Власть молнии - Авраменко Олег Евгеньевич - Страница 38
- Предыдущая
- 38/115
- Следующая
Он не верил, что был рождён среди гандзаков. Скорее он готов был поверить в россказни старого сплетника Пеменхата про Ральярг, населённый племенем колдунов. Но не это его интересовало. Услышав странное имя из уст жены Векольда, Карсидар ощутил сильнейший приступ невыносимой боли. И в то же время ему стало… очень хорошо! Это была необъяснимая и ни с чем не сравнимая смесь совершенно противоположных, исключающих друг друга ощущений… И такого с ним прежде никогда не случалось!
Карсидар был потрясён, почти раздавлен, когда до его сознания дошли слова вконец растерявшейся женщины:
– …ничего такого. И что тебе не нравится?
– Нет, это я не тебе, – устало бросил он, возвращаясь за стол и ощущая на своей спине изумлённые взгляды Векольда, Пеменхата и Сола. Хорошо ещё, что накормленный слугами проводник успел убраться восвояси. Некому будет разболтать князю о странностях знаменитого мастера!
– Ты явно нездоров, – сказал ему Векольд и предложил:
– Может, проводить тебя в комнату для гостей? Выспись, а завтра про мальчика дослушаешь.
– Нет уж, выкладывай всё сейчас же, – спокойно возразил Читрадрива, и Карсидар с благодарностью подумал, как хорошо, что хоть гандзак его понимает.
«А, пустое, – прозвучало в пухнущей от боли голове. – Ты дальше слушай! Дальше должно быть ещё интересней».
– Ну, так я насчёт имени, – начал старый Векольд, осторожно косясь на Карсидара и придирчиво выискивая в его облике хоть малейший признак протеста. Даже намёк на протест…
Карсидар сидел неподвижно, дышал ровно, слушал внимательно. Поневоле пришлось продолжить.
– Мальчик как прибежал, так мы у него и спросили, как его звать. А он словно бы понял и твердил одно и то же: «Ани-Шелинасих, Шелинасих». Мы-то не могли понять, как правильно говорить, так или этак. Когда просто пробовали кликать его Ани или Ане, он делался недовольным. Не нравилось ему что-то. Потом решили, что Шелинасих правильнее. А мальчик на это согласился.
«Ан'шлинасехэ по-нашему означает „я – принц“, а ан' – просто „я“, – перевёл Читрадрива. – Ясное дело, мальчишку не звали Я, и он, конечно, обижался. А вот к титулу, видать, привык».
– Погоди, погоди, помолчи, – остановил Векольда Карсидар, пытаясь поймать одно интересное соображение, всё время ускользавшее от него. – Подожди немного. Ты сказал, ваш Шелинасих всё время говорил по-своему… Это как же понимать? Его светлость рассказывал, будто мальчик до того озяб в горах, что не мог и двух слов связать…
– Э, почтенный… – Векольд вспомнил, как Карсидар протестовал против подобного обращения, и поправил сам себя:
– …почитаемый гость моего господина, мало ли что говорил князь! Он ведь так и не видел мальчишку жив…
Старик запнулся на полуслове, сглотнул подкативший к горлу комок и продолжал:
– Впрочем, и мёртвым его не видел никто, кроме разве что этих диких ублюдков…
Женщина громко всхлипнула. Векольд послал ей строгий взгляд, и она зажала рот рукой.
– Так вот я и говорю, что мальчик болтал. Только всё не по-нашему, а на каком-то незнакомом наречии. И понимал нас тоже неважно, по крайней мере поначалу. Потом-то выучился слегка. А так сразу трещал без умолку…
– Он не на анхито говорил? – осторожно спросил Читрадрива. По всему видать, история произвела на него должное впечатление, он даже мысли Карсидара слушал невнимательно.
– На анхито? – старый Векольд, казалось, был шокирован таким предположением. – На языке проклятых гандзаков? Что ты, почтенный Дрив! Разумеется, нет! Хотя… конечно, я не знаю ни слова по-гандзацки, но ведь мальчик-то ни капли не был похож на гандзака.
– А на кого же он был похож?
– Ну… на нормального человека. Обыкновенный мальчик – и с виду, и по поведению, только лепетал не по-нашенски. А так он плакал, маму свою звал…
«Можно подумать, дети-анхем ведут себя как-то иначе!» – разозлился Читрадрива, но внешне ничем не выдал своих чувств.
– Так говоришь, он мать свою звал?
– Да, – подтвердил Векольд. – Има было её имя. Шелих всё повторял: «Има, Има», – так нежно, так ласково…
«Имха – значит „мама“», – любезно перевёл Читрадрива и был крайне поражён бурей эмоций, которую породило это слово в мозгу Карсидара.
– А потом он и меня стал Имой называть, – сказала жена Векольда и тихонько заплакала, прижимая к глазам уголок передника. – Ласковый такой был, нежный. Шелих мой маленький…
Тут она вовсе замолчала, не в силах справиться с рыданиями.
– Да уж, нежный… – промолвил Векольд, первым оправившийся от смущения. – Слишком нежный. Себе на горе… Эта самая нежность, если её можно так назвать, Шелинасиха и сгубила. Уж я и так пытался его учить, и этак…
– Да тебе-то что, солдафон несчастный! – воскликнула жена.
– Солдафон. Гм-м-м… – Векольд покачал головой. – Вот из-за этого у мальчонки и были неприятности. Не знаю, что там с ним произошло. Прибежал ведь он со стороны гор. Там и быть-то никого не должно – ни дикарей, ни солдат никаких, – но одежонка у него была мало что богатая…
– Да, да, – нетерпеливо оборвал его Карсидар. – Князь рассказал нам об этом. И про перстень с цепочкой тоже.
– Верно. Однако правда и то, что одежда его была и рваная, и кровью забрызгана, вот в чём дело. Что ты на это скажешь?
Карсидар не сказал ничего, зато ответил Пеменхат:
– Князь говорил, что у мальчика были сбиты коленки и ладони.
– А вытереть об себя руки – первое дело, – авторитетно сообщил Сол. После приключившегося конфуза с выпивкой на княжеском пиру он предпочитал сидеть за столом тише мыши, но тут всё же не стерпел.
– Нет, крови было слишком много для таких пустяковых ссадин, – заверил их Векольд. – Я уж повидал на своём веку одежду, испачканную кровью, и одежду, кровью залитую, поверьте мне. Не мог ребёнок потерять столько крови и остаться в живых. Значит, кровь у него на платье была чужая! И скорее всего, те люди умерли. О том я и говорю.
Старый оруженосец поднял над головой палец.
– Мальчишка-то оружия боялся. У меня остались ещё кой-какие доспехи с тех времён, когда я сопровождал князя в походах. Не всегда я был хромым виноградарем, вы понимаете…
– Я тоже не всегда был путешественником, – с философским видом заметил Пеменхат.
– Так вот, решил я однажды перед Шелинасихом покрасоваться, одел свой старый кожаный колет, взял в руки меч и вышел на двор.
– Он тогда как раз коз собрался гнать на пастбище, – сказала женщина, кончив плакать. – Так помню, бросил кнутик свой, ко мне подскочил и как завопит: «Хайаль-абир! Има, хайаль-абир!..» Перепугалась я насмерть, думаю, что стряслось? Оказалось, старик мой захотел Шелиха поразвлечь – а вышло вот что!
«Что означает „хайаль-абир“ по-вашему?» – быстро подумал Карсидар.
«Не пойму. Буквально „хэйаль-габир“ переводится как „солдат-рыцарь“. Вроде рыцари не бывают солдатами, – недоумённо ответил Читрадрива. – Но послушай…»
Карсидар не слушал. С ним начало происходить нечто в высшей степени странное. В голове точно сверкали, проносились огненными стрелами, сворачивались в жгуты и спирали сотни тысяч, миллионы миллиардов тугих молний. Они бороздили мозг во всех направлениях, вонзались в самые потаённые уголки сознания…
– То же и с дикарями. Шелинасих мог укрыться в доме, и ничего бы не случилось. Но, завидев разбойников, он стремглав бросился к мосту, выкрикивая своё: «Хайаль-абир! Хайаль-абир!..» Понимаете? Когда-то он был страшно напуган солдатами в доспехах, вот что я вам скажу. А ты… Эй, что с тобой?!
Карсидар встал, вытянулся во весь рост и застыл наподобие холодной мраморной статуи. Он не понимал, что делает, не контролировал движений собственного тела, абсолютно не ощущал внешний мир. Лиловые молнии прожгли наконец брешь в барьере, разгородившем его сознание на познаваемую и непознаваемую части. И вот из неопознанного вырвались воспоминания…
…Маленький мальчик спасает свою жизнь, удирая от огромных всадников в сверкающих доспехах. За спиной полыхает его родной город, там погибли все: мать, родственники, слуги, друзья, знакомые. Может, он остался один-одинёшенек? Тем более, надо спастись от ужасных всадников!.. Но где? И как?.. Ведь преследователи такие огромные и сильные, а он лишь маленький мальчик, совсем-совсем беспомощный. У него нет ни оружия, ни сил, ни умения, чтобы воспользоваться оружием, даже если бы оно было. При нём есть только охранный амулет, маленькая серьга в ухе… «Помоги мне! Спаси!» – в отчаянии кричит он, не то вслух, не то мысленно, обращаясь к серьге… И вдруг фиолетовая мгла принимает его в свои объятия… И хоть в тёмном коридоре очень страшно, за спиной нечто ещё более ужасное – всадники в доспехах… И быстро удаляющийся свет, маленькое окошечко величиной с медяк…
- Предыдущая
- 38/115
- Следующая
