Рожденные бурей - Островский Николай Алексеевич - Страница 44
- Предыдущая
- 44/47
- Следующая
Наконец ему надоело.
– Что ж это, я один должон играть? Это несправедливо, – сказал он.
– Что же делать, Андрюша, ведь мы не умеем! – крикнул ему Леон.
– Ну, еще немножко, Андрюша, скорее ночь пройдет!
Тогда Андрий встал и, к общему удивлению, отправился в соседнюю комнату.
– Прошу прощения, – сказал он. – Я слыхал, что все образованные на этой штуковине играют, – указал он пальцем на пианино, – так что прошу, сделайте одолжение, ежели можете на этом струменте, – полечку нам, а то все пляшут, а я один должон играть, – обратился он к Людвиге.
Его простодушие, прямота и детское желание плясать покорили Людвигу. Улыбаясь, она подошла к пианино и, вспомнив первый попавшийся мотив – «Итальянскую польку» Рахманинова, прикоснулась пальцами к клавишам. Птаха неожиданно для самого себя повернулся к Стефании:
– Прошу прощения, не в обиду, а для веселого вечера и за завтрашнее утро… Так что прошу вас сплясать со мной.
Сероглазый, сверкая ослепительной белизной прекрасных зубов, он стоял перед ней, этот парень с волнистым чубом. Стефания решила, что будет выгоднее для ее замыслов согласиться…
Андрий видел, что Олеся рассердилась. Сарра тоже. Но это не остановило его…
Лишь глубокой ночью в охотничьем домике стало тихо. Все заснули.
Спала Людвига, и во сне ей казалось, что так и должно быть: именно в этом домике, в такой необычайной обстановке, она и должна была встретиться с этими людьми. Как хорошо, что она не ошиблась: эти люди, которых она защищала, которым симпатизировала, были действительно прекрасные люди.
Крепко спали заложники и их сторожа.
На широкой скамье уснули в обнимку Сарра и Олеся, которых Андрий заботливо укрыл полушубком.
Сам Андрий спал на полу, подложив руку под голову, Леон – на столе,
Раймонд – на другой лавке.
Партизанам на дворе надоело ходить вокруг усадьбы порознь: они сошлись все трое в конюшне. Здесь было тепло. Двое из них забрались в сани, а «Рупь двадцать» послали караулить. Тому захотелось пить, он вошел в дом, выпил из бочки, стоявшей в коридоре, добрую кварту воды и тут же присел погреться у печки, да и заснул. Партизаны в санях, надеясь на него, тоже незаметно уснули.
Ночью Стефания поднялась, надела шубу, меховую шапочку и вышла в соседнюю комнату. Обычно в этих путешествиях в конец двора их сопровождал кто-либо из девушек, сейчас же все спали. Стефания тихо открыла дверь в коридор – там, разметав руки, сладко спал у печки партизан, его винтовка стояла тут же, прислоненная к стенке.
Несколько минут Стефания стояла в коридоре, затем тихо приоткрыла дверь. На дворе никого. С замирающим сердцем Стефания вышла во двор, постояла немного и затем быстро пошла к воротам. «Если остановят, скажу, что мне нужно», – думала она, чувствуя, как колотится ее сердце.
Но ее никто не останавливал. Вот эта просека идет в Гнилые Воды, она не раз заезжала сюда со Станиславом попить квасу во время охотничьих прогулок мужа.
Чем дальше она удалялась от усадьбы, тем быстрее шла и, наконец, побежала, спотыкаясь в неудобных для ходьбы ботах. Но все еще не верила, что свободна. Уже километрах в двух от домика она почувствовала усталость.
Бежать больше не могла. В сердце кололо. Она сбросила боты и, оставив их на снегу, пошла в одних высоких ботинках.
Наконец она услыхала лай собак, а когда подошла к околице, была остановлена криком на польском языке:
– Стой! Кто идет?
Из-за плетня выскочили два вооруженных человека. Это были легионеры из эскадрона Зарембы.
– Пусть вельможная пани не волнуется. Мой сержант довезет вас до города. Тут ведь близко. Дорога безопасная, мы только что оттуда. Ну, трогай, – махнул рукой Заремба сержанту.
Тот подобрал вожжи. Лошади тронулись. Стефания с беспокойством оглянулась. Эскадрон Зарембы на рысях выходил из деревни к лесу. Светало.
Первым проснулся «Рупь двадцать», спавший в коридоре. Ему стало холодно. Дверь, открытая Стефанией, остудила коридор. Его испуганный крик:
«Хлопцы, спасайся – ляхи!» – разбудил всех. Больше «Рупь двадцать» не сказал ничего – Заремба выстрелил ему в голову.
Раймонд кинулся к оружию.
В коридор вломились легионеры. Птаха, как кошка, вскочил на ноги. Одним крыжком он достиг угла комнаты, где стоял его карабин. Соскочивший со стола Леон спросонок ничего не понимал.
В первое мгновение ничего не поняли и девушки. Андрий бросился к двери.
Открыв ее, он отпрянул па-зад, снова захлопнув дверь. В коридоре грянуло несколько выстрелов. Щепы летели от простреленной в нескольких местах двери.
Слепая удача спасла Андрия от смерти.
Леон, наконец, понял, что произошло. Одним движением он перевернул стол и припер им дверь, а сам бросился к винтовке. Андрий стрелял через дверь из угла комнаты.
– Назад! – гремел в коридоре Заремба. – Прекратить стрельбу! Здесь графиня, пся ваша мать! Назад!
Коридор опустел.
– Мы их и так возьмем. Там трое мальчишек, а в перестрелке можно убить графиню, – объяснил поручик свое отступление солдатам.
– Если бы не этот лайдак, – яростно ткнул он тело «Рупь двадцать», – мы бы их спящих накрыли.
– Что случилось, пане поручик? Почему вы отступили? – подъехал Владислав к Зарембе, видя, что солдаты отходят в глубь леса.
– Их нужно выманить без боя. Успели проснуться, – зло ответил младшему Могельницкому Заремба.
– Но вы были уже в доме! – вскипел Владислав.
Оскорбленный этим восклицанием, Заремба не вытерпел:
– Я-то был в доме, подпоручик, но вас там, кажется, не было. Прошу вас заниматься своим взводом и не делать старшим по чину оскорбительных замечаний. Я знаю, что я делаю.
Владек в бешенстве повернул коня и отъехал.
– Закрывай окна скамьями! – командовал Раймонд.
В горнице забаррикадировались.
Раймонд вбежал в комнату, где помещались пленницы. Он увидел лишь бледную Людвигу и растерянную Франциску.
– Ради бога, что случилось? Где Стефания? – бросилась к нему перепуганная Людвига.
Раймонд быстро окинул комнату.
– Как где? Она должна быть здесь! – крикнул он.
– Вот оно что? Сбежала, гадюка! Проспали мы с тобой, Раймонд, и честь и славу! – с тоской сказал сзади него Птаха.
– Что ж вы будете делать? – Людвига схватила его за руку.
Птаха вырвал руку.
– Будем отбиваться до последнего… Ложитесь на пол, я с этого окна стрелять буду! – крикнул он. – Все равно живыми не сдадимся! Пропадать – так недаром!
Он с яростью двинул тяжелый диван к окну.
– А почему вы остались? – спросил Раймонд Людвигу.
– Я ничего не знала о ее побеге… – чуть слышно ответила она.
– Пане поручик, тут двоих поймали в конюшне, – доложил Зарембе капрал и указал пальцем на партизан.
Заремба выразительно махнул рукой.
В домике услыхали короткий залп. Леон и Птаха стояли у окна, за своим прикрытием, готовые выстрелить в любое мгновенье в каждого, кто попадет на мушку.
– Эй, там, в доме, не стрелять! Пан поручик хочет с вами говорить! крикнул чей-то зычный голос со двора.
В доме молчали…
– Слушайте, вы, которые там засели! Я, поручик Заремба, послан сюда полковником Могельницким… Слышите? – кричал со двора Заремба.
– Слышим, что ж из этого? – закричал в ответ Пшеничек.
– Предлагаю вам сдаться.
В домике молчали. Женщины сидели, как им приказали, на полу. Раймонд, вытянув вперед руку с маузером, следил за дверью.
– Повторяю. Я предлагаю вам сдаться. В случае, если захваченная вами графиня Могельницкая жива и невредима, – обещаю сохранить вам жизнь. Если не сдадитесь, то перестреляю всех до одного! Даю пять минут на размышление.
В домике молчали. Раймонд, Птаха и Пшеничек переглянулись. Людвига по их взгляду поняла, что они не сдадутся. На дворе ждали. Смерть ходила где-то близко вокруг дома, пытаясь найти щель, чтобы войти сюда…
– Эй, там, в доме, сдаетесь?
– Пошел к черту, гад! Будем биться до последнего! Да здравствует коммуна! – крикнул Андрий.
- Предыдущая
- 44/47
- Следующая
