Колдунья-беглянка - Бушков Александр Александрович - Страница 22

Первая бумага была выпиской из какого-то ревизского документа, гласившей, что среди прочих душ, принадлежавших покойному, числится и «крепостная девка безвестного происхождения Ольга Иванова Ярчевская». Вторая оказалась купчей, согласно которой князь за два дня до смерти продал означенную девку своему брату, камергеру Вязинскому. Третья свидетельствовала, что деньги князем получены сполна, купчая зарегистрирована в соответствующей инстанции и господин камергер, таким образом, является полновластным хозяином крепостной девки Ольги Ивановой Ярчевской.

Это было настолько неожиданно и дико, что не умещалось в сознании. Ни мыслей, ни соображений – голова совершенно пуста. Ольга знала одно: так поступить с ней князь ни за что не мог, это настолько на него не похоже, что все происходящее казалось дурным сном, кошмаром. Вот только вокруг, никаких сомнений, была доподлинная явь…

– Что за вздор? – только и смогла она произнести, растерянно, тихо, почти беспомощно. – Это какая-то глупая шутка…

– Да будет тебе, – поморщился чиновник. – Я в означенный в документах день сам был приглашен в этот кабинет к господину генералу, оказавшему мне честь предложением участвовать в составлении этих бумаг и соблюдением законности оных… Моим канцеляристом писано и мною заверено. Так что ты, голубушка, не впадай в ажитацию, а собирай-ка вещички, потому как твой хозяин тебя желает нынче же к себе в дом перевезти…

Ольга наконец сообразила, что было не в порядке с теми тремя в цивильном. То ли от них не исходило ни малейших чувств и эмоций, то ли она не могла их почуять, а следовательно…

Она ничего не успела сделать: трое обступили ее, и Ольга почувствовала, как вокруг талии у нее туго затянулось нечто вроде жесткого ременного пояска. Опустив глаза, она увидела, что именно так и есть: черный кожаный поясок, представлявший собою причудливое плетение тоненьких полосочек, образующее симметричные узоры с узелками и свободно свисавшими кое-где концами-кисточками.

Что-то странное с ней произошло. Она могла исключительно думать, и не более того – тело не подчинялось, Ольга вообще его не чувствовала. Стояла, как живая статуя, видя и слыша все происходящее вокруг, но не могла шевельнуться, заговорить, произнести хоть словечко…

Мысли смятенно бились, словно птичка в западне (на нее как раз набросили кружевную накидку, скрывшую поясок, все было проделано так молниеносно, что чиновник, все еще полуотвернувшийся, так ничего и не заметил, а его подчиненные о чем-то вполголоса беседовали меж собой). Ольга уже догадалась, что попала в ловушку, стала жертвой заговора и коварной интриги, – седой, она успела понять, не врал нисколечко, он и в самом деле был уверен, что беседовал с самим генералом, вот только в обозначенный в документе день генерал вообще не появлялся в особняке, поглощенный до предела какими-то делами Главного штаба, он уехал вечером предшествующего дня и вернулся утром последующего. Следовательно… Не нужно быть семи пядей во лбу, чтобы догадаться, с кем, не ведая о том, столкнулся чиновник и кто предстал в генеральском облике.

Немного опомнившись, Ольга, кипя от злости, попыталась нанести удар, но тут же с ужасом ощутила полнейшее бессилие. Она, казалось, не только обездвижела и онемела, но и растеряла все свои колдовские способности. Как будто их никогда и не было! Ничего не осталось, кроме бессилия, немоты и мятущихся мыслей…

Один из подчиненных, подобострастно склонившись, зашептал что-то начальнику на ухо.

– Ну вот и ладненько, – сказал тот, вздохнув с видимым облегчением. – Все устроилось, никто истерик не закатывает… – он глянул на Ольгу с неуклюжим сочувствием. – Милочка, мы ведь не звери, что тут поделаешь… коли по законам Российской империи… Не нами заведено, не на нас, надо полагать, и кончится… – и он повернулся к тем, в цивильном. – Господа, вы б девку увели побыстрее, черным ходом, а то, знаете ли… Еще барышня нагрянет, начнутся ненужные сложности…

Один из непроницаемых крепко взял Ольгу за локоть и сказал:

– Иди.

Голос у него был совершенно бесстрастный, словно бумага на ветру шелестела, и это оказалось даже страшнее, чем если бы он ругался, глумился и злорадствовал. Как-то сразу ощущалось, что у него нет собственных мнений и чувств и он выполняет порученное от сих и до сих…

Ольга сделала шаг. Она совершенно не чувствовала ног и переставляла их, словно заводная механическая игрушка, не знала даже, дышит она или нет, – только мысли смятенно бились в ловушке.

– Стой, – послышался над ухом бесстрастный голос.

Ольга остановилась все так же механически, застыла, как мраморная статуя в парке, уронив руки и глядя перед собой. Скоро это кончится, крутилось у нее в голове. Вот прямо сейчас. Появится Татьяна, что-то такое скажет и сделает, отчего интрига рассыплется, как карточный домик…

Но в глубине души она сама в это плохо верила – ведь происшедшее с ней было не наваждением, а попросту мастерски использованной реальностью Российской империи. Чиновника, предположим, ввели в заблуждение мнимым «генералом» – но все последующее оказалось уже настоящим движением шестеренок громоздкого механизма, из которого, она знала, невероятно трудно вырваться: уж настолько-то она разбиралась в жизни, многого насмотрелась и наслушалась, выступая в образе юноши-гусара, так что представляла сложности жизни гораздо лучше, нежели обычные светские барышни…

Она стояла одна – тот, что вывел ее в коридор, вернулся в кабинет и забирал бумаги у чиновника. Чиновник раздосадовано говорил вполголоса:

– Право же, господа, иные наши вельможи, что хотите со мной делайте, крайне недальновидно себя ведут… или, чего уж там, забавляются совершенно по-детски. Ну вот зачем понадобилось этакую учить языкам и этикету, воспитывать, как барышню, чтобы потом… Как-то это, знаете ли… не особенно того, если вы понимаете, что я имею в виду…

Один из его подчиненных подобострастно захихикал:

– Я так полагаю, Петр Никифорыч, такую его сиятельство господин камергер уж никак не заставит в обносках на птичнике утруждаться…

– Да уж, да уж… – согласился начальник, смачно хохотнув.

Ольгу от этого хохотка и разговоров передернуло – точнее, передернуло бы, будь она прежняя. Но сейчас остались только мысли, странно замедлившиеся, вялые, можно сказать, сонно копошащиеся…

Все трое – без сомнения, прислужники камергера – вышли из кабинета, и тот, давешний, скомандовал сразу:

– Иди. Побыстрее. К лестнице. Спускайся. Теперь направо, в коридор, поживее…

Ольга повиновалась – равнодушно, механически, не чувствуя тела. Попадавшиеся навстречу слуги отводили глаза.

– Спускайся. Налево. Налево. За ворота.

На улице стояла черная, запряженная отлично вычищенной парой вороных карета. Ольга села в нее, подчиняясь тем же приказам, отдававшимся бесстрастно и четко. Ни один из сопровождающих за ней не последовал, они захлопнули дверцу и остались во дворе.

Карета тронулась. Сидевший напротив Ольги камергер Вязинский смотрел на нее, пожалуй, без особой злобы, скорее уж весело, покачивал головой с добродушием старого дядюшки, не склонного ругать племянницу за пустяковую шалость.

– Ну вот, видите, как прекрасно все устроилось? – сказал он беспечным светским тоном. – Я на вас нисколько не сержусь, дитя мое, можете не беспокоиться. Ах, Оленька, проказница, ухитрилась все-таки навредить серьезным целеустремленным людям… но только чуточку, краса моя. Самую малость… Собственно, вы, прелестница, смахнули с доски пару пешек, и не более того. Фигуры остались на месте, в прежней позиции. – Он протянул руку, бесцеремонно взял Ольгу двумя пальцами за подбородок и чуть приподнял ей голову. – Именно так все и обстоит. А вот вы, строптивица, теперь, к сожалению, лишены свободы выбора, которая у вас имелась не так давно. Я ваш хозяин, нравится вам это или нет. Согласно законам Российском империи. И что-то мне подсказывает, что быть вашим хозяином – обязанность довольно приятная…

Безмятежно улыбаясь, он вновь протянул руку, подушечками пальцев коснулся Ольгиной шеи над ключицами, повел руку ниже, мимолетно лаская кожу вдоль глубокого выреза платья. И сказал негромко: