что они с расстояния в сто ярдов могли перебить трос флагштока на вражеской крепости. Знамя падало, рыцари бросались на приступ. Крепость сдавалась.
В отряд «БП» — «Белые перья» — вошли сначала четверо: Митька, Сергей Иванов, Виталька Логинов и Цыпа. Затем поведали тайну Павлику Шагреневу, который бесподобно рисовал зверей и фашистов, необходимых для мишеней.
В скором времени Митька обнаружил у своего соседа по квартире третьеклассника Вовки Шадрина удивительную книгу «Русские лучники. Из истории вооружения российской армии от Владимира Светлого до Ивана IV Грозного. Санкт-Петербург. 1898. Дозволено цензурою». Книга была до отказа набита картинками, а устройство луков и стрел описывалось так подробно, что Митька тут же изъял находку у Вовки.
Вовка заревел. Он ссылался на то, что взял древнюю книгу из шкафа у деда. Дед был отставной преподаватель истории, довольно вредный старик, это Митька знал. Пришлось принять в отряд и Вовку Шадрина.
Но в общем-то и санкт-петербургская инструкция не давала практических советов, как самому сделать настоящий лук и стрелы. Приходилось туго. Не было, например, бука. Ветки с могучих тополей, росших во дворе, не годились. Пришлось добывать черемуху и бамбук. А для тетив явно не хватало бараньих кишок и воловьих жил. Правда, внизу, под сеновалом, жила голдинская коза, но еще неизвестно, когда ее зарежут. Спросили об этом у Вальки. Она уклончиво ответила в том смысле, что не обязана думать о нуждах «Белых перьев», поскольку в отряде не состоит.
Приняли и Валентину.
Сразу стало легче делать стрелы. До сих пор не хватало перьев, особенно белых, а сейчас вопрос решился. Валентина на правах девочки была вхожа в курятник Василисы Тимофеевны: «Можно, я курочек покормлю? Можно мне цыпляток посмотреть?» «Сходи, милая, возьми ключ. Аккуратно только».
В курятнике жил белоснежный петух. Бывал, конечно, он и на дворе, но при первом приближении Митьки, Сережки или Цыпы он мчался к дыре под дверью курятника.
— Называется рефлекс, — мрачно говорил Митька.
Вальке дали задание добыть оснастку для стрел. И в тот же день она доставила в штаб шесть дивных перьев: два хвостовых и четыре из крыльев.
— Маховые, они лучше, — поблагодарил Митька. — Орал?
— А ты слышал? — озлилась Валентина.
— Не…
— Я его в мешочек с пшеном. Он лопает, а я дергаю. Только лапами царапался.
Петух возненавидел Валентину больше, чем ребят. От Вальки он не прятался в курятник, а мчался к дому, взлетал на уровень второго этажа и усаживался на карниз одного из окон Василисы Тимофеевны. Оттуда он даже не орал, а как-то непонятно хрипел на Вальку.
Василиса распахивала окно и принималась оглаживать поредевший мундир любимца.
— Кто тебя, Петенька, обидел? Кто?
Петенька пытался показать оранжевым глазом на Вальку, но та уже сидела на заборе вне Василининой видимости.
В последний рейд за перьями выпало отправляться Сереге. Митька сказал, что ради операции придется разобрать чердачное перекрытие. Серега сказал:
— Сделаем.
Работать он любил.
Саперной лопаткой он вскрыл верхний слой. Сенная труха, песок, опилки, снова песок. Бревно. Толстое, но трухлявое. Поддалось обыкновенной ножовке. Выпиленный кусок бревна Серега отнес в шатер: сидеть на нем будет удобно.
- Предыдущая
- 5/10
- Следующая
