Посмотри в глаза чудовищ. Гиперборейская чума - Лазарчук Андрей Геннадьевич - Страница 18

— Котенку голову откусит! — обрадовался Дмитрий, но маменька дала ему подзатыльника. История с загрызенным карасем донимала ее куда больше, чем меня. Карась и карась.

На следующий день я надел галоши, взял тяжелые портновские ножницы и залез через забор на нашу электрическую станцию. Царское Село погрузилоось в первородный мрак. Назавтра обо мне действительно говорили все.

Напряжение тогда было не в пример сегодняшнему — вольт пятьдесят.

Как и четыре дня назад, сидели на кухне Коминта, теперь уже втроем. Только внуки уже не баловались томагавками, поскольку девочка Ирочка острых предметов боялась, а пытались приучить Гусара к несобачьей команде «Ап!».

— Из-под милиции мы выскользнули чудом, — заканчивал Николай Степанович повествование. — Каина этого, конечно, след простыл.

— У тебя, Степаныч, все чудом, — сказал Коминт.

Илья молча потрогал шишку на темени, причиненную милицейской на излете пулей. Вздохнул.

— И что ты теперь делать намерен? — продолжал Коминт.

— Сколько успел, покопался я в его каморке, — сказал Николай Степанович. — Тайничок там был один очень хитрый. И вот что в тайничке том я нашел:

Он вынул большой никелированный брелок с непонятной эмблемой; к брелоку прикован был медный плоский ключ.

— От сейфа, — сказал Илья. — Абонементского. Сколько у меня таких перебывало. Где всё?

— Абонентный сейф. — поправил Коминт. — Очень похоже.

— Эмблему эту знаешь? — спросил Николай Степанович.

— Никогда подобным не интересовался. Да и зачем мне, посуди? Томагавки хранить? Или фамильные брильянты?

— Скальпы… Узнать сможешь?

— Ну, не сегодня уже. Завтра.

— Завтра: Завтра, брат — это долго. Напрягись: кто-нибудь сейчас — сможет? Делец какой-нибудь или налоговый.

— Да кто у нас тут такое может знать — народ цирковой, безденежный. А впрочем, постой! Администратор наш, Иона Измаилович — человек опытный, еще с Гали Брежневой хахалем корешился, два раза сидел!

— Так и я Иону знаю! — восхитился Илья. — Я у Бориса с ним как раз и встречался. Смешной мужик!

— Ну, тесен мир, — сказал Николай Степанович. — Пошли к твоему Ионе. Во чрево китово.

Иона жил в соседнем подъезде и двумя этажами ниже. Дверь его, обитая по новому русскому обычаю железом, лишена была всяких глазков, звонков и ручек.

Коминт начал стучать — и стучал долго.

— Ему бы о душе задуматься! — сказал Коминт, но тут в двери образовалось окошечко размером с половину почтовой открытки.

— Оборону держишь, — сказал Коминт неодобрительно. — Сунут вот тебе ствол в твою амбразуру!

— А это перископ, — похвалился невидимый Иона. — Чего пришел, люди все добрые спят?

— С кем это сегодня люди добрые спят? — поинтересовался Коминт. — С Галкой-каучук?

— Тебе это все равно не грозит, — сказал Иона. — Так что не надувайся. Ладно, заходи.

И дверь медленно начала открываться.

— Да вас тут больше одного? — удивился Иона, впуская компанию. Было Ионе явно за шесть десятков, и круглая его бритая насизо физиономия выражала недовольство — словно к римскому патрицию, только что погрязавшему в оргии, заявился грубый центурион с приказом от императора немедленно вскрыть себе вены в бассейне с лепестками роз.

— Это мы еще ученую собаку не взяли, — сказал Илья. — Здорово, мудило!

— Вот те на те, хрен в томате! А мне Вадик Сочинский звонил — мол, повторил ты в мирное время подвиг Сергея Лазо. Я ему не поверил. Засунешь тебя в печку, как же. Отметить бы надо воскрешение!

— Отметим, как уж не отметить. А чего вдруг решили, что меня… того?

— Да кости, говорят, твои в кочегарке нашли…

— А, это хорошо. Ты только все равно не болтай, что я был у тебя. Найдется еще какой неверующий…

— Постой, Илья. Есть у нас, уважаемый Иона Измаилович, вопрос к вам как к эксперту, — вежливо сказал Николай Степанович. — Не могли бы вы по этому вот ключу определить, где именно находится замочек под него?

— По мужику определить, где его баба… — проворчал Иона, беря ключ и вертя перед глазами. — Хороша задачка… — Он вынул из кармана халата очки, прищурился. — А вы сами-то пытались определить? Или сразу ко мне ломанулись? Нет, я смеюсь с этих людей! Вот же, на торце этой хренотени великим, могучим и свободным написано: «КАКОБАНКЪ».

— Твою мать! — сказал Коминт. — Зря человека с бабы сняли.

— Ты знаешь, где это? — спросил Николай Степанович.

— Я знаю, — сказал Иона. — Нагрели они нас однажды, тружеников арены. Из-за них в Стокгольме белые тигры чуть с голоду не сдохли. Но там крыша — только на танке приезжать…

— Командир, — прошептал, склоняясь к самому уху Николая Степановича, Илья. — Может, зря они жить остались? Стукнут кому-нибудь, со зла или по случаю…

— Вам бы все резать, — вздохнул Николай Степанович. — Не бойся, боец, утром помнить ничего не будут. Поудивляются немного, почему столько рюмок на столе, а потом успокоятся.

— Да? — недоверчиво сказал Илья. — А все же ножичком надежнее.

— А книжку «Как избавиться от трупа?» ты читал?

— Что? — обрадовался Илья. — Уже такие книжки продают?

— Вот на том лотке, от которого вы меня оттащили, такая лежала.

— С ума сдуреть…

Банк взяли сразу после открытия. Служитель враз признал в Николае Степановиче владельца ключа и проводил его в хранилище. Вернулся Николай Степанович обескураженный.

— Пусто? — ахнул Коминт.

Николай Степанович отдал ему кейс.

— Значит, не пусто, — Коминт взвесил кейс на руке.

— Считай, что пусто. Деньги и бумаги, больше ничего. Пошли домой, разбираться будем.

Дома их встретила коминтова Ашхен. Она пыталась выглядеть грозной, но ничего у нее не получалось: улыбку было не сдержать.

— И где вы шляетесь по всей ночи, добро бы молодые были…

— Да мы… вот тут…

— На поправку пошла ваша Лидочка, Николай Степанович, — сказала Ашхен, засияв. — Доктора прямо-таки изумляются.

— Это хорошо, — сказал Николай Степанович. — Это просто замечательно… — мыслями он был далеко. — Я позвоню от вас домой?

— Степаныч… — сказал Коминт укоризненно.

Дома все было по-прежнему. Доктор не обнадеживал, но и не пугал. Что ж…

Николай Степанович предполагал, что его кровь попридержит порчу дней на десять-пятнадцать.

Неделя уже прошла.

— Доктор, я лечу в Штаты за новым препаратом. Мне подсказали в Москве, что есть такой — пока еще неофициальный. Прошу вас, продержитесь до моего возвращения.

— Да мы и так делаем все… — голос доктора был не слишком уверенный.

— Дайте мне номер счета вашей больницы, я переведу деньги. На кровь, на все. И не валяйте дурака, я знаю, что у вас даже зеленки нет… Или лучше не на больницу?

Потом, закончив разговор, повернулся к компании.

— Я в Штаты не полечу, — сразу предупредил Илья. — Меня там каждая собака знает. На трапе возьмут…

— Всю жизнь приходится врать, — грустно сказал Николай Степанович. — В юности врал, чтобы понравиться девушкам. Теперь вру, чтобы понравиться сам не знаю кому… В Штатах нам делать нечего, Илья. Хотя… Что-то ведь происходит, правда? Что-то меняется…

Что-то действительно менялось, медленно, непонятно и неотвратимо. Первый звоночек — в понимании Николая Степановича — раздался в тридцатом, когда при переходе из рума московского в рум провиденский пропал Яков Вильгельмович, пропал с ценнейшим грузом, и миссию его пришлось продублировать Гумилеву на памятном пароходе «Кэт оф Чешир»…

Вечерами мне казалось, что я плыву на чумном корабле. В ресторане нас собиралась едва ли десятая часть, самые стойкие бойцы. Коньяк, лучшее средство от морской болезни, мистеру Атсону наливали во фляжку, которую носил с собой в те годы каждый уважающий себя американский мужчина, и он пил прямо из фляжки, чтобы не расплескивать. Капитан уже объявил, что плавание наше продлится не шестнадцать, а все восемнадцать дней. Для мучеников это был удар.