Сад радостей земных - Оутс Джойс Кэрол - Страница 77
- Предыдущая
- 77/115
- Следующая
— С этого дня все пойдет по-другому, — сказал Ревир.
Клара улыбнулась, и эта улыбка могла означать что угодно — и да, мол, согласна, и нет, не согласна.
Сегодня праздник: мать выходит замуж. Кречет это знает. Накануне вечером она ему сказала: по-настоящему ничего не изменится, и не надо ему волноваться; она это делает ради него. «Мы будем жить в большом, хорошем доме, не то что этот, и у меня даже будет женщина, чтоб помогать на кухне… ты только подумай! А Ревир, он ведь к тебе по-хорошему. Он тебя любит. С завтрашнего дня мы все станем жить вместе. Ты доволен?»
Кречет сказал: «Я доволен», но это значило: раз она довольна, так и он будет доволен. Ясно было, что ей эта затея нравится. Ей всегда все нравится. Если что-нибудь в доме ее разозлит, она возьмет и сломает эту вещь или выбросит, если собака ей надоест, она собаку прогонит, но ничто на свете ее по-настоящему не расстроит. Ничто не может задеть ее глубоко. Все равно как гуляешь в полях и укусит москит: ну, вскочит белый пузырек, иногда какой-то чудной, неровный, а потом понемножку опадает, и все проходит, с Кречетом сколько раз так бывало. Вот и с матерью так: ее все задевает только поверху, только самую кожу. Поэтому она такая быстрая, прямо носится с места на место, и у нее хватает времени подолгу, медленно и любовно расчесывать длинные волосы, а ведь другие женщины всегда работают. У Кречета есть в школе приятели, и он знает: их матери работают с утра до ночи. А у Клары своя машина, она сама ее водит, ездит и в город, и куда вздумается. У нее красивые платья, она любит стоять перед зеркалом и подолгу на себя смотреть. Волосы у нее совсем светлые, почти белые, иногда они так прекрасно, ровно ложатся на плечи, на спину, а иной раз она их как-то скручивает на макушке, и это ему совсем не нравится. Хорошо, когда она беззаботная, легкая, бегает по дому босиком, бранится, если он в чем-то провинился, или бормочет себе под нос — перебирает, какие еще дела ей надо переделать; ему нравятся быстрые взмахи ее рук, когда она с чем-то молчаливо спорит, и как морщится ее лицо, когда она чем-нибудь озадачена и решает, что же делать: она тычет языком в щеку, крепко проводит им по зубам и вовсе не замечает, что Кречет не спускает с нее глаз. Он готов, кажется, всю свою жизнь бегать за матерью по пятам, подбирать все, что она роняет, поправлять все, что она мимоходом чуть не опрокинула, и ловить на лету отрывистые, ворчливые слова ее обо всем на свете, слова, которые ему непременно надо помнить, потому что сама она может и забыть. Вот сейчас она сидит на этом чудном диване в сумрачной душной комнате, смотрит мимо Кречета на Ревира безо всякого выражения, густые светлые волосы большущим тяжелым комом собраны на голове и скреплены множеством шпилек, крутые тонкие брови напряглись, оттого что она очень занята какой-то мыслью, густые ресницы перепутались… на мгновенье Кречет похолодел от ужаса: вдруг она забыла, как зовут этого человека, и не вспомнит, и потеряет все, чего уже почти добилась?
Но нет, конечно, она не потеряет. Она медленно улыбается.
— Да. С этого дня все пойдет по-другому. Теперь я и правда буду твоей женой, а все остальное неважно.
Ревир беспокойно улыбнулся, засмеялся коротким, беззвучным смехом. Он не сводил глаз с Клары.
Кречет опустил глаза и уставился на башмаки Ревира. Обидно, они оба про него не думают, совсем забыли, что он тут. Он уже не такой маленький. Он все замечает лучше прежнего. Ревир так странно, в упор смотрит на Клару… смотрит так, что хочется закрыть глаза и не видеть.
— Ты слышишь, Кречет? Все остальное неважно, — сказала Клара. Наклонилась к сыну, обняла. — Отец будет о тебе заботиться, у тебя начнется другая жизнь… мой маленький Кречет вырастет таким, как отец, станет большой, сильный, богатый…
— Почему ты его так называешь, Клара?
— Мне так нравится, такое я ему придумала имя.
— А Кристофер чем плохо?
— По бумагам он Кристофер, а я его зову по-своему, — возразила Клара. — Нельзя, что ли? Я, когда была беременная, видала тут в журнале портрет одного человека, Робин его звать, важный артист в кино, до чего красивый, и столько денег у него… Я тогда подумала, если будет мальчик, как его назову? Подумала, назову Кречет, я раз на картинке видала — птица гордая, ничего не боится, глаз строгий, холодный. Под картинкой было написано — они сильные, опасные. Так-то лучше, а то что ж называть Робин, это вроде воробушка. Так и решила тогда. Вот и зову — Кречет.
— В школе его зовут Кристофер.
— Ну ясно, мне-то какое дело, — сказала Клара. — А я его зову Кречет. Больше никто не может его так звать.
Минуту все молчали.
— Ребята меня зовут Крис, — сказал Кречет.
— Крис, Кристофер. По-моему, хорошее имя, — сказал Ревир. — Я сам его выбрал. Господи, как давно это было, правда? Столько лет прошло…
— Ему семь. Да, много времени.
— Я уж и не думал, что настанет этот час… что ты наконец придешь в этот дом…
— Ну да, что она умрет. Очень долго она умирала, — сказала Клара. И потерлась щекой о щеку Кречета; очень странно, если дотронуться, она такая мягкая, нежная, и пахнет нежно, и вдруг делается такая грубая. Кречет закрыл глаза, вдохнул запах ее духов… если бы вернуться домой, остаться одним, только вдвоем, так славно, спокойно. По-настоящему они с матерью жили там одни, без Ревира. Тот дом не больно хорош, и под него иногда заползают кошки и собаки — издыхать… но все равно Кречету он куда больше нравится, чем этот огромный домина, где так темно, а снаружи стены каменные. Вдруг ночью ударит молния, а они будут спать, и весь этот камень на них обвалится…
— Паршиво это было, — прошептала Клара. — Когда поженимся, больше ни за что не станем про это говорить, да? Еще несчастье накличешь, ведь тогда я буду на ее месте. В ее постели. А сейчас можно и сказать — паршиво это было, жуть. Я ей желала смерти, но ведь… по-настоящему-то разве я кому смерти пожелаю? Просто мне хотелось быть с тобой. Я никак не могла не думать, пускай это плохо, я все равно мечтала — пускай она куда-нибудь уедет, а я с тобой в этом доме… и Кречет с нами, как сейчас… при отце, как мальчику положено. Не могла я про это не думать. Разве я виновата, что мечтала? Такая уж я скверная?
Ревир взял ее руки в свои, точно утешал.
— Нам обоим хотелось одного и того же, — сказал он.
— Слушай, я совсем не люблю, когда кто умирает, — сказала Клара. — Не хочу я выходить замуж, если про меня так думают, я не такая! Меня любовь довела. Я в тебя влюбилась. Разве я хотела? Разве я думала отбивать чужого мужа? А твоя жена, бедненькая, что она могла поделать? Никто из нас этого не хотел, просто уж так случилось. Пришлось ей помирать и все время думать про меня, а когда ты приходил к ней домой прямо от меня — ну что ей было думать? Фу, прямо жуть берет! Я бы всякого мужчину убила, если б он со мной так поступил… А что я могла поделать, чтоб ей было полегче? Я влюбилась — и все тут…
Она неотрывно смотрела снизу вверх в лицо Ревиру. Говорила с жаром и в то же время покорно, и какой-то странный, туго натянутый был у нее голос, словно вот-вот порвется. Некоторое время они сидели молча. Потом Ревир пробормотал:
— Я знаю, знаю… — Он посмотрел на Кречета и, кажется, только теперь про него вспомнил. Немного покраснел. Сказал беспокойно: — Кажется, пора. Эстер, наверно, уже готова, и…
— Где твои ребята? — спросила Клара.
— Во дворе.
— Столько времени во дворе? Зашли бы в дом, обождали бы здесь.
— Не беспокойся о них, Клара. Ничего с ними не случится.
Они повели Кречета наверх, а сами шли впереди и говорили о чем-то между собой — торопливо, вполголоса, никогда они раньше так не разговаривали. В этом доме Клара и ходить сразу стала по-другому: сама вся прямая, а голову наклонила, и что Ревир ни скажет, она все кивает, будто соглашается, а на самом деле, может быть, нисколько не согласна. Кречет услышал, как Ревир сказал ей:
— Здесь я ночевал, когда бывал дома, она тогда была больна… Кристофер, — Ревир обернулся, — это будет твоя комната. Поди сюда.
- Предыдущая
- 77/115
- Следующая
